но красиво. Ее пышные каштановые волосы были уложены в умопомрачительную прическу, в которой сиял на солнце изящный золотой гребень.
Магон вложил ее руку в мою и сказал:
– Вручаю тебе, Никола, мое самое большое сокровище. Будь ей хорошим мужем! – И отвернулся, но я успел заметить слезы на его глазах.
К нам подошла Ханно-Аштарот, одетая в шитое золотом платье с пурпурной каймой, взяла нас за руки и подвела к священному бассейну. Разоблачившись, мы трижды окунулись в него с головой. Ханно-Аштарот подождала, пока Адхерт-Аштарот и Танит помогали Мариам одеться и поправляли ее прическу, после чего взяла нас за руки и провела во внутренний храм, где зажгла ладан на жертвеннике, и храм окутал необыкновенный аромат. Как мне потом рассказала Мариам, этот ладан был привезен из далекой Каны в набатейских землях[43].
Церемония длилась достаточно долго. Основными ее вехами были молитвы на старом финикийском языке, возносимые Ханно-Аштарот богам (я практически ничего не понимал и в это время про себя молился нашему Богу), а потом мою правую руку привязали шелковым шнуром к левой руке Мариам и объявили, что богам угодно, чтобы мы были вместе. И мы проследовали так на Храмовую площадь, где уже ждали столы, ломившиеся от яств. Но сначала вошли в небольшой павильон, где с нас сняли шелковый шнур, а потом Мариам стянула свое платье, а я свое облачение, чтобы не запачкать их во время еды, – сменная одежда уже была приготовлена.
И началась трапеза – конечно, с тех самых «бубенцов» жертвенного быка, которые оказались достаточно вкусными. Запивали мы все как дорогими винами, так и моей «водкат», и через какое-то время гости пустились в пляс под музыку местных духовых инструментов. А потом, в перерыве, музыканты по моему заказу заиграли вальс, которому я их научил, и мы с моей новоиспеченной любимой женушкой станцевали на диво всем. Забегая вперед, этот танец, некогда (в далеком будущем) зародившийся в австрийских деревнях, стал весьма популярен в Карт-Хадаште.
Когда начало смеркаться, мы с Мариам, по здешней традиции, незаметно улизнули с пира и отправились в подаренный нам дом на главной улице чуть ниже въезда в Бырсат. Нарядным фасадом он выходил на улицу, а за ним был большой сад с различными экзотическими растениями – даже черешней, привезенной из далекой Таврии[44]. А гости остались праздновать дальше, при свете масляных ламп.
– Это дом моих предков по матери, – смахнула слезу Мариам. – Мама получила его в приданое и очень любила. А теперь он наш.
Она сорвала несколько ягодок с черешни и положила три из них мне в рот, предупредив:
– Осторожно, в них косточки. Правда, вкусные?
Я решил не говорить ей, что они у нас тоже растут. Ягоды были помельче, чем я привык, но вкуснее, чем любые, которые я когда-либо пробовал. И я, приобняв ее, повел супругу – эх, как сладко это звучало – в дом, где уже была приготовлена для нас спальня.
Я боялся, что Мариам, в лучших традициях многих дам из будущего, будет изображать из себя бревно, а я после многомесячного воздержания покажу себя не на высоте. Но, должен сказать, не вдаваясь в подробности, что провел, наверное, самую восхитительную ночь за всю свою жизнь. Добавлю только, что моя суженая и правда оказалась девственницей, хотя мне было, по большому счету, все равно. Но она очень быстро училась, и с ней мне было неизмеримо лучше, чем с любой из моих партнерш в далеком двадцать первом веке.
На следующее утро мы достаточно поздно вышли в сад, где в небольшом павильоне нас ждал обильный завтрак, а потом там же волшебным образом появлялись обед и ужин.
Второй день прошел примерно так же, как и первый. А на третий мы все-таки съездили в продаваемое Ахиромом поместье, и нам оно очень понравилось. Огромный сад, большой особняк и, что было немаловажно, семь одинаковых домов в двух шагах от главной усадьбы – для жен владельца. В каждом из них были спальня, гостиная, кухня, комнаты для личной прислуги, а также, понятно, детские. Конечно, жен у меня должно было быть четыре, а не семь, но всегда можно придумать, что делать с остальными помещениями. Кроме того, бараки для рабов (хотя я хотел в среднесрочной перспективе перейти на договорные отношения, выдав всем им вольные), склады, мастерские и даже домик для гостей…
Причем Ахиром предложил нам заодно приобрести и тамошних мастеров: мол, в главном поместье у него их более чем достаточно. Я и согласился: лишние руки не помешают.
Конечно, многое нужно было ремонтировать. Ахиром успел привести в порядок лишь главное здание, да и то не полностью, а немалая часть поместья, такое у меня сложилось впечатление, потихоньку приходила в упадок со времени изгнания Бомилькара. Но цена, как и было обещано, оказалась вполне доступной, тем более с учетом ремесленников. Передача дома должна была состояться через три недели – тогда, когда Ахиром переедет в фамильное поместье.
Вернувшись, мы пообедали. После, обнявшись, сидели в той же беседке, наслаждаясь пением птиц, когда неожиданно прибежала Танит.
– Мариам, Никола, срочно! Прибыл гонец от римлян. Ханно просит, чтобы Никола присутствовал при этом разговоре.
Не успел я ничего сказать, как Мариам посмотрела на меня и нежным голосом проворковала:
– Надо значит надо. Иди, милый, только не задерживайся.
Я пошел к себе, переоделся и отправился в Зал приемов, находившийся совсем неподалеку, тоже в Нижнем городе, с другой стороны от входа в Бырсат. Здание было построено в греческом стиле и снаружи напоминало храм: ионические колонны по периметру, высокий портик, скульптуры на фронтоне… Но внутри был коридор, дверь в конце которого вела в большой зал, а по бокам располагались кабинеты и комнаты для переговоров. В одну из них меня и провели.
За столом, уставленным едой и напитками, находились оба шофета, делегация от Совета и трое в тогах – двое в простых и один с пурпурной каймой.
– Ты, значит, и есть чужеземец Никола? – спросил этот третий.
– Никола из рода Бодонов. А с кем имею честь? – спросил я.
– Меня зовут Луций Хостилий Манкин, я легат консула Мания Манилия.
– Нашего гостя.
Тот скривился и продолжил:
– У меня есть к вам предложение.
– От которого мы не сможем отказаться? – усмехнулся я.
Тот поперхнулся: не привык, чтобы с ним так разговаривали.
– Мы предлагаем Карфагену мир.
– Мир – это хорошо. А на каких условиях?
– Очень просто. Вы отпускаете всех римлян, взятых вами во время боевых действий, и, в частности, всех захваченных вами консулов. Вы соглашаетесь на присоединение Римом Утики и Хиппо.
То есть, подумал я, Ытиката и Ыпона.
– А также всей пограничной полосы между Карфагеном и Нумидией. Далее, вы выплачиваете Риму в течение следующих ста лет ежегодную контрибуцию… – И он назвал достаточно-таки космическую цифру.
– Очень интересно. И что же вы за это обещаете нам?
– Рим согласится на дальнейшее существование Карфагена, опять же при условии, что Карфаген не будет заключать договоры ни с кем другим, а также не будет вести никаких войн без согласия Рима. Более того, весь военный флот и все оружие, особенно новые его образцы, такие как «карфагенский огонь», должны быть переданы Риму. Мы же со своей стороны гарантируем безопасность Карфагена.
– И даже не настаиваете на том, чтобы мы сами разрушили город и построили новый вдалеке от моря?
– Если вы не будете нарушать договор, то нет.
Другими словами, сообразил я, нарушение всегда можно придумать. Опыт у римлян уже есть…
– И что же тебе сказали шофеты и старейшины?
– Что сначала нужно выслушать тебя.
О как! Мои акции, как видим, выросли. Или им нужен козел отпущения?
– Ну что ж, мы тебя услышали. И если решение за мной, то ответ очень простой – нет.
– Никола, можно поговорить с тобой наедине?
Я посмотрел на Ханно.
Он улыбнулся и махнул рукой:
– Вас двоих проведут в отдельный кабинет.
Когда мы оказались вдвоем, Хостилий посмотрел на меня:
– Никола, если ты скажешь «да», то я могу обещать тебе очень хорошие условия.
– Какие же? – спросил я.
И не ошибся. Точнее, почти не ошибся: аппетиты у наших римских друзей выросли, а соответственно и обещанное вознаграждение.
– Римское гражданство, вилла в Риме на Авентинском холме и сумма, достаточная, чтобы можно было безбедно жить. Конечно, патрицием ты не станешь, только плебеем, но и в этом есть свои плюсы. Например, ты получишь право выбирать трибунов, а со временем и сам сможешь стать одним из них, если повезет. В таком случае все твои изобретения так и останутся твоими, и тебе будут за них хорошо платить. Ты быстро разбогатеешь.
– Ясно. А если нет?
– Никола, ты же понимаешь, что Карфаген обречен? И я слышал, что ты недавно женился. Ты же не хочешь, чтобы тебя распяли, а в это время у тебя на глазах римские солдаты толпой обесчестили твою супругу и это было бы последним, что ты увидишь перед весьма мучительной смертью? А затем ее продадут в рабство, как и всех остальных местных дам. Если она, конечно, выживет.
Я подумал, что, конечно, готов умереть как Спаситель, но я не Мессия, и вряд ли Господь ожидает от меня такой жертвы. А то, что Хостилий грозится сделать с женщинами Карфагена, произошло и в моей истории. Ну уж нет, гады, не бывать этому.
– Так что, видишь, выбора у тебя нет. Или – или.
Я сделал испуганное лицо и проблеял:
– Да, это действительно страшно.
– Ну что, согласен? – Лицо Хостилия стало еще более надменным.
Я выдержал паузу, а затем спросил:
– Где мы вас всех хоронить-то будем?
Тот вечер и ту ночь мы с Мариам держались друг за друга так, как будто это была наша последняя ночь. А на следующее утро я отбыл на встречу с Хаспаром и Адхербалом.