Сидят друг против дружки Царь с Царицей и все едят, едят, едят — едят и улыбаются, друг на дружку любуются. А масло так и течет у них по губам.
— Ах, — говорит Царь-Блин, — если б ты, Царица-Красавица, стала бы вдруг блином?
— Ну, так что ж? — спрашивает Царица.
— А так бы взял бы тебя, да и съел.
Царица улыбнулась, и у нее на глазах масло выступило.
— Ну, а потом что?
— Потом ничего! Нашел бы другую царицу и тоже бы съел.
Царица оттолкнула от себя блин и поморщилась.
— Какой он горький да пресный, — сказала она.
— А это оттого, — сказал Царь, — что кухарка Марфушка не умеет печь блины. Надо другую кухарку искать. Позвать, — говорит, — сюда кухарку Марфушку.
И только успел сказать, побежали, покатили, понеслись слуги, спешники, приспешники, скороходы, скоролеты, к ногам крылышки для скорости привязаны, — катят, летят, сломя голову.
Прикатили, прилетели, схватили кухарку Марфушку — и как была замасленная, засаленная — сейчас, сию минуточку фь-ють!.. Представили перед жирные очи Царя-Блина.
— Какой ты нам блин подала, такая, сякая, эдакая! — допрашивает строго-настрого Царь-Блин Марфушку. — У матушки-Царицы во рту горько стало.
Кухарка Марфушка бух Царю в ноги.
— Взмилуйся, Царь-Осударь! Не прикажи голову рубить. Вели правду говорить.
— Говори! — повелел Царь-Блин.
— Масла нет!.. Вот что, — говорит Марфушка. — Известное дело. Коли ежели без масла, то тут всякий блин пригорит, загорчится… Опять и масло не так чтобы… Горьковато маленько.
Разгневался Царь не на шутку.
— Позвать, — кричит, — сырника-масляника!..
И как только сказал, сейчас побежали, полетели, понеслись спешники, вершники, скороходы, скоролеты, к ножкам для скорости крылышки привязаны. Летят, спешат, схватили сырника-масляника, представили перед очи Царя-Блина.
Упал сырник-масляник на коленки
— Как ты смеешь, такой-разэтакой, к нашему царскому столу прогорклое масло отпускать?..
— Не виновен, Царь-Осударь. Для твоего Царского Величества угождал, масло сберегал… В прежни времена, надо так сказать, везли молоко без счету — и все царским молочком питались… Делали из него, делали и сыры, и масло, и даже дома строили, и все как сыр в масле катались… А ноне не то… Не то время пришло. Ноне везде разоренье, плохи времена пришли. Не отпущает коровник молока, да и на поди!..
— Как!.. Как!.. Как он смеет! — разгневался Царь-Блин. — Позвать мне его сейчас сюда!..
И не успел сказать, как сейчас же побежали, полетели, понеслись вершники, приспешники, скороходы, скоролеты, для скорости к ножкам крылышки привязаны… Схватили, спалили… тащат, ведут коровника Мартына Лысого… Представили…
Бух Мартын Лысый прямо Царю в ноги…
— Батюшка, Царь-Осударь. Прикажи слово молвить… Не те ноне времена!.. Вот что!.. Прежде гоняй коровушек куда хошь… Ты их и в Дунькин клин, и на Степанов луг, и в Харламовы межи, и в Матренину плешку… А ноне нет… Ни! ни! никуда не пущают… Всюду сейчас к мировому — и штраф, потому что ноне Закон!.. И опять совсем нет ноне лугов. Вот что!.. Никаких нет лугов…
— Как нет лугов!.. Что ж смотрит сам земляник-коренник. Позвать, — говорит, — ко мне самого земляника-коренника!
И сейчас опять бегут, летят вершники, приспешники, скороходы, скоролеты, ищут везде земляника-коренника. Ищут по долам, по лугам, по закутам; спешат, ищут по полям, по лесам, по овинам, гумнам. В силу, в силу нашли На печи лежит, тряпицу сосет… Схватили, притащили.
Бух Царю в ноги.
— Говори, такой-разэтакой, отчего нет лугов?
— Лугов-те!.. Да, нету-ти!..
— Как нету!.. Коли нет, так ты насей травы, и будут луга… А то ты только на печи лежишь и тряпку сосешь…
— Ладно, — говорит земляник. — Для че не засеять, засеять можно!..
— То-то можно! А то ты до сих пор, болван, не догадался.
— Н-нет, — говорит земляник и теребит изо всех сил у себя в затылке. — Я доме кал… Во как домекал!.. Да землицы-то нетути! Вот оно што!.. Землица-то вся по пустырям пошла… Ишь ты клином сошлась… Землица-то!.. Право слово, Осударь!
— Как землицы нет! — вскричал Царь-Блин и в ужасе вскочил со своего трона, который весь был из самых отборных сахарных блинчиков.
— Как землицы нет! — обратился он к своим князьям, боярам и думным дьякам.
На колени пали князья, бояре и думные дьяки, поклонились до земли.
— Нет, — говорят землицы. — Нет ее, матушки! Царь-Осударь, ваше блинное величество!
— Как же вы от меня до сих пор скрывали это?
— Да нешто они скажут! — говорит укоризненно земляник-коренник. — Они все скрывают…
— Врешь ты! Врешь, сиволапо земляно чучело! — закричал на него Лысый Мартын. — Я прямо батюшке-Царю доложил, что лугов, мол, мало, что лугов совсем нет…
— Эка, доложил! — перебивает его сырник-масляник. — Доложите вы! Маслицем помажете, сметанны крысы! Я батюшке Осударю так-таки прямо представил: нет, мол, молочка, батюшка-Осударь, молочко подобралось все.
Но тут кухарка Марфушка впуталась, вступилась.
— Ах вы, брехуны, толоконники! — накинулась она на сырника и коровника. — Да нешто не на меня батюшка-Царь осерчал, разве не мне, горемычной, довелось батюшке-Царю горьчавый блинок поднести… Ах, чтоб вам на масленой всем бы подавиться первым блином!.. Черти!..
— Да чего ж ты раньше молчала! — накинулся на нее коровник.
— Ты, сметанник, что молчал?! У тебя где язык-то бесстыжий был?! Разве это мое, кухарское, дело батюшку-Царя беспокоить:
об масле ему докладывать!..
— А ты нешто масла не жрешь?! Тебе отпустят пуд, а ты его на Сенной продашь… Вы, небось, с молочником и молоко, и масло, все травите… В вас, точно в озеро… Вали! вали!
Но тут уж коровник и кухарка накинулись на него оба. Одна визжит, другой гудит. Ругались, ругались, расплевались.
А князья, бояре и думные дьяки было их разнимать приютись, да сами разодрались. Начали друг дружку корить, попрекать, слово за слово, шире да дальше, да как припустят.
— Стой! Смирно! — крикнул Царь-Блин, и все в ту же минуту наземь повалились, Царю в ножки поклонились. — Сказывайте вы все, такие-разэтакие, куда наша земля девалась?!
Все на коленях стоят, пришипились, молчат.
— Эй ты, земляник-коренник! Говори: куда наша земля девалась?.
А земляник-коренник в уголочке стоял, чтобы, значит, боярам драться не мешать.
Подошел он к Царю, для порядку спину почесал, поклонился низехонько.
— Башкирам, — говорит, — батюшка-Царь, всю землю роздали! Вот что!
— Как башкирам, каким башкирам!!.
Но тут князь Шугай живо подскочил,
Царю в ножки ударился.
— Врет он! Врет беспутный! Не верь ему, батюшка-Царь. Никто твоей земли не раздавал… Сама она вся раздалась. Горой ее вспучило, болотами размучило — и вся расползлась… Прямо к башкирам. А башкиры народ жаднущий. Все сожрет, слопает, и всего ему мало!
— Ишь ты, ловкий какой! — говорит земляник. — Каки-таки чудеса расписывать? А-яй!.. Лов-ко-й!!
Помолчал, подумал Царь-Блин.
— Ладно! — говорит. — Мы поглядим, куда наша земля девалась. К каким таким башкирам пошла?.. Эй! Позвать сюда нашего перваго банщика-истопника.
И только успел вымолвить, как сейчас скороходы, скоролеты, для скорости к ножкам крылышки подвязаны… Бегут, летят — тащат банщика-истопника.
Весь красный, раскрасный явился банщик-истопник, бух Царю в ноги.
— Вот, — говорит Царь, — земли у нас нет и масла нет, а без масла нельзя жить… Погляди-ко кругом: из кого масло топить?!
Поглядел кругом истопник, а очи у него, как у ястреба, так и сверкают.
А бояре ни живы ни мертвы стоят, трясутся — как смерть бледны, и у всех от страха масло выступило. У того весь кафтан замаслился; у другого из-за пазухи течет.
— Да из всех можно! — говорит истопник. — Потопить, так и потечет,
— Ну, так возьми ты их всех и топи на здоровье!.. Эй! Стражники-охранники, — кричит, — бери всех масляников, тащи к истопнику. На масло топить, башкирские земли вытапливать!..
Батюшки-светы! Какой гвалт поднялся. Все на коленках ползают, кричат, вопят, убиваются.
— Царь-Осударь, — говорят, — батюшка грозный, не прикажи топить! Сейчас тебе всю землю отдадим.
И принялись все бояре распоясываться, раскошеливаться. Руки со страху трясутся. Расстегнулись, распахнулись: у кого из пазухи клин выпал, у другого поле, у третьего усадьба, у четвертого полоса, у пятого лугов пятьсот десятин, у шестого лесу гибель… Вот так башкиры!.. Насыпали земли — страсть!
— Ай да батюшка, Царь-Осударь! — говорит земляник. — Исполать тебе! Дошлый ты! Дай Бог те добра здоровья!
И начал всю землю подбирать, в луга обращать.
— Ай да, батюшка-Осударь! — кричит Лысый Мартын. — Теперь есть где коровушек пущать. Есть где им пастись, гулять.
Масленик тоже что-то хотел сказать, но не успел. Кухарка Марфушка выскочила вперед, давай плясать и припевать:
Ах! Масляна, Масляна!
Вышло все напраслина.
Вся земля теперь нашлась,
Маслом, медом полилась.
Ай блины, блины, блины!
Нам на радость вы даны!
Слава батюшке-Царю!
Ему свет и привет,
Чтобы жить ему сто лет!
И все князья, бояре затянули Царю-Блину славу и такой шум подняли, что даже матушка-Царица проснулась.
— Гли-кось! — говорит. — Как задремала, инда вся в блины ушла! И вся как есть в масле. На-кось! Хоть выжми!!.
А у батюшки-Царя от радости все лицо маслом покрылось.
— Эй вы, — кричит, — слуги мои верные! Вот вам царский сказ-наказ. Катите, тащите сюда бочки меду крепкого, пива мартовского, батюшку ерофеюшку горького и матушку сивушку развеселую.
И только что успел сказать — прибежали кравчие, виночерпии, катят-тащат бочки, красоули.
Принялись слуги верные пить. Пили, пили, пили. Все перепились. Попьют, попьют — спать завалятся. Поспят, поспят — пить начнут. И сами уж не могут разобрать, на что и куда валятся? Где небо, где земля?