Затем Сноу изучил таблицы смертности от холеры, составленные Уильямом Фарром, главным архивариусом Лондона. Он нашел в них именно то, что предсказали карты поставок воды: из 7466 умерших в черте города во время эпидемии 1848–1849 годов 4001 человек жил к югу от Темзы. Это означало, что смертность составляла около восьми человек на каждую тысячу – втрое больше, чем в центральной части города. В растущих пригородах Западного и Северного Лондона смертность была около одного человека на тысячу. Для миазматистов, которые склонны были списывать высокую смертность на загрязненный воздух в рабочих кварталах к югу от реки, у Сноу тоже нашелся аргумент: он мог указать на Ист-Энд, пожалуй, самый нищий и перенаселенный район во всем городе; смертность в нем тем не менее была вдвое меньше, чем к югу от Темзы.
В каком масштабе ни смотри на данные – хоть одного городского дворика, хоть целых районов, – закономерность сохранялась одна и та же: холера распространялась вокруг общих источников воды. Если теория миазмов верна, почему болезнь выбирает себе жертв произвольно? Почему холера может убить всех жителей одного дома и вообще не тронуть соседний? Почему в одной трущобе смертность выше, чем в другой, где санитарные условия еще хуже?
Во второй половине 1849 года Сноу представил свою теорию холеры в двух формах: сначала самостоятельно издал 31-страничную монографию под названием On The Mode and Communication of Cholera («О действии и заражении холерой»), предназначавшуюся для чтения коллегами из медицинского общества, а затем выпустил статью в London Medical Gazette для чуть более широкой аудитории. Вскоре после этой статьи сельский врач Уильям Бадд опубликовал эссе, в котором пришел к похожим выводам о распространении холеры через воду; Бадд, впрочем, все же предполагал, что в некоторых случаях холера может распространяться и воздушно-капельным путем, а также ошибочно заявил, что ему удалось найти возбудителя холеры – грибок, растущий в зараженных водоемах. Позже Бадд обнаружил, что брюшной тиф тоже передается водным путем – собственно, именно этим он сейчас и известен. Но Сноу на месяц опередил Бадда с публикацией своей холерной теории, и в ней не было ложных следов, связанных с грибками и воздушно-капельной передачей.
Реакция на аргументы Сноу была положительной, но скептической. «Доктор Сноу заслуживает благодарности коллег за то, что взялся за разгадку тайны, связанной с механизмом передачи холеры», – писал рецензент из London Medical Gazette. Но примеры, приведенные Сноу, показались неубедительными: «[Они] вообще не дали никаких доказательств правильности его выводов». Он убедительно продемонстрировал, что районы Южного Лондона более уязвимы для холеры, чем остальной город, но из этого не обязательно следовало, что во всем виновата именно вода. Возможно, воздух в этих районах просто особенно ядовит, а в трущобах на севере этот яд отсутствует. Возможно, холера действительно заразна, и скопление случаев в Южном Лондоне – просто случайность: если бы первые больные жили в других местах, возможно, именно Ист-Энд пострадал бы сильнее всего, а Южный Лондон остался сравнительно невредим. Да, Сноу убедительно доказал корреляцию между поставщиками воды и холерой, но вот причины ему найти не удалось.
В Gazette, впрочем, предложили один сценарий, который смог бы убедить рецензентов:
Можно представить такой experimentum crucis[5]: отвезти воду в далекое место, где до этого холера не наблюдалась; эта вода должна вызвать болезнь у всех, кто пил ее, а все, кто избегал ее, останутся невредимыми.
Это предложение, сделанное словно походя, пять долгих лет крутилось в голове Сноу. Он становился все более востребован и известен как анестезиолог, но по-прежнему продолжал внимательно следить за всеми вспышками холеры в поисках сценария, который мог бы подтвердить его теорию. Он зондировал ситуацию, изучал информацию и ждал. Когда пошли слухи об ужасной эпидемии на Голден-сквер, всего кварталах в десяти от его новой больницы на Саквиль-стрит, он был готов. Такое большое число жертв за такой короткий срок говорило о том, что в данном районе есть зараженный источник воды, которым пользуются многие жители. Ему нужно было собрать образцы воды, пока эпидемия еще свирепствовала, и он отправился на другую сторону Сохо, прямо в чрево зверя.
Сноу ожидал, что зараженная вода будет мутной, и он легко сможет это заметить даже невооруженным глазом. Но, глянув на воду с Брод-стрит, он удивился: она была почти совершенно прозрачной. Он собрал образцы и с других колонок района: Уорик-стрит, Виго-стрит, Брандл-лейн, Литтл-Мальборо-стрит. Все они были грязнее, чем вода с Брод-стрит. Хуже всего оказался образец с Литтл-Мальборо-стрит. Когда он набирал воду, местные жители на улице сообщили ему, что вода из колонки очень плохая – настолько плохая, что многие проходят несколько кварталов до Брод-стрит, чтобы напиться.
Торопясь домой на Саквиль-стрит, Сноу проворачивал в голове новую информацию. Может быть, колонка с Брод-стрит все-таки не виновата – в ней не видно никаких частиц. Может быть, все дело в какой-нибудь другой колонке? Или действует какая-то совсем иная сила? Его ждала долгая ночь – анализ образцов, составление записей. Он знал, что эпидемия таких масштабов может окончательно подтвердить его аргументы. Нужно всего лишь найти нужные данные и представить их таким образом, чтобы убедить даже скептиков. Возможно, Сноу в тот день был единственным жителем Сохо, который смотрел на эпидемию с надеждой.
Обычно вода поступала в дома по трубам в подвал или на первый этаж – это называлось «низкое обслуживание». Заплатив на 50 процентов больше стандартной цены, клиент получал «высокое обслуживание» – вода поднималась на высоту около четырех метров, то есть в спальню на втором этаже – но также с перебоями. «Высокое обслуживание» требовало прокладки специальных труб, поэтому им пользовались редко.
Тогда Сноу об этом не знал, но, пока он возвращался домой тем воскресным вечером, в нескольких милях от Брод-стрит, в зеленом районе Хэмпстед, уже вовсю шел тот самый experimentum crucis, предложенный пятью годами ранее в London Medical Gazette. Сюзанна Или заболела еще в начале недели, выпив воды с Брод-стрит, присланной ее детьми из Сохо. В субботу она умерла; на следующий день умерла и племянница, вернувшаяся после визита к тете домой в Ислингтон. Пока Сноу рассматривал в микроскоп образцы воды из колонок, слуга Сюзанны Или, тоже выпивший стакан воды с Брод-стрит, отчаянно боролся за жизнь, сраженный болезнью.
В Хэмпстеде после этого еще несколько недель не было ни одного случая холеры.
Скорее всего, в тот вечер Генри Уайтхед и Джон Сноу видели друг друга на улицах Сохо. Молодой викарий пережил еще один утомительный день и обходил район даже после того, как солнце зашло. Для Уайтхеда день начался с чувства надежды: улицы выглядели уже не такими суматошными, и он даже понадеялся, что эпидемия пошла на убыль. Первые визиты даже подкрепили эту надежду: девочке из семьи Уотерстоунов стало лучше, а ее отец, за два дня потерявший совершенно здоровых жену и дочь, утешал себя мыслью, что, если единственная оставшаяся дочь выживет, ему все же стоит жить дальше. Уайтхед поделился своим воодушевлением с несколькими коллегами на улице, и те с ним согласились.
Но спокойствие оказалось обманчивым: на улицах было спокойнее потому, что люди страдали за закрытыми дверями. За день умерло еще пятьдесят человек, и новые случаи появлялись с тревожной частотой. Когда Уайтхед в конце дня вернулся к Уотерстоунам, то увидел, что девочке стало еще лучше, но вот отец в соседней комнате мучился от первого приступа холеры. Да, если дочь выживет, жить дальше стоит, но, судя по всему, решение все-таки будет зависеть не от него.
Наконец вернувшись домой под конец тяжелого дня, Уайтхед налил себе стакан бренди, разбавил его водой и задумался о жилище Уотерстоунов на первом этаже. До него дошел слух, пущенный вчера и в следующие недели разошедшийся по газетам: жители верхних этажей умирали чаще, чем те, кто жили на первом этаже. У этой гипотезы была своя социально-экономическая основа, которая переворачивала с ног на голову традиционное разделение труда на «верхние и нижние этажи»: в Сохо в то время на нижних этажах чаще всего жили владельцы зданий, а верхние этажи сдавали в аренду работающей бедноте. Сама идея была вариацией, пусть и куда более грубой и примитивной, на тему рассказа Сноу о двух зданиях в Хорслидауне: поселите две группы людей рядом, и если одна из них страдает намного больше, чем другая, значит, дело здесь в каких-то дополнительных параметрах. Для Сноу, конечно же, этим дополнительным параметром был источник питьевой воды. Но вот распространители слухов о верхних и нижних этажах считали, что все дело в классовой разнице. На нижних этажах жили люди лучшего сорта – и, соответственно, неудивительно, что им лучше удавалось справиться с болезнью.
Но, вспоминая прошедшие дни, Уайтхед начал сомневаться в том, что все так просто. Да, действительно казалось, что на верхних этажах люди умирают чаще, но, с другой стороны, на верхних этажах и живет больше народу. А Уотерстоуны служили живым доказательством того, что болезнь вполне может поражать и обитателей первого этажа. У Уайтхеда, конечно, перед глазами не было статистики, но, судя по личному опыту и тому, что он слышал от других, смертность на первых этажах в последние двое суток на самом деле была выше. Этот факт был вполне достоин расследования – если, конечно, болезнь уйдет за пределы Голден-сквер достаточно надолго, чтобы было что еще расследовать.
В пятнадцати кварталах от него, на Саквиль-стрит, Джон Сноу тоже обдумывал статистику. Он уже собирался попросить у Уильяма Фарра первые цифры по смертности. Может быть, распределение смертей укажет на загрязненный источник воды. Как и Уайтхед, Сноу понимал, что его работа среди страдальцев Голден-сквера только началась. Какие бы цифры ни дал ему Уильям Фарр, их все равно придется дополнять собственным расследованием. И чем дольше ждать, тем сложнее будет это расследование – хотя бы потому, что многие свидетели просто умрут.