Процессию возглавляли мы с Хаспаром: я хотел пустить первым его, он – меня, и мы договорились, что пройдем вдвоем. За нами шли особо отличившиеся «пехотим», «шетурмим» и «каазаким», затем Маний Манилий в тоге с пурпурной полосой, а за ним – пленные в римских трофейных ошейниках, скованных цепью (их хватило на всех римлян, и еще оставалось), под охраной наших ребят; Карт-Якун шел последним из них, а замыкали процессию прочие наши воины.
Я думал, что толпа будет радоваться и улюлюкать, как это было в Карт-Хадаште, но ыпонцы стояли молча, разве что время от времени раздавались крики:
– Это он меня обесчестил!
На лоб тех, на кого показали, ставился порядковый номер углем. Так были помечены около ста двадцати римлян плюс Карт-Якун. Им предстоял суд, и единственным оправданием должны были послужить слова «меня там не было», подкрепленные чем-нибудь конкретным. Но это предстояло им лишь после триумфа.
Когда мы дошли до площади Богов, на которой находились храмы Эшмуна, Саккана и Мелкарта (женские храмы Аштарот, Танит и Балаат-Гебал располагались на соседней площади Богинь), я остановился и объявил:
– Граждане Ыпона, поздравляю вас с освобождением! Те из римлян, которых вы не опознали, будут препровождены в загоны для рабов. Те же, кто подозревается в преступлениях против жителей – и особенно жительниц – славного города Ыпона, будут преданы суду здесь же через полчаса. И от себя хочу сказать, что все мужчины, кто хочет вместе с нами и далее бить римлян, могут записаться в Южной казарме. Часть наших людей останется в городе и будет обучать их военным премудростям. Потому что, пока мы не сбросим римлян в море, мы никогда не будем в безопасности.
Уж не знаю, что на меня нашло, но я продолжил:
– И еще. Я считаю постыдным, что жители Ыпона и других городов, которые не перебежали к римлянам, не уравнены в правах с гражданами Карт-Хадашта. Я обещаю вам, что сделаю все, чтобы эта несправедливость была устранена. Поздравляю вас, мои друзья! И благодарю всех: воинов, освободивших Ыпон, храбрых его защитников и тех, кто сохранил верность городу и пострадал от рук наших врагов.
И я поклонился сначала своим ребятам, а потом и народу. И только сейчас раздались приветственные крики, и многие стали подходить ко мне, чтобы дотронуться до меня. Да, это, наверное, было безрассудно, но я не позаботился об охране – и не пожалел. Я понял, что для ыпонцев я стал своим. Другое дело, конечно, что, если я не смогу выполнить столь опрометчиво данного обещания, это отношение может и измениться. Но для меня это была не политика – это было то, что я собирался потребовать от Совета в Карт-Хадаште, вот только я не был уверен в том, что у меня получится добиться желаемого.
А через час пришла еще одна радостная весть – Адхербал Баркат разбил флотилию кораблей, которая шла из Остии в Ыпон. Они не ожидали нападения со стороны нашего флота: еще бы, они были уверены, что мы все сидим в стенах Карт-Хадашта и ждем штурма. Многие корабли были уничтожены «карфагенским огнем», несколько захвачены при абордаже, а полтора десятка просто сдались. Так что у нас появилось и множество пленных, и куча римского оружия, и серебро, посланное для платы союзникам. А одним из пленных был не кто иной, как Луций Маркий Кенсорин, другой римский консул, командовавший римским флотом в войне против Карт-Хадашта.
Но больше всего меня обрадовало, что неожиданно через Портовые ворота в город начали возвращаться те, кто бежал перед нападением римлян. Как оказалось, находились они в лесах – да, были здесь и такие – у лагуны недалеко от города; им повезло, что римляне еще не начали прочесывать окрестности. Были это женщины, старики, дети – молодых мужчин, что меня обрадовало, практически не было. Как тут было не вспомнить Владимира Семеныча Высоцкого: «А из эвакуации толпой валили штатские».
Суд прошел довольно быстро. Конечно, распинать преступников мы не стали – я уже рассказал почему – и попросту повесили их, за исключением Мания Манилия. Его я решил доставить в Карт-Хадашт.
Меня не радовали казни, но нужно было показать и нашим солдатам, и ыпонцам, что преступления против местных жителей караются смертью. Но, как бы то ни было, мне пришлось присутствовать на этом малоприятном мероприятии вместе с Хаспаром, Адхербалом Баркатом и Саккан-Якуном, единственным выжившим местным шофетом, спасенным нами от распятия вместе с другими защитниками города. Единственный, кого я с удовольствием увидел болтающимся в петле, был Карт-Якун. Я еще подумал: «Ты душил бедную девочку, а теперь бумеранг вернулся к тебе».
Возвращаясь в дом шофета Ханно-Саккана – так как он пустовал, я временно поселился именно там, – я напевал известную песню времен Гражданской войны, только вариант, который, по словам одного из папиных друзей в Америке, чьи предки прибыли туда с первой волной эмиграции, был первоначальным: «Мы смело в бой пойдем за Русь святую…» Я еще подумал, что это намного более красиво, чем красноармейский вариант, где в бой собираются идти «за власть Советов и как один умрем в борьбе за это».
Улицы Ыпона, еще недавно напоминавшие заброшенный поселок золотоискателей где-нибудь на американском западе, все больше заполнялись народом, и в большинстве своем этот народ выглядел радостно. Еще бы, совсем недавно казалось, что они потеряли город навсегда, а теперь они возвращались в свои дома. Лица большинства были все-таки скорее радостными, особенно при виде своих освободителей. Конечно, в результате продвижение было достаточно медленным, но приятно, когда чувствуешь, что сделал людям добро.
Ближе к искомому дому с высоким разноцветным фасадом народу стало намного меньше. В этом районе жили люди побогаче, и мало кто из них рискнул вернуться сразу после освобождения города. Пару раз мы видели слуг, которых хозяева послали привести жилища в порядок, кое-где ходили наши патрули, но в основном мы ехали мимо больших и богатых фасадов домов. Кое-где двери были открыты настежь, и внутри был виден разгром, учиненный римлянами в поисках ценностей, которые обнаружились частично в вещмешках, а частично на одном из складов. Я еще подумал, что нужно будет каким-то образом вернуть вещи своим хозяевам. Но как определить, что кому принадлежало до прихода римлян?
Мы уже почти приехали на место, как мне почудилось движение в открытом окошечке одного из зданий. (Оконных стекол здесь, понятно, не было, и окна закрывались деревянными ставнями, когда было слишком холодно или слишком жарко, но обычно оставляли открытой небольшую форточку.) И надо же было такому случиться, что я не надел ни своего бронежилета, ни даже доспеха. Впрочем, доспех вряд ли бы помог. Послышался свист, и болт ударил меня в бок. Я начал падать, и второй болт пробил мне бедро.
Дальше я лишь помню, как меня понесли внутрь, положили на лежанку и залили мне в рот моего же спирта, после чего я, к счастью, отрубился. Последнее, что помню, как в моей голове крутились заключительные слова того куплета, который я пел, когда меня подстрелили: «И как один прольем кровь молодую».
Часть IIIЧетыре свадьбы и похороны
Глава 5Дан приказ: ему на запад…
Я лежал в своей кроватке, а мама, сидя рядом, гладила меня по голове. Я обратил внимание, что она все еще одета в пурпурную столу богини Аштарот и трон ее стоит чуть в стороне, а львы сидят рядом и смотрят на меня не грозно, как положено, а, как мне показалось, с искренним сочувствием.
– Не смей умирать, мой милый! – через какое-то время сказала мама. – Прости меня, что я была столь строга с тобой. Хорошо, пусть у тебя будут три невесты, пусть четыре, пусть хоть десять. Только не уходи от нас!
– А я и не собираюсь, мама. Как сказал Твардовский про Василия Тёркина:
И добавил:
– А я уже разок воротился, так что умирать не собираюсь. А что не в свое время попал, так мне и здесь занятие нашлось. Вот только жаль, что я тебя вижу только во сне.
– Ладно, ладно, умник. – И она поцеловала меня в лоб, как тогда, когда я болел в детстве.
Я попытался что-то сказать и… проснулся.
Я лежал раздетый на ложе, застеленном тяжелой бархатной тканью. Две мои раны были перевязаны чистыми тряпками, и я с радостью почувствовал запах спирта, исходящий оттуда. А на табурете возле моей лежанки сидела Пенелопе и нежно гладила меня по голове.
– Здравствуй, – с трудом выдавил я.
– Ты жив! Ты пришел в себя! – ласково прошептала девушка. – Слава всем богам! А то мы думали, что мы тебя потеряли… Я даже хотела дать тебе свою кровь, и другие девушки тоже, но Адхерт-Балаат возразила, что мы не знаем, как это правильно делать.
– Она совершенно права. Видишь ли, кровь бывает разная. Моя подходит любому, а вот кровь других может меня убить, если она не такая же, как моя.
– А какая у меня? И у других?
– А вот это неплохо бы установить. Я подумаю, как это сделать. Но не сейчас, в будущем.
Я подумал, что был один вариант – впрыснуть мне немного чужой крови, и, если начнется аллергическая реакция, значит, у них не первая группа либо первая группа с положительным резус-фактором. Так можно было бы потихоньку выявить людей с моей группой. Минус в этом следующий: помнится, мама говорила, что обычно для смертельной реакции нужно не менее пятидесяти миллилитров, но гарантии нет, она может наступить и при намного меньшем количестве крови.
Значит, это только в самом крайнем случае. Нужно будет посмотреть, есть ли тесты на группу крови, а также (более простые) на совместимость в «закромах Родины»: кое-какие медикаменты из кузова грузовичка теперь в подвале нижнего уровня в поместье Бодонов в Бырсате, где Магон выделил мне комнату с крепкой дверью и надежным замком. Там постоянно градусов шестнадцать – не холодильник, конечно, но и не летняя карт-хадаштская жара. Вполне вероятно, что искомое там имеется.