&V должна быть намного выше, несмотря на то что они стоят буквально бок о бок с домами с водой от «Ламбет». И высота, и качество воздуха одинаковы – различается только поставщик воды. Даже экономический статус и происхождение в данном случае не важны, потому что и у богатых, и у бедных был выбор всего из двух вариантов. Вот оно, повторение эксперимента с жилищами на Томас-стрит: одинаковая среда, разная вода. Но на этот раз масштаб был огромен: тысячи жизней, а не десятки. Сноу позже писал:
Эксперимент… был грандиозным. Не менее трехсот тысяч людей обоих полов, всех возрастов и профессий и всякого общественного положения, от дворян до нищих, разделили на две группы, не спрашивая и даже, в большинстве случаев, не уведомляя их; одна группа получала воду, загрязненную нечистотами Лондона, в том числе и все то, что попадало туда от больных холерой, у других же вода была свободна от этих примесей.
Но наделе experimentum crucis оказался куда сложнее, чем ожидал Сноу. В исходном докладе Фарра речь шла о целых районах, но Сноу разделил полученные данные на мелкие субрегионы в зависимости от поставщика воды. Двенадцать субрегионов получали воду от S&V, а три пили воду только от «Ламбет». И, в самом деле, различия в смертности от холеры были очевидны: в субрегионах с водой от S&V от холеры умирал каждый сотый, а вот из 14 632 человек, пивших воду от «Ламбет», не умер ни один. Объективного наблюдателя убедила бы уже эта цифра, но Сноу понимал, что его аудитории понадобится нечто большее – в основном потому, что районы, получавшие воду только от «Ламбет», были по большей части богатыми пригородами, а районы с водой от S&V – затянутыми смогом промзонами. Если миазматистам дать такие данные, дело тут же развалится.
Так что участь эксперимента полностью зависела от оставшихся шестнадцати субрегионов, которые получали воду и от S&V, и от «Ламбет». Если Сноу удастся найти таблицу смертности от холеры в этих районах в зависимости от поставщика воды, то, возможно, он получит убедительные доказательства своей теории и даже сможет наконец опровергнуть миазматическую модель. Но эти цифры получить оказалось очень трудно, потому что трубы в этих шестнадцати субрегионах настолько беспорядочно переплетались между собой, что определить, какая компания обслуживает тот или иной дом, по одному только адресу было невозможно. Если Сноу хочет разрешить эту загадку, ему придется работать по старинке, ногами: обойти все адреса, упомянутые в докладе Фарра, и опросить жителей, чтобы узнать, у кого они получают воду.
Стоит ненадолго остановиться и задуматься о рвении, с которым Сноу взялся за расследование. Вы видите человека, который достиг величайшей вершины медицинской практики в викторианские времена – ухаживал за королевой Англии, используя самостоятельно изобретенную процедуру, – и который тем не менее готов потратить все свободное от приема пациентов время, стучась в сотни дверей чуть ли в не самых опасных районах Лондона и выискивая среди них те дома, которые были поражены самой ужасной болезнью той эпохи. Но без этой настойчивости, без этого бесстрашия, без готовности забыть на время о профессиональном успехе и королевском покровительстве и просто выйти на улицу «великий эксперимент», как называл его Сноу, ни за что бы не случился. Теорию миазмов так никто бы и не опроверг.
Но даже непосредственный опрос жильцов в конце концов не дал желаемых результатов. Многие горожане вообще не представляли, откуда берется их вода. Счета либо оплачивал домовладелец, который жил где-то далеко, либо они вообще не обращали внимания на название компании, получив счет на оплату, а держать в доме старые бумаги привычки не имели. Наконец, сами трубы были настолько безнадежно перепутаны, что даже прямой осмотр не позволял определить, кому они принадлежат – «Ламбет» или S&V.
Так что Сноу пришлось продолжить расследование в еще более мелких масштабах, чтобы наконец-то добиться своей цели. Великий эксперимент, начавшийся со взгляда с высоты птичьего полета на сотни тысяч жизней, в конце концов свелся к молекулам, невидимым невооруженному глазу. Во время расследования Сноу заметил, что вода от S&V содержит примерно вчетверо больше соли, чем вода от «Ламбет». Простой анализ в домашней лаборатории помогал определить, какой компании принадлежит вода. С тех пор, встретив жильца, который не знал, воду какой компании пьет, Сноу просто брал небольшой образец воды, писал на пробирке адрес и анализировал ее содержимое, вернувшись домой.
Вот какой была профессиональная жизнь Джона Сноу, когда холера поразила Голден-сквер: он делил ее между хлороформом и обходами жителей, вел двойную жизнь прославленного анестезиолога и детектива в Южном Лондоне. В конце августа 1854 года все необходимые составляющие великого эксперимента наконец сложились, и первые результаты казались многообещающими. Все, что ему требовалось, – походить несколько недель по мостовым Кеннингтона, Брикстона и Ватерлоо, а потом потратить еще несколько недель на подсчет цифр. Когда холера нанесла первый удар в нескольких кварталах от его дома, искушение просто проигнорировать ее и продолжить великий эксперимент, наверное, было сильнейшим. Он работал с этой зацепкой уже целый год, с тех самых пор, как его внимание привлекла сноска Фарра. Еще одна вспышка болезни просто отвлекла бы его внимание. Но когда поползли слухи о том, насколько свирепа новая эпидемия, Сноу понял, что случай с Гольдн-сквер может дать ему не меньше данных, чем расследование в Южном Лондоне. Под конец понедельника – анализы воды не дали убедительных результатов, а эпидемия по-прежнему бушевала вокруг – он снова начал обходить дома, на этот раз – в собственном районе. Повсюду вокруг себя он видел катастрофу. В Observer позже сообщалось: «На Брод-стрит вечером в понедельник, когда приехали катафалки, чтобы увезти мертвых, гробов оказалось настолько много, что их ставили не только внутрь, но и на крыши экипажей. Такого в Лондоне никто не видел со времен чумы».
Эдвин Чедвик
Вторник, 5 сентября«Любой запах это болезнь»
Первый серьезный повод для надежды появился в Сохо лишь утром во вторник. Впервые за четыре дня Генри Уайтхед позволил себе поверить, что ужасные времена наконец заканчиваются. Жена портного мистера Г. тем утром умерла, но практически на каждое новое известие о смерти приходилась новость о чудесном выздоровлении. Служанка, за которой он ухаживал в пятницу, поднялась со смертного одра, и ее лицо было уже не таким бледным. Двое подростков – мальчик и девочка – тоже пошли на поправку, к радости оставшихся родных. Все трое утверждали, что смогли выздороветь благодаря одной и той же вещи: они пили много воды из колонки на Брод-стрит после того, как заболели. Скорость и степень их выздоровления впечатлили Уайтхеда, и он не забывал о них еще несколько недель.
Ближе к полудню на Голден-сквер появилась небольшая делегация из официальных лиц Главного комитета здравоохранения, чтобы осмотреть сцену эпидемии. Самой заметной фигурой в процессии был ее лидер – новый президент комитета, сэр Бенджамин Холл, месяц назад сменивший на этом посту новатора Эдвина Чедвика, весьма противоречивую фигуру; журналист из Morning Chronicle сухо отмечал, что новый президент вступает в должность «с одним замечательным преимуществом – его предшественники умудрились вызвать к себе столько антипатии, что ему не стоило бояться сравнений с ними не в свою пользу».
Пока чиновники обходили Дюфурс-плейс и Брод-стрит, небольшие группки выживших местных жителей вышли на тротуар, чтобы поблагодарить членов комитета; они радовались в том числе и тому, что эпидемия в самом деле идет на убыль. Секретарь комитета отправил отчет о визите в крупные газеты; большинство из них послушно его перепечатали, в том числе и самодовольную фразу: «Попечители действуют на редкость энергично и достойны всяческой похвалы». Но вот в чем конкретно заключались их энергичные действия, понять было трудно. Эпидемия, возможно, и шла на убыль, но все равно убивала все новых жертв с чудовищной быстротой. За пять дней умерли более пятисот жителей Голден-сквер, еще семьдесят шесть заболели за день до визита. Даже в Times описывали деятельность комитета по борьбе с эпидемией в довольно осторожных выражениях, упомянув разве что планы по формированию специального следственного комитета. В конечном итоге Главный комитет здравоохранения все-таки сыграл свою роль в драме на Брод-стрит, но на тот момент его действия были скорее театральными.
Кое-что, впрочем, комитет все же предпринял сразу, и это было заметно каждому, кто в тот день проходил по району: улицы обработали хлорной известью, и ее запах стоял повсюду, перебивая обычную вонь городских нечистот. Это мероприятие было вдохновлено Эдвином Чедвиком, пусть он уже и не занимал пост президента комитета.
Известь использовали для борьбы со смертельным врагом Чедвика, санитарным проклятием, на возмущении против которого он сделал себе карьеру и с верой в которое ушел в могилу: миазмами.
Холеру пробовали лечить даже кровопусканием. Этот вид терапии практиковали еще врачи Древней Греции и Древнего Рима как средство очистки организма от вредоносных веществ. В XIX веке способ не утратил своей популярности, несмотря на убедительные доказательства его бесполезности всеми прогрессивными врачами.
Роль Эдвина Чедвика в формировании современных представлений о том, чем должно заниматься правительство, переоценить практически невозможно. В 1832 году его пригласили в комиссию по Закону о бедных, в 1842 году он опубликовал знаменитое исследование о санитарии среди рабочего класса, в конце 1840-х работал уполномоченным по делам канализации, а затем встал у руля Главного комитета здравоохранения; Чедвик помог сформировать, а то и лично выдвинул множество требований, которые мы сейчас принимаем как должное: что государство должно принимать непосредственное участие в защите здоровья и благополучия своих граждан, особенно беднейших слоев населения; что централизованная бюрократическая экспертная организация может решить проблемы общества, которые свободный рынок либо усугубляет, либо игнорирует; что проблемы здравоохранения часто требуют огромных государственных инвестиций в инфраструктуру или профилактику. К лучшему или к худшему, но карьеру Чедвика можно считать точкой зарождения самого понятия «большого государства», как мы понимаем его сегодня.