Маркус. Понедельник
Проходя мимо полицейского участка, Маркус увидел свой «форд» на паркинге: одинокий, грязный, с приоткрытым водительским окном. Он почувствовал, что замерз, ускорил шаг, миновал опустевший рынок и длинные ряды сушилок для сетей, вышел к пирсу и сразу увидел освещенные окна портовой корчмы. Ветер принес запах жареного мяса и чесночного соуса.
В воде с радужными пятнами мазута подрагивали отражения причальных балок — порт открывался весь сразу, пришвартованный к берегу длинной цепью лодочных огней. Двое мужчин на катере гремели каким-то железом, пытаясь то ли поднять его на борт, то ли сбросить на причал. Канат был обмотан вокруг причального кнехта, как будто старики боялись, что ржавая посудина вдруг оживет и выйдет в открытое море.
Кто-то распахнул дверь траттории, оттуда брызнул горячий оранжевый свет, хриплую музыку перебивал жестяной голос футбольного комментатора. Посетитель в белом свитере спустился с крыльца, оперся рукой о стену и начал шумно мочиться, не обращая внимания на стоявшего рядом Маркуса.
— Эй, Павини, — окликнули его с катера. — Не поможешь нам с этой штукой? Поставим тебе выпивку. Целый день возимся, не встает на место!
— Я по ночам не работаю, — буркнул Павини, застегнул штаны и вошел обратно, захлопнув за собой дверь.
Маркус достал карманный фонарик, посветил в сторону катера и увидел, что работники сидят на корме, свесив ноги, и смотрят на него с любопытством. Один из них, голый до пояса, похожий на остриженного наголо викинга, из которого выпустили воздух, тоже достал фонарик и посветил в ответ.
До того как зажмуриться, Маркус понял, где он видел это лицо. Клошар! Тот самый, которого он встретил возле полицейского участка. И нынешним утром — в траттории. Клошар, похоже, тоже его узнал и поднял ладонь в суровом приветствии легионера.
— Может, я вам подсоблю, — сказал Маркус, встал на причальный кнехт и протянул руку, чтобы ему помогли забраться на борт.
Клошар смотрел на него сверху и не торопился протягивать руку в ответ. На носу у него сидели замечательные очки: восьмиугольные мелкие стеклышки с незаметной перемычкой и погнутыми дужками.
— Ладно, попробуй. — За спиной клошара возник его приятель, встал на одно колено и протянул руку, держась другой рукой за веревочный леер. — Скоро совсем стемнеет, а у нас конь не валялся.
Когда через пару часов они закончили, второй старик попрощался и спрыгнул на причал, а Маркус остался, увидев, что клошар снял очки и вытащил из рундука две кружки, латунную спиртовку и бутылку красного.
— Вино мне привозит приятель, у него виноградник на соседнем холме, — пояснил клошар, доставая перочинный нож. — Раньше здесь у многих было свое вино, а теперь это невыгодное дело. Рыбаки зарабатывают больше, зато не всегда справляются с судьбой. Человек может однажды уйти из дома в туман, и тело его исчезнет, а ведь его ждет столько повседневных дел.
— Для того чтобы свалиться в воду, не надо даже быть рыбаком. — Маркус устроился на деревянном ящике из-под мотора. — Возьмите хоть историю с тем парнем из «Бриатико».
— Ты это о ком? — Клошар чиркнул спичкой, поджег таблетку сухого спирта и пристально поглядел Маркусу в лицо.
— О наследнике здешнего поместья, который покончил с собой, спрыгнув с обрыва. Там была какая-то темная история, верно?
— Ишь ты какой! Берешься судить о том, чего не знаешь.
— Ну, простите, коли так.
— Ладно, теперь это не имеет значения, — Старик порылся в своем безразмерном плаще и достал табак в красной пачке. — Ему не повезло. И моему дружку Понте в том году не повезло. Кто-то положил его в соль. Все в деревне знали — кто, но у нас на юге туговато с правосудием.
— Спиртовка у вас хорошая. У моего отца была такая, всегда лежала в кармане охотничьей сумки. Он каждое лето в лесах пропадал.
— Здесь раньше тоже были леса. — Клошар облизал край папиросной бумаги. — И климат был другой. Народ так и рвался сюда, на побережье с десяток гостиниц построили, а в Стентино — площадку для вертолетов.
— Вчера мне как раз снился вертолет, — сказал Маркус, наливая в кружки вино, — маленький желтый вертолет, описывающий круги над морем. Потом в нем что-то сломалось, он завалился набок и застучал винтом, но продолжал летать, только все ниже и ниже. Когда он упал, я проснулся.
— Теперь вертолеты богачей сюда не летают. Виданное ли дело, дожди в мае, дожди в августе. Последняя винодельня закрылась шесть лет назад, и теперь вокруг нее только канавы для дренажа и виноградник, поеденный грибком. А все потому, что сгорела часовня Святого Андрея.
— Слабоватый у вас покровитель. — Маркус взял протянутую цигарку. — Даже часовню не уберег, несмотря на сундук с собственными мощами.
— Да не было там никакого Андрея, только палец его! Да и тот краденый. Стефания сама его откусила кусачками, когда была на молебне в кипрском монастыре, подползла на коленях и откусила.
— А где он теперь?
— Поди знай. — Клошар пожал плечами. — Когда разбирали пепелище, нашли кучу обгорелых костей из сундука. За каждую кость в большом доме платили по тысяче лир, так деревенские дети нанесли еще два ведра лишних, в костре нарочно обожженных!
В тот день в Ноттингеме тоже шел дождь, и письмо было влажным, когда Маркус достал его в номере отеля. Он был рад обрести свою трубку, хотя уже давно не курил. Подозрения итальянки не слишком его смутили: он жил в отеле под чужим именем, так что комиссар может искать его до скончания дней. Петру стоило пожалеть теперь, когда истинная причина ее пребывания в «Бриатико» стала ясна. Но жалости он в себе не находил.
Вернувшись в номер, Маркус выложил мятые страницы на кровать и разыскал первую цитату из блога флейтиста.
Способность убивать показала мне меня, очертив контур, прежде размытый. В ту ночь, когда Аверичи был застрелен, меня накрыло внезапное спокойствие, упавшее откуда-то сверху, будто дождь на горящий в пустыне терновый куст. Ночь была такой тихой, что слышно было жужжание звезд.
Кто это, черт возьми, такой?
Английский у флейтиста был немного старомодный, но приятный. Петра была уверена, что записи — мои, они показались ей похожими на истории, которыми я ее развлекал, когда еще мог с ней разговаривать. Но я сроду не вел сетевого блога, ни закрытого, ни публичного, хотя и торчал часами у компьютера в библиотеке.
Пистолет мне продали на блошином рынке в Венцано, парень честно предупредил, что выстрелить из него удастся раза два, не больше. В наше время человек убивающий не нуждается в мотиве. Эпоха высоких и низких побуждений прошла, теперь многие убивают без объяснений.
Какая жалость, что девчонка скопировала только несколько фраз. Маркус обвел цитаты карандашом, прочел их еще раз и понял, что тревога вышла из берегов и ему снова нужно выпить. В комнате отчетливо запахло водорослями, соленым ветром, йодом и шалфеем. Если бы он выехал завтра утром, то в среду загнал бы машину на дуврский паром, а в пятницу к вечеру подъезжал бы к Аннунциате.
Подбирая пароль к своему блогу, человек оглядывается и выбирает слово, например имя собаки или марку сигарет, мне же пришло в голову сделать паролем то, чего не было.
А оттуда до деревни рукой подать. В девяносто девятом, когда они были там с Паолой, он еще не водил машину, да и денег на аренду не было, так что они поехали налегке и передвигались автостопом. Однажды их подобрал грузовик со строительным мусором, и водитель всю дорогу рассказывал, как священник в его деревне давеча отрубал драконий хвост, то есть останавливал оползень. Снесло виноградники, поползла и сама гора, сказал он, а вместе с ней скотина, так что спать мы ложились в ботинках, только заслышим шум, сразу выбегаем из дома. В церкви выставили образа наружу, а люди молились: «Сжалься и смилуйся, Иисусе Назарейский!»
— А в хлопушки стреляли? — деловито спросила Паола. — Иисус Назарейский хлопушки очень любит. Еще можно лампадку в терновник продеть и за дверью вывесить.
— Про хлопушки не слышал. — Водитель покосился на нее с уважением. — А вот корова у меня хворала, так ее небесным камнем и квасцами вылечили!
Утром он проснулся от запаха горелой арабики — в комнату зашла жена хозяина мотеля, дебелая южанка с целой копной пружинистых черных волос. Сквозняк размашисто хлопнул дверью, Маркус понял, что забыл закрыть окно, и решил, что хозяйка устроит ему разнос за дождевую лужу на паркете. Но женщина улыбнулась и ловко закрыла створку одной рукой, удерживая в другой тяжелый медный поднос:
— В мотеле, кроме вас, никого, синьор, вот я и решила не накрывать в столовой, проще принести вам завтрак в номер. Ведь сегодня начало Великой недели!
— Ах да, я совсем забыл. — Он приподнялся на подушках и позволил поставить поднос себе на колени. Под простыней он был голым, и это было заметно, как ни садись.
— Патриарх Иосиф продан своими братьями в Египет, а бесплодная смоковница проклята! Вчера я была у мессы, а потом испекла голубиный хлеб.
Кофе показался Маркусу остывшим, но он благодарно кивнул. Разговоры о смоковнице его развеселили, он выпил кофе залпом, разломил булку и принялся намазывать масло, надеясь, что хозяйка скоро уйдет. Она стояла у окна, сложив руки на животе и с улыбкой разглядывая его голые ноги. Нужно было поддерживать разговор, и он спросил:
— Синьоре приходилось бывать в «Бриатико»? Я слышал, это старый георгианский особняк на обрыве, собираюсь сегодня поехать посмотреть.
— Да что там осталось от этого особняка! Все лопухами заросло с тех пор, как досталось безголовым грекам. — Хозяйка усмехнулась и присела на подоконник.
Маркус понял, что уходить она не собирается, и намазал маслом вторую половину булки.
— Вот раньше, — продолжала женщина, поправляя упавшие бретельки платья, — народ туда толпами ездил любоваться, по субботам бесплатные экскурсии водили. А потом старуха сдурела и отписала холм монастырю.