Смелая хореография Михаила Фокина и авангардная музыка Римского-Корсакова захватили и шокировали аудиторию. На Луи и Жако сильнейшее впечатление произвели костюмы Бакста: шаровары с ярким орнаментом, короткие яркие топы, обнажающие животы танцовщиц, длинные нити жемчуга повсюду. Перфекционист Дягилев настоял на том, чтобы каждый наряд был выполнен в точности по задумке художника. Как и Луи, он был известен своей требовательностью; как у Луи, работы его были великолепны. «Выдающиеся декорации, еще более выдающиеся костюмы, потрясающие цветовые сочетания, – писал Tatler, – разбивают вдребезги все наши прежние представления об искусстве балета и пантомимы».
Неизменно одетый с иголочки, в своем знаменитом пальто с меховым воротником, Дягилев, будучи в Париже, всегда забегал в Cartier. Иногда он соблазнялся новой жемчужной заколкой для себя, в другой раз – кольцом с сапфиром для любовника и главного танцора Вацлава Нижинского. Скоро они с Луи стали друзьями. В Париже, плавильном котле искусства и новых идей, они были людьми своего времени: оба отчаянно пытались раздвинуть границы моды, оба были требовательными эстетами, оба не боялись привлекать художников-новаторов, оба обладали «странным инстинктом предсказывать новейшие тенденции».
Как мотыльки на огонь, Луи и Жако снова и снова возвращались на спектакли «Русских балетов» – с альбомами и карандашами, в поисках новых идей. Бакст, известный использованием драматических цветовых комбинаций, описал, как в «Шехеразаде» «против ядовитой зелени я положил синий, полный отчаяния, как это ни парадоксально». Вскоре Жако отразил это в своих набросках. Он писал в своем дневнике, как его радовала возможность создавать драгоценности: «Мсье Луи, нанявший меня для создания драгоценных предметов искусства, теперь думает, что я мог бы отличиться и в создании ювелирных украшений; он попросил меня сделать несколько эскизов. Это намного интереснее, чем работа с восьмеркой других дизайнеров». Для Жако было смелым шагом порвать с модой на монохромные украшения, но его решение разместить синий и зеленый рядом друг с другом в украшениях – как это делал Бакст в своих костюмах – сразу привлекли законодателей моды. Среди них был и сам Бакст, который выбрал кольцо с изумрудом и сапфиром.
Луи особенно нравился персидский стиль «Шехеразады». Коллекционер персидских миниатюр, он ценил влияние Востока; драгоценности Cartier в полной мере отражали его страсть к экзотике. Классические бриллиантовые платиновые украшения в стиле «гирлянда» оставались популярными среди его клиентов с традиционным вкусом в украшениях, но теперь он добавил к ним вспышки яркого цвета. В 1913 году была изготовлена брошь из маленьких рубиновых и изумрудных фруктов на блюде из оникса и рубина, которую продали великому князю Павлу. Прямоугольная брошь, в которой смешались изумруды, бриллианты, жемчуг, нефрит и бирюза, была куплена через шесть лет бароном Анри де Ротшильдом.
Картье был не единственным, кто попал под обаяние «Русских балетов». Жизнь – по крайней мере в Париже – стала отражением искусства. Костюмы «Русских балетов» обозначили начало новой современной эпохи. Свободные наряды в стиле «Арабских ночей», столь отличные от тесных корсетов, типичных для Прекрасной эпохи, заставили кутюрье полностью изменить традиционное платье.
Во время промоакции французский дизайнер Поль Пуаре устроил роскошную вечеринку «Тысяча и вторая ночь», которая имела такой бурный успех, что за ней последовал поток восточных тематических балов. Графиня Айнар де Шабрийян подняла эту идею на новый уровень, пригласив «почти всех, кто что-то значил в парижском обществе» в свою парижскую резиденцию, где Леон Бакст разрисовал двор фресками персидского дворца. Ага-Хан и махараджа Капурталы были среди 1200 гостей в экстравагантных костюмах и экзотических драгоценностях; принцесса д’Аренберг прибыла на слоне, усыпанном драгоценными камнями.
Но, столь привлекательные для общества в целом, новые тенденции рубежа ХХ века для некоторых были слишком экспериментальными. Например, Ворт так и не смог приспособиться к «ветру перемен», который Дягилев пронес через Европу; по мере того как дизайнеры Пуаре и Шанель создавали свои новые марки, звезда Ворта начала угасать. Луи, напротив, был полон решимости не почивать на лаврах. Движимый желанием продолжать инновации в Париже, он был уверен и в том, что зарекомендовавшая уже себя компания Cartier должна продолжать развиваться за рубежом. С этими мыслями, на волне успеха и вдохновленный «Русскими балетами», в декабре 1910 года он отправился в Россию. Поездка, однако, пошла не по плану.
Несмотря на чудесный зимний вид за окном, Луи был вне себя от беспокойства. Гранд-отель «Европа» в Санкт-Петербурге, с его просторными номерами, шикарным рестораном и выдающейся клиентурой, должен был подойти тридцатипятилетнему Луи во всем. Но ситуация, в которой он оказался, была далека от нормальной. «Все, – писал он в отчаянии отцу, – было против моей работы и спокойного состояния ума».
Всего несколько дней назад Луи прибыл из Парижа с чемоданами, наполненными изящными тиарами, часами и другими драгоценными предметами, которые можно было продать в рождественский сезон. Поездка началась хорошо: с личного приглашения нанести визит верному клиенту – великой княгине Марии Павловне. Глава петербургской общественной сцены, княгиня была известна тем, что могла как построить, так и сломать карьеру артисту. Дягилев, который извлек выгоду из финансирования «Русских балетов», когда великий князь Владимир возглавлял художественный комитет, обнаружил, что спонсорство неожиданно было вырвано из-под танцующих ног его труппы. Это случилось в 1909 году, когда великая княгиня пришла на смену покойному мужу.
К счастью для Луи, Мария Павловна обожала драгоценности. Алмазы и жемчуг, ее украшавшие, стали политическим инструментом, мощным способом выделиться из толпы. На ее свадьбе в 1875 году американский гость Томас У. Нокс заметил: «Многие мужчины захотят обременить себя принцессой хотя бы ради бриллиантов… На сокровища этой женщины, которая, вероятно, никогда не заработала и шести пенсов, можно было бы построить первоклассный отель».
Но это было только начало. Будучи невестой, великая княгиня могла лишь изредка наслаждаться украшениями, но, когда стала признанным лидером общества, ее уже было не остановить. Великий князь не слишком одобрял ее траты на украшения с сапфирами и изумрудами, но после его смерти в 1908 году ей досталось огромное состояние в миллион франков (около $5 миллионов сегодня), и никто уже не мог сдерживать ее траты на собственное удовольствие. Когда Консуэло Вандербильт, вышедшую замуж за герцога Мальборо, пригласили во дворец великой княгини, после обеда ей был устроен показ драгоценностей. У герцогини не было недостатка в драгоценных камнях или предметах роскоши, но даже она была потрясена. Из содержавшихся в идеальном порядке шкафчиков в гардеробе великой княгини на нее смотрели «бесконечные парюры из алмазов, изумрудов, рубинов и жемчуга, не говоря уже о полудрагоценных камнях, таких как бирюза, турмалины, кошачий глаз и аквамарины».
Луи был особенно взволнован тем, что ему предоставили частную аудиенцию с великой княгиней: из-за ее страстной любви к драгоценностям и положения при царском дворе. Встреча прошла лучше, чем он смел надеяться: княгиня предложила Картье место на ежегодном благотворительном рождественском базаре. Луи разрешили выбрать место для своего киоска. Более того, княгиня предложила, чтобы две русские княжны работали продавцами на его стенде в течение четырех дней.
Рождественская распродажа 1908 года, которую Картье провел в арендованном доме на набережной, не смогла привлечь желаемое число высокопоставленных посетителей, потому что совпала именно с этим мероприятием. Теперь же, когда Cartier было обещано лучшее место на знаменитом базаре, он был настроен оптимистически. Все, в чем участвовала великая княгиня, было обречено на успех: на ее мероприятиях, вспоминал один из гостей, «вы встречали самых красивых и умных женщин, самых выдающихся мужчин».
Великая княгиня Мария Павловна, жена великого князя Владимира, в костюме для бала 1903 года в Зимнем дворце Санкт-Петербурга. В ее головном уборе виден знаменитый набор романовских изумрудов
На следующий день в гостиничный номер Луи постучали. Открыв дверь, он оказался лицом к лицу с несколькими служивыми, требующими его паспорт. Игнорируя его просьбу об объяснении, они устремились прямо к сумкам с фирменными красными шкатулками для драгоценностей. Возмущенный Луи снова потребовал объяснений, но незваные гости просто собрали драгоценности и приказали ему следовать за ними на таможню. Там они сообщили, что есть основания полагать, что он незаконно ввез драгоценные предметы в Россию, не задекларировав их должным образом. По их словам, он был преступником, поэтому будет подвергнут длительному допросу. Маловероятно, что он и его драгоценности успеют к рождественскому базару.
Несправедливость обвинений привела Луи в ярость. Он знал, что российские конкуренты возмущались его присутствием на их территории. Но прибегать к ложным обвинениям, чтобы избавиться от него, даже для них было бы слишком. Пропустить знаменитый рождественский базар после многих лет и долгой дороги в Россию – большая неприятность. Это, конечно, повредит продажам сезона, но все же останется временной неудачей. Гораздо более разрушительными были потенциальные последствия для репутации Cartier. В течение десятилетий семья использовала рекомендации клиентов, чтобы превратить свое имя в бренд, означающий высочайшее качество. Cartier стало именем, которое произносилось шепотом среди наследниц, графинь и принцесс, именем, которому можно доверять. Теперь же, писал Луи отцу, в газетах были напечатаны «слухи об этом нелепом деле – о так называемой контрабанде»; слухи, которые могли разрушить все.
Несмотря на протесты, Луи был не совсем невинен: не смог задекларировать золото при въезде в страну. Самые ценные вещи, которые он привез для продажи, были сделаны из платины и, следовательно, освобождены от пошлин – платина еще не была признана драгоценным металлом. Но