— Понятно, — с сомнением протянул Артур, хотя на самом деле не очень-то понял ответ.
— Я очень богат, — продолжал лорд Берли, больше не пытаясь рядиться в тогу скромности. — И не скрываю этого. Да с какой стати? Мало кто может сравниться со мной по части состояния. Но богатство само по себе не приносит удовлетворения, надеюсь, вы меня понимаете. Пока я здесь, в этом мире, я хотел бы использовать свои материальные средства для расширения возможностей моих друзей — таких, как Томас и его коллеги по библиотеке, — для приобретения новых знаний, для улучшения в конечном счете положения нашей расы. Примерно так.
Артур молча смотрел на своего визави, обдумывая ответ.
— Что ж, — медленно начал он, — я весьма польщен тем, что вы считаете меня достойным объектом ваших благородных стремлений. Однако не могу отделаться от мысли, что вы переоцениваете мои усилия. Вы незаслуженно хвалите меня. Если мои действия когда-нибудь найдут практическое применение, хотя не представляю, когда и как это может произойти, мне будет этого вполне довольно. Мне не нужны корабли, тем более, экспедиционные войска. Я, конечно, не могу сравняться с вами по части состояния, однако для моих личных нужд имеющихся средств мне вполне хватает. Но главное в том, что мои действия лучше совершать в одиночку, так что партнерство, которое вы предлагаете, мне совершенно не нужно. — Он отодвинул стул и встал. — Короче говоря, мне очень жаль, но я вынужден отклонить ваше щедрое предложение. Я в помощи не нуждаюсь. — Отойдя на шаг от стола, он слегка поклонился. — Благодарю за прекрасный херес. Желаю вам доброй ночи и приятного пребывания в Макао.
— Ну что же, — тяжело вздохнул лорд Берли. — нет, так нет. И все же я должен спросить, есть ли хотя бы малейший шанс на то, что вы измените свое мнение?
— Не думаю, — ответил Артур, направляясь к выходу. — Прощайте, милорд.
Лорд Берли встал, словно собираясь пожать руку уходящему гостю, но вместо этого сделал украдкой жест и щелкнул пальцами.
Из тени выступили две мощных фигуры. Один держал короткую увесистую дубину, а другой — длинный нож.
— Взять его! — приказал лорд, указывая на потрясенного Артура Флиндерса-Питри. — Если будет сопротивляться, вы знаете, что делать.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Черная Хмарь
ГЛАВА 14, в которой появляются враги бесстрашных путешественников
Дорога в Оксфорд и без того не считалась безлюдной, а на подходах к городу, к Восточным воротам, извозчики с тяжелыми лошадьми и вовсе забили узкую дорогу. В больших фургонах громоздились бочки, сетки с углем, навозом и капустой. Тележки и тачки шныряли среди них, словно маленькие рыбки под защитой акул. Люди тащили плетеные корзины на коромыслах.
Ближе к центру города миновали свежеотделанный фасад Квинс-колледжа, теперь его стены покрывал котсуолдский известняк. Низкое солнце мягко освещало камень, придавая ему медовый оттенок. В осеннем воздухе пахло опавшими листьями. Сэр Генри приказал кучеру ехать к «Золотому кресту», постоялому двору на Корнмаркет-стрит; там он снял номер на ночь. Киту сурово сообщили, что город он будет изучать только в сопровождении сэра Генри или своего прадеда.
В комнате хватало места для двух кроватей и низкой кушетки, стола, двух стульев и высокого платяного шкафа; единственное окно выходило во двор внизу, а в одном углу располагался простой камин. Кит решил, что для троих тут тесновато, но его заверили, что подолгу сидеть в номере никто не собирается.
— Смоем дорожную пыль и отправимся по делам. Следуй за мной, Кит, старина, а то скоро уже козодои заорут
{Козодой – ночная птица. Козимо имеет в виду, что время идет к вечеру.}
!Общий зал постоялого двора дал приют многочисленному обществу, но они все же нашли отдельный стол и заказали три кувшина самого лучшего эля. Вместе с элем трактирщик принес миску с жареными и солеными орешками. Сэр Генри первым поднял свою кружку, а вслед за ним и остальные отведали местного эля. Он оказался отменным на вкус.
— Поужинаем и сразу отправимся за картой, — заявил Козимо.
— И что потом? — поинтересовался Кит.
— Потом выберем маршрут из доступных, — ответил Козимо. — Если я все правильно понимаю, направимся к одной из ближайших лей-линий — в Котсуолде их полно, и все в пределах досягаемости.
Некоторое время они сидели, уткнувшись в свои кружки, а потом Кит не выдержал:
— Вы всегда отправляетесь только в прошлое? Ну, интересно, вы когда-нибудь путешествовали в будущее?
— Ты имеешь в виду абсолютное будущее? — Прадед покачал седой головой. — Нет. Никогда. И я не слыхал, чтобы кому-то это удавалось. А в относительное будущее — пожалуйста.
— Что вы имеете в виду? — опешил Кит.
— Послушай, — сказал Козимо, — это просто. Относительное будущее — это если бы сэр Генри посетил Лондон, скажем, 1920 года.
— А-а, понял. Для нас это прошлое, а для него — будущее. Все зависит от точки отсчета.
— Именно, — согласился прадед. — Но никто — ни сэр Генри, ни я, ни ты, да и никто другой — не может выйти за пределы времени Родного Мира. Это абсолютное будущее, и туда дорога закрыта.
— Почему?
Козимо взглянул на сэра Генри. Тот нахмурился.
— Мы не знаем, — признал он. — Мы пытались, но ничего не получилось. И я не знаю, почему. — Он помолчал и затем добавил: — Меня этот вопрос уже много лет беспокоит. Кое-какие предположения у нас есть…
— Самое простое объяснение состоит в том, что будущее еще не наступило, — сказал Козимо, отхлебывая из кружки.
— Так потому оно и будущее, — ехидно вставил Кит.
— Ты мыслишь категориями Родного Мира, — продолжил Козимо, не обращая внимания на реплику Кита. — Родной мир, тот, в котором ты появился на свет — Мир происхождения. Для тебя это центр вселенной. А дальше простирается поле потенциальных возможностей, где каждое твое действие порождает новый вариант развития. До тех пор, пока кто-то не выберет один из этих путей, все они потенциально неопределенные, а это все равно, что их просто не существует во времени.
Пока Кит размышлял над этим объяснением, сэр Генри добавил:
— Если какие-то события не привязали лей-линию к ландшафту, ее все равно что не существует, а значит, нет никакого места, куда она может привести.
— Наверное, я понял, — проговорил Кит. — Вы не можете отправиться куда-то, если дороги еще нет.
— Верно, — кивнул Козимо. — Простой человеческий выбор конкретного пути делает все остальные несуществующими. Можно сказать, что свободная воля человека сводит неопределенные потенциальные возможности к одной конкретной реальности.
Кит действительно старался понять то, что ему говорят.
— Значит, если я проснулся однажды утром и думаю: сходить ли на стадион, посмотреть футбол, или отправиться за покупками в магазин, оба варианта существуют, как потенциальные события, так?
— Да, все твои планы, до тех пор, пока они не реализованы, существуют как потенциальное облако возможностей.
— Но, если я все-таки пойду на стадион, я тем самым разрушу все остальные возможности?
— Естественно. Потому что все, чего ты не сделал, для тебя не существует. Есть только один путь — тот, который ты выбрал. Вот он и будет для тебя реальностью.
— Но что тогда происходит с другими путями? — недоумевал Кит. — Возможностей же было много, что с ними? Они просто исчезают, и все?
— Я не хотел вдаваться в подробности, но раз уж ты настаиваешь… Слушай внимательно и постарайся понять, — Козимо потер лоб. — Есть одна школа мысли, утверждающая, что существуют все возможности для любого действия или решения.
— Ты имеешь в виду… — начал Кит.
Козимо поднял руку, останавливая его.
— В твоем примере у тебя был выбор: пойти на матч или пойти по магазинам. Вот эта школа считает и то, и другое возможным, более того — реально существующим. Допустим, ты решил пройтись по магазинам — это твое сознательное решение, и оно становится реальностью. Но, с точки зрения внешнего наблюдателя, существует мир, в котором ты все-таки отправился на стадион. Просто и то, и другое произошло в разных мирах.
— Вот это да! — выдохнул Кит, пытаясь осознать своими непривычными мозгами грандиозные последствия этой идеи.
— Я же не говорю, что так и есть, но мысль интересная. — Козимо осушил свою кружку, вытер губы рукавом и встал. — Готовы? Тогда вперед! Tempus fugit!
{Время не ждет (лат.)}
Из «Золотого Креста» они вышли на Корнмаркет-стрит. Солнце село, однако небо еще хранило закатный свет. Быстро надвигались сумерки и на улицах сгущались тени, делая их еще темнее. На глазах нескольких бродячих собак они дошли до перекрестка, и Кит неожиданно ощутил, как волоски на руках зашевелились и встали дыбом.
— Вот-вот, — одобрительно заметил Козимо, — это перекресток Оксфорд Лейс. Я тоже его чувствую.
— Но я ведь никогда раньше такого не замечал, — удивился Кит.
— Замечал, конечно, — заметил прадед, — просто не понимал, что это значит, потому и не обращал внимания.
— Это хороший знак, мой юный друг, — сказал сэр Генри, постукивая тростью. — Он означает, что ваша чувствительность растет.
Они продолжили путь по Крайст-Черч и вскоре оказались возле полузакрытых ворот. Два факела горели рядом с будкой швейцара.
— Сэр Генри Фейт с гостями желает видеть казначея Кейкбреда, — возвестил Козимо.
Швейцар — коренастый мужчина средних лет, одетый в просторные бриджи до колен и толстые шерстяные чулки, запахнул куртку и поправил на голове черную шляпу в форме перевернутого горшка. Он оглядел всех троих, узнал лорда Каслмейна, и забормотал: «Благослови меня Господь! Конечно, сэр, сию секунду, сэр! Следуйте за мной, пожалуйста».
Он взял один из факелов и повел гостей за угол, во двор с недостроенной крытой галереей. В конце мощеной дорожки стоял маленький домик. Швейцар постучал в дверь, тут же последовало приглашение войти. Появился слуга, уяснил, в чем дело и очень скоро вернулся с казначеем, невысоким мужчиной с седой бородой, но без усов. Лысую голову казначея покрывала мягкая шапочка без полей из красного бархата. Кланяясь гостям, он сдернул ее с головы.