ный в подпольной лаборатории, все же вырвется на свободу, и теоретически возможно, что он даже вызовет пандемию, которая убьет тысячи или миллионы – особенно если подобная атака произойдет в следующее десятилетие, до того, как наши защитные инструменты достигнут совершенства. Но есть все причины предполагать, что даже в этом случае мы сумеем победить, потому что защитные инструменты будут основаны на глубоком понимании генетики, а ресурсы, вложенные в их разработку, значительно превысят те, что были вложены в производство оружия – конечно, если национальные государства всего мира по-прежнему будут соблюдать запрет на производство биологического оружия. Биологический терроризм, вполне возможно, ждет нас в будущем, и он даже может стать одной из самых отвратительных страниц в военной истории человечества. Но в долгосрочной перспективе даже он не должен помешать превращению Земли в планету-город, если мы продолжим научные исследования в области защитных вакцин и других методов лечения и будем бдительно следить за любыми попытками нарушить запрет на государственные проекты биологического оружия.
И здесь очень большое значение имеет наследие, которое оставил нам Сноу своей картой. Особая опасность биологической атаки состоит в том, что мы можем узнать, что она состоялась, лишь через несколько недель после того, как возбудитель болезни попал в окружающую среду. Самый большой риск умышленно спланированной городской эпидемии – не в том, что у нас не окажется вакцины, а в том, что мы не распознаем вспышку заболевания до того, как уже будет слишком поздно останавливать его распространение с помощью вакцинации. Для борьбы с новой реальностью понадобится новая версия карты Джона Сноу для XXI века: изображение видимых закономерностей в ежедневном потоке жизней и смертей, из которых состоит обмен веществ города, перепады судьбы больных и здоровых. У нас будут в распоряжении великолепные инструменты для защиты от биологической атаки, но, чтобы защищаться, нам для начала нужно заметить эту атаку. Прежде чем мы сможем мобилизовать все современные технологические средства, которые бы изумили Сноу – геномные секвенсеры47, фабрики для массового производства противовирусных лекарств, – нам нужно будет воспользоваться технологией, которую Сноу узнал бы сразу. Мы составим карту. Только эта карта будет проиллюстрирована не вручную с помощью данных, полученных при личном опросе жильцов. Составить ее помогут сложная сеть сенсоров, которые выискивают потенциальные угрозы в городском воздухе, врачи из больниц, сообщающие о необычных симптомах у пациентов, водопроводные компании, которые обнаружат загрязнение воды. Почти через два столетия после того, как Уильяму Фарру впервые пришла в голову идея составлять еженедельную статистику смертности населения Великобритании, методика, которую он изобрел, вышла на такой уровень точности и масштабности, что он бы наверняка поразился. В викторианскую эпоху микробные формы жизни, плавающие в чашке Петри, были едва-едва заметны. Сейчас же достаточно, чтобы мимо сенсора в Лас-Вегасе пролетела подозрительная молекула, и через несколько часов специалисты из Центра по контролю и профилактике заболеваний в Атланте уже начнут расследование.
Если говорить о ядерном оружии, то здесь причин для оптимизма меньше. Методика, которая нейтрализует угрозу со стороны вирусов гриппа, может появиться в результате самых разных активных линий исследования: самого вируса, иммунной или даже дыхательной системы человечества. Каждый год тысячи ученых получают миллиарды долларов финансирования, чтобы бороться со смертельными эпидемическими заболеваниями. Но никто не работает над способами нейтрализации ядерных взрывов – скорее всего, по той вполне логичной причине, что нейтрализовать ядерный взрыв невозможно. Мы достигли неплохого прогресса в деле обнаружения – все ядерные боеголовки излучают радиоактивный сигнал, который можно найти на сенсорах, – но обнаружение трудно назвать безопасным вариантом48. (Если бы мы умели только находить новые вирусы и ничего больше, долгосрочная перспектива человечества в борьбе с эпидемическими болезнями выглядела бы довольно мрачной.) Сейчас исследуются довольно многообещающие лекарства, которые блокируют последствия лучевой болезни; они смогут спасти миллионы жизней, если бомба действительно упадет на большой город, но миллионы все равно погибнут во время взрыва.
Если смотреть на ситуацию только с точки зрения опасности, то и эпидемические болезни, и ядерные взрывы с виду покажутся серьезными угрозами в ближайшие десятилетия. Благодаря большой населенности городов и реактивным самолетам, совершающим рейсы по всему миру, какому-нибудь новому вирусу будет куда легче распространиться по земному шару, а благодаря технологическому прогрессу (и распаду СССР) сейчас стало легче, чем когда-либо, и приобрести радиоактивные материалы, и изготовить саму бомбу. (Когда я пишу эти строки, мир с опаской наблюдает за Ираном, объявившим о возобновлении ядерной программы.) Но если посмотреть на другую сторону вопроса – нашу способность нейтрализовать угрозу, – то история уже совсем другая. Возможности для полного обезвреживания вируса растут экспоненциально, а вот хоть как-то компенсировать урон, нанесенный взрывом ядерной бомбы, мы не можем, и, скорее всего, это никогда не будет возможно.
На определенном уровне ядерная проблема вполне может оказаться принципиально нерешаемой, и главным вопросом останется то, смогут ли страны-изгои или террористические ячейки получить доступ к ядерному оружию. Может быть, ядерные взрывы в городах станут чем-нибудь вроде вековых бурь: раз в столетие кто-нибудь сбросит на город бомбу, миллионы людей умрут, планета вздрогнет от ужаса, но постепенно вернется к прежней жизни. Если так и будет, то, какой бы ужасной ни была подобная катастрофа, сомнений в долгосрочной жизнеспособности городов все равно не возникнет. Но если асимметричная война станет напряженнее, и бомбисты-самоубийцы начнут каждые десять лет взрывать «ядерные чемоданчики», трудно сказать, чем все это закончится49.
Итак, наше превращение в планету-город ни в коем случае нельзя назвать необратимым. Те самые силы, которые породили городскую революцию – масштабность и взаимосвязанность густонаселенных городов, – можно обратить и против нас. Неконтролируемые вирусы или оружие могут снова превратить города в места массовой гибели и ужаса. Но если мы хотим сохранить модель устойчивой городской жизни, к созданию которой 150 лет назад приложили руку Сноу и Уайтхед, мы просто обязаны сделать по крайней мере две вещи. Во-первых, принять – как основополагающую философию, которая определяет публичную политику, – научные знания, особенно в отраслях, порожденных великой революцией Дарвина, которая началась всего через несколько лет после смерти Сноу: генетике, теории эволюции, экологии. Наша безопасность зависит от того, сможем ли мы предсказать эволюционный путь, по которому пойдут вирусы и бактерии в ближайшие десятилетия, – точно так же, как во времена Сноу она зависела от рационального применения научного метода в области здравоохранения. Суеверия, как тогда, так и сейчас, – не просто угроза правде. Это угроза национальной безопасности.
Во-вторых, с еще большей ответственностью относиться к системам здравоохранения, которые появились вскоре после эпидемии на Брод-стрит, причем и в развитых, и в развивающихся странах: запасам чистой воды, безопасным системам устранения и переработки отходов, программам вакцинации, раннего обнаружения болезней и эпидемиологических карт. Холера показала, что мир XIX века более взаимосвязан, чем когда-либо ранее; что местные проблемы со здравоохранением могут быстро распространиться по всему земному шару. В эпоху мегаполисов и реактивных самолетов эта взаимосвязь выражена еще сильнее – что одновременно и хорошо, и плохо.
Опыт прошлого требует от современных мировых лидеров неукоснительного соблюдения международных медико-санитарных правил, увеличения инвестиций в исследования и разработку вакцин, которые позволят защитить население от пандемии.
Во многих отношениях историю последних нескольких лет трудно назвать оптимистичной, если говорить о двух этих поставленных целях. «Теория» разумного замысла по-прежнему борется с моделью Дарвина и в судах, и в общественном мнении; Соединенные Штаты тратят больше времени и денег на разработку нового ядерного оружия, чем на уничтожение старого; подушные затраты на здравоохранение уменьшаются; наконец, когда я пишу эти строки, Ангола страдает от самой тяжелой за десять лет эпидемии холеры50.
Но если вам кажется, что наши перспективы мрачны, достаточно будет вспомнить Сноу и Уайтхеда, которые много лет назад ходили по улицам Лондона. Холера тогда тоже казалась непобедимой, а суеверия правили бал. Но в конце концов – по крайней мере, настолько близко к концу, насколько возможно, – здравый смысл все же восторжествовал. С колонки сняли рычаг, потом нарисовали карту, миазматическая теория оказалась опровергнута, в городе построили канализацию, и вода снова стала чистой. Именно в этом состоит главное утешение, которое эпидемия холеры на Брод-стрит может дать нам сейчас, когда мы боремся с новыми уникальными трудностями. Какими бы серьезными ни были угрозы, стоящие перед нами сейчас, они разрешимы, если мы поймем фундаментальные проблемы, которые лежат в их основе, если прислушаемся к науке, а не к суеверию, если не будем затыкать рты несогласным, которые, возможно, хотят объяснить нам правильный ответ. Глобальные трудности, стоящие перед нами, – это вовсе не обязательно апокалиптический кризис капитализма или гнев богини Геи, которую наконец вывело из себя человеческое высокомерие. Нам уже приходилось сталкиваться с не менее ужасными кризисами. Единственный вопрос состоит в том, сможем ли мы преодолеть этот кризис без потерь в десятки миллионов людей. Так что давайте займемся делом.
Скан карты распространения холеры в 1854 году в районе Брод-стрит, нарисованная Джоном Сноу