В хамаме было темно, горело несколько тусклых лампочек, мне пришлось сесть на бортик ванны, чтобы видеть лицо капитана. Запах прелых листьев тут же забился мне в ноздри. Здешняя грязь всегда пахнет деревенской осенью.
— День рождения? Дай мне взглянуть на этикетку. — Он протянул было руку к бутылке, но вспомнил, что лежит в болотной тине, и передумал. — Откуда у тебя Richard? Он почти две сотни стоит.
— Подарок от постояльца. Угощайтесь. Мне уже пришлось выпить половину в одиночестве!
— Вот откуда твоя дерзость взялась! — Он поворочался в сомнении, грязь тяжело колыхнулась. — Тебя здесь застукают и уволят, чего доброго.
— Да бросьте, капитан. — Пальцы у меня дрожали, и, чтобы налить коньяк, пришлось зажать бутылку между колен. — Вы единственный, кого я здесь уважаю. Мне всегда хотелось с вами выпить.
— С чего бы это? — Он поглядел на меня исподлобья.
— Вино сближает головы! — Моя рука с бокалом висела в воздухе. — Пригубите за мое здоровье, и я пойду, не стану вам надоедать.
Он пожал плечами, выпростал руку из грязи, медленно выпил бокал до дна, отдал его мне, поморщился, недоуменно поводил языком во рту и через несколько секунд закрыл глаза. Его дыхание стало ровным, а тело немного сползло в зеленоватую гущу. Еще через минуту его можно было взять за голову, мягко открыть рот пальцами и влить туда еще бокал. Рот у него развалился, и стал виден кончик языка.
Теперь оставалось самое интересное: повернуть кран, подлить горячей воды, сесть на бортик ванны и смотреть, как целебная вязкая грязь начнет заливаться в его горло и заполнять его легкие.
За стеной (на самом деле в двадцати шагах, но такая уж здесь акустика) послышались хохот и крики. Старики смотрели футбольный матч (кажется, апулийцы играли с римлянами), фельдшер и дежурная сестра сидели с ними. Кто-то стучал ножкой стула по полу — наверное, «Бриндизи» забили гол.
Петра
— Комиссар-то траянский опять к китаянке заявился, — сказала мне Пулия, когда мы устроились на заднем дворе покурить. — Думаю, дело тут не в массаже головы. А она тихоня такая, никогда слова не скажет, глаз не поднимет. И чаю с нами не пьет. Хотя какая она китаянка, просто мелкая девчонка с косыми глазами, это ее управляющий китаянкой сделал, для экзотики.
— Думаю, что комиссару об этом известно, он же всех тут насквозь видит, — сказала я со злостью, и Пулия удивленно на меня уставилась:
— А что ты думаешь, и видит! У него глаз наметанный. Когда Аверичи убили, комиссар был первым, кто заявил, что это чистой воды ограбление и что убийца не из местных. Вот и я тебе скажу: тот, кто хозяина пристрелил, был человеком пришлым.
— Почему ты так решила? Мало ли у него в округе было врагов. Он ведь траянец, сам из местных крестьян.
— Да зачем крестьянину для такого простого дела пистолет? Мертвеца ведь проще в море сбросить, здесь испокон веков так поступали. И потом, если это не ограбление, то куда девалась марка, про которую рассказывал Ди Фабио?
— Какая еще марка? — лениво спросила я, помолчав немного.
Пулия столько про всех знает, но, если попросишь, ни за что не расскажет. Тут важно не показать интерес.
— Уж не знаю какая, но дорогая. Ди Фабио раньше-то был антикваром, его предки еще в Неаполе старьем торговали, он в этом толк знает. Однажды, в конце февраля, сидели мы на кухне, а снаружи лило, как из садового шланга, головы не поднять. Вот старый пес и приволокся к нам погреться. После гибели хозяина тут будто часовой механизм сломался: тосканец подался в город, горничные обнаглели, а старики затаились в номерах и ждали невесть чего. До сих пор еще не все наладилось, сама видишь.
Пулия замолчала и уставилась на сломанные шезлонги, сложенные в поленницу на заднем дворе. Наверное, думала, чинить их или пустить на дрова.
— Так что это за марка? — спросила я, когда нетерпение победило осторожность.
— Говорю же, мы сидели втроем: пили чай с ромом. Потом, в сумерках, к нам еще фельдшер пришел. Стали говорить, что убийца до сих пор на воле гуляет, вот тут торговец и встрял: Аверичи, дескать, из-за марки убили, я предупреждал, что ее таскать на себе опасно. Он, мол, ко мне посоветоваться приходил, так прямо из кармана марку и достал. Сам он цены не знал, пробовал в сети поискать, но что такое сеть по сравнению с добротным умом антиквария!
— Хочешь сказать, что хозяин носил эту штуку с собой?
— Выходит, что так. И ведь что обидно, сказал тогда Ди Фабио, тот козлопас, что его погубил, продаст скупщику краденого за пару тысяч и рад будет. А на деле цена была такая, что хоть весь холм покупай. Ну мы с поваром, натурально, удивились, спрашиваем его, что за марка такая, красивая ли, но ром уже кончился, Нёки на дежурство собрался, предложил старику до коттеджа его проводить, так они и ушли.
— Напрасно хозяин антиквару доверился. Он ведь небось не только вам про марку рассказывал.
— Глупости мелешь. — Пулия нахмурилась. — Когда человека нет в живых, его секреты теряют свою силу. Так же, как обиды и долги. Ди Фабио человек южный, надежный, ему верить следует.
— А хозяина убили там, где раньше часовня была?
— Разве ты не знаешь? — Пулия подняла брови. — Убийца оставил его в беседке сидеть, голова у мертвеца запрокинулась, и дождь всю ночь лил ему прямо на лицо. Ты же знаешь, в беседку редко кто заходит, место нехорошее.
— Что же, ему лицо размыло до неузнаваемости?
— Узнать-то его узнали, и пулю нашли в ране, и гильзу в траве. Но вот марки на теле не оказалось, той самой, про которую они с антикваром говорили. Я нарочно у сержанта спрашивала, когда встретила его на воскресной мессе. Ни марки, ни бумажника. Похоже, одна только я знаю почему.
— Почему же, Пулия?
— Да потому, что марка эта самая теперь у вдовы. Просто она налог на наследство не хочет платить. Вот и не призналась. На ее месте я бы тоже воды в рот набрала.
— Думаешь, она замешана в убийстве?
— Да куда ей, дурехе. — Пулия закатала рукав и посмотрела на свои золотые часики. — Вот увидишь, продаст дело первому же встречному и уедет куда подальше. Она «Бриатико» ненавидит, ей тут все прежнюю жизнь напоминает. Самая сговорчивая была медсестра, за полсотни соглашалась!
Что ж, подумала я, выбрасывая окурок и поднимаясь со скамьи, похоже, у многих есть причина ненавидеть «Бриатико». А я думала, что только у меня.
Мне не терпелось дождаться перерыва, чтобы помчаться в библиотеку и проверить одну штуку, выловленную из рассказа Пулии. Но тут, как назло, в процедурную явилась хозяйка, повела меня в хамам и стала тыкать пальцем в хромированные трубы в душевой, пришлось идти за средством для полировки и торчать там еще полчаса.
Глядя на высокую, надменную вдову в жемчугах, трудно представить, что она была обычной медсестрой в чепце, да еще и блудливой вдобавок. Иногда по старой памяти Бранка заходит в сестринскую сыграть партию в джин-рамми. Играть нас научил постоялец с третьего этажа, когда ему запретили вставать и он больше не мог спускаться в бар, где после сиесты собираются местные игроки. У постояльца какая-то костная болезнь, но руками он двигает хорошо — так хорошо, что мы у него не выиграли ни разу.
Другое дело — хромой жилец из мезонина по фамилии Фоска, его прошлое всем известно, даже я помню его автобус с двумя котлами: в одном — кипящий соус, в другом спагетти, обед на скорую руку для тех, кто строит отели или обновляет виллы, купленные англичанами. Автобус был красным, как запоздалый апельсин, и годами колесил по нашему серпантину.
Добравшись наконец до библиотеки, я вздохнула с облегчением, не застав там Виргинию, — полагаю, она дремала в своем чулане, который она считает тайным убежищем. На самом деле его давно облюбовала китаянка и пользуется им в свое удовольствие, когда Вирга уезжает в город. Я бы и сама не отказалась там подремать: обслуга живет в такой тесноте, что самая большая радость в «Бриатико» — это побыть одному. Но я не знаю, где кнопка, которая двигает тяжелую полку с книгами взад и вперед.
Я включила компьютер, надеясь, что быстро найду тот самый форум, солнце светило мне в глаза, но встать и задернуть шторы не было времени. До конца перерыва оставалось десять минут, потом мне предстояло заменить заболевшую кастеляншу в ее подвале, а оттуда уже до ночи не выберешься.
Слова Пулии поселили во мне тревожное сомнение. Может быть, анонимус, который спрашивал о синей марке, это сам Аверичи? Меня ведь интересовало только одно: до или после первого марта состоялся диалог на форуме. Однако, если вопрос задавал не Бри, моя версия никуда не годится.
Я открыла историю посещений, вышла на аукцион «Петер Цапп» и стала прокручивать страницы чата в поисках разговора о перевернутой королеве. Добравшись до нужной страницы, я перечитала диалог анонимуса со знатоком и посмотрела на дату и время разговора. Пятнадцатое февраля. Нет, это не Аверичи. Его тело за день до этого превратилось в золу. Значит, это брат.
Я закрыла страницу, но тут моя отметина заныла так сильно, что стало больно сидеть. Змеиный укус никогда не ошибается. Значит, я видела что-то важное, но не придала этому значения. Несколько минут я сидела тихо, сложив руки на коленях и прислушиваясь к мелькнувшей догадке, потом набрала название аукциона на боковой панели и убедилась: посещений было два, первое — в феврале, а второе — вчера.
Некоторое время я сидела, уставившись в экран, потом закрыла глаза и откинулась на спинку стула. Чертовщина какая-то. Вопрос на форуме задали в 10:45, пятнадцатого февраля. Кто-то зашел на форум с этого самого компьютера в тот же день, в 10:38, в этом нет сомнений.
Записи анонимуса могли принадлежать кому угодно, только не брату, потому что мой брат никогда не сидел на библиотечном стуле, обитом медными гвоздиками. Он не мог оказаться в богадельне ни в феврале, ни в любой другой день или месяц. Система охраны здесь, как ни странно, современная, внизу стоит вертушка, у всех браслетики на запястье. Выходит, человек, задававший вопросы, живет или работает в «Бриатико». Так живет или работает?