о все возможно на этой Земле». Русь потому вернется в Европу, что она исконная часть Европы. Об этом, кстати, его «Руслан и Людмила», «Песнь о вещем Олеге» и т. д. Это прочтение нашего прошлого, как европейского, и в плохом, и в хорошем.
О Пушкине часто говорят, что он вывел некую новую формулу русской истории. Пушкин говорил: «Да, мы должны были вести совершенно особое существование, которое, оставивши нас христианами, сделало нас однако совершенно чуждыми христианскому миру». То есть мы христиане, выброшенные из Европы. Пушкин полагал, что история России требует иной формулы, но не националистической. Он строит свою историософию, как путь разных стран, каждой по-своему идущих к просвещению и свободе. Россия в этой системе идет не через национализм, а через петровское имперское преображение страны. Это мысль Пушкина.
Говоря, что Россия развивалась иначе, Пушкин совершенно не ликует. «Феодализма у нас не было, и тем хуже», – пишет он. Если националисты требуют другую формулу истории по сравнению с западноевропейской и воспринимают ее как положительный фактор, Пушкин – как горестный. Он видит европейское развитие в христианстве. «Величайший духовный и политический переворот на нашей планете есть христианство. В сей-то священной стихии исчез и обновился мир. Горе стране, находящейся вне европейской системы» – это пишет Пушкин. И далее следуют слова об особой формуле русской истории. У нас, говорил он, иная формула, чем у христианской Европы. Мы не имели ничего общего с Западной
Европой, но его формула основана на вере в чудо христианского откровения и преображения. Он говорил, что человек «видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем, но невозможно ему предвидеть случая – мощного мгновенного орудия Провидения». Петр стал тем случаем и орудием провидения, тем перводвигателем, как говорил Пушкин, кем наша двинулась Земля.
На самом деле, проблема случая и необходимости – это одна из важнейших философских проблем. Мы чаще говорим о детерминизме в истории: это стало следствием того-то. Но случай столь же важная философская категория, как необходимость. И случай порой играет ключевую роль в развитии истории. Я не говорю о деталях, которые всем понятны, например, «а если бы не было Ленина, была бы Октябрьская революция, или нет». Но вот такой случай, как раз связанный с проблемой империи – появление Древней Греции. Почему вдруг она появилась? Объяснений миллион. Почему вдруг вместе сошлись все факторы, которые создали Древнюю Грецию и вырвали ее из азийского моря (весь мир был Азией), каким образом вдруг появляется первая маленькая европейская страна? Вот вам случай, который далее развивается уже по неким законам необходимости.
Так вот явление – «явился Петр» – это спасительный случай для России. Более того, отрицать дело Петра – это тем самым отрицать христианский шанс России вновь после татарского погрома стать христианской, т. е. европейской, страной. Скажем, одно из деяний Петра, преобразовавших ментальность России. Деталь мелкая, но важная. Летоисчисление в Московской Руси шло от сотворения мира. И Россия была такой старой, как допотопные ящеры, впору умирать. Петр вводит ее в систему христианского летоисчисления. Россия молодеет на несколько тысяч лет, и для европейских стран Россия естественно становится частью европейской ойкумены, сразу входит в corpus christianum.
Давайте представим, что наши самые лютые националисты отказались от Петра, сказали, что «мы уходим в изоляционизм» (с этого я начал). Чего мы лишаемся? Перечисляю наугад. Книгопечатания, телевизора, гармошки, термометра, машины, телефона, антибиотиков, динамита, лампочки Эдисона (она же все-таки Эдисона, а не Ильича), фото, кино, магнитофона, компакт-дисков и т. д. Я беспорядочно перечисляю, но это то, что было выработано европейской культурой, и то, что Россия взяла по праву европейской страны. Либо изоляция предполагает отказ от всего, и тогда мы оказываемся неизвестно где. Либо мы часть этой системы. А европейская система – это система стран, прошедших через империю. Все европейские страны наследовали опыт Римской империи, надо ли напоминать Испанскую империю, Португальскую империю, Британскую империю, Австро-Венгерскую империю, Священную Римскую империю германской нации и т. д. Европа пронизана имперскими токами, и Россия, войдя в Европу как империя, вошла туда в стилистике европейской культуры.
Сегодня, с одной стороны, у нас часто говорят про отказ от империи в пользу национализма, но с другой стороны, почему-то, опасаясь ксенофобии, отказываются от идеи империи, думая, что Россия-империя – это ужасно. Но, как я уже говорил, здесь происходит путаница империи и деспотии. Публицисты боятся сталинской деспотии, это понятно и оправданно. Но империя здесь ни при чем.
Сегодня Егор Гайдар говорит: «Пытаться вновь сделать Россию империей – значит поставить под вопрос ее существование». Он подробно рассказывает, как развалилась тоталитарная сверхдержава, каковы были экономические причины этого развала. Но это нисколько не объясняет типологически сходный распад Российской империи, царской России, которая перестала быть империей идеологически, а потом и в реальности.
Происходят удивительные аберрации. Имперскость винят в жестокости. Например, Гайдар допускает поразительную ошибку. Мир середины XIX в. жестокий, в нем нет места сантиментам. Здесь, пишет он, действует правило, известное римлянам: «Горе побежденным». Отношение колониальных держав к покоренным народам в это время назвать мягким не поворачивается язык. Но поразительно, что фразу «Горе побежденным» произнес не римлянин, а галльский завоеватель Бренн, осадивший римский Капитолий. «Горе побежденным» знали все страны, не только империи. И войны между неимперскими странами, даже войны просто между племенами, как войны, несли не меньше жестокости, чем несла империя по отношению к покоренным народам.
Империя рождает одну поразительную вещь – появляется идея гражданина мира. Диоген – один из первых греческих философов-мыслителей, назвавший себя космополитом, т. е. гражданином мира. Потому что империя – это ломка полисной системы, это единая ойкумена, единое пространство, где человек становится равен другим людям. Идея империи, повторяю – это европейская идея, политико-общественное структурное образование, предназначенное для введения в подзаконное пространство разноплеменных и разноконфессиональных народов. Именно в Римской империи возникает идея закона, которой следует император так же, как и его подданные. Не случайно наиболее разработанный в прошлом кодекс гражданского права – это Кодекс императора Юстиниана. Его учитывал в своем Кодексе император Наполеон, ломая феодальные структуры Европы.
Поговорим о различии между деспотией и империей. Оно существенно. Империя, как я говорил – европейская идея. Почему? Как я уже говорил, Европа возникает в результате некой мутации, некой случайности. Древняя Греция – маленький островок в азиатском море. Каждое европейское открытие – не что иное, как переформулированное, заново осмысленное, нечто уже бывшее в структуре азиатской мудрости. Как писал Макс Вебер: «Однако ни в одном учении о государстве, возникшем в странах Азии, нет ни систематики, подобной Аристотелевой, ни рациональных понятий вообще. Несмотря на все то, что сделано в области права в Индии (школа Мимансы), несмотря на ряд обширных кодификаций <…> здесь нет того, что позволило бы говорить о рациональной теории права, нет строго юридических схем и форм. <…> Феномен, подобный каноническому праву, – также порождение Запада». Даже такие вещи, как известный всем порох, книгопечатание, компас – все это азиатские открытия, которые приобрели совершенно иной характер в Европе.
Все эти структуры Запад каким-то образом преодолевал и переделывал. Надо сказать, что когда я говорю об империи и восточной деспотии, я их достаточно четко разделяю, империя – это мутация восточной деспотии, переструктурировка старых азиатских систем. Дело в том, что с момента своего существования, когда человечество начинает собираться в большие группы, возникают необходимость и сопутствующая ей идея собрать человечество «в едино стадо», как говорил Достоевский. И первыми на этом пути становятся гигантские азиатские деспотии, строящиеся на азиатском способе производства, рожденном в бассейнах великих рек, общинном, но объединены не общим смыслом, а не виданным раньше насилием, где правом думать и принимать решение обладает лишь один человек, а именно властитель. Все остальные жители этих государств не имеют никаких прав. Но и владыка, строго говоря, сам подчинен своему произволу, который прямо противоположен свободе. Такова структура, вырастающая над общинным азиатским миром.
В Греции и Риме число свободных увеличивается и расширяется, там появляется свободный, самодостаточный гражданин. Именно на этой структуре вырастает первая европейская империя – империя Александра Македонского. В итоге рождается эллинский мир, где попытка не уничтожить Западом Восток, а найти некое единство Запада и Востока. Это эпоха эллинизма, эпоха после империи Александра Македонского. Там рождается единение ближневосточной и эллинской мудрости, Иерусалима и Афин. Чтобы допустить эти веяния и свободные движения новых смыслов, необходимы были элементы реального правового сознания.
Империя Македонского – первая попытка уйти от идеи азиатских деспотий. Следом пришла Римская империя, и это было уже что-то другое. Разумеется, империя не должна быть бранным словом, но это и не похвала. Это специфическое, общественно-политическое построение, имеющее определенные параметры, отличающие ее как от деспотий, так и от мелких национальных или псевдонациональных государств.
Сама Европа была своего рода котлом народов, где перемешались сотни племен. И варианты имперского государства, которые еще требуют осмысления, существуют сегодня. Великобритания, казалось бы, перестала быть империей, но она включает в себя англосаксов, кельтов, норманнов, Шотландию, часть Ирландии, Уэльс и т. д., масса народов из бывших колоний, которые приехали в Англию, – это все имперские проблемы, которые государство должно решать. Распад британской Индии привел к уничтожению нескольких миллионов людей в результате внутренних конфликтов. Империя может быть жестока, она смиряет локальные войны.