В 1894 году, за тринадцать лет до знакомства с Пьером, Эльма и ее старшая сестра Марион были увезены матерью в Европу. Намереваясь сделать из дочерей путешествующих молодых леди, г-жа Рамси хотела, чтобы ее дочери также получили хорошее образование в области искусства, музыки и языков. Эльма, которой было девятнадцать лет, впитала в себя все это, особенно – музыку.
К тому времени, когда она встретила Пьера, обе ее сестры были замужем, она была тридцатитрехлетней старой девой, а отец уже умер. Ее мать надеялась, что еще одна поездка в Европу поможет дочери найти мужа; так девушка оказалась во французской столице, вооруженная визитными карточками и рекомендациями в зажиточные семьи. Эльма была миллионершей, но миссис Рамси не оставляла надежды, что найдется тот, кто по-настоящему полюбит ее дочь, а не деньги.
Все лето, после их случайной встречи в доме 13, Рю де ла Пэ, Пьер провел с Эльмой. Он даже пригласил ее с матерью на свадьбу младшей сестры Сюзанн. Миссис Рамси одобряла эти отношения. Ее дочь и ювелир, казалось, разделяли одни и те же взгляды: важность семьи, необходимость усердно трудиться для достижения успеха и признание того, что с богатством приходит ответственность. Прежде чем Эльма села на корабль, идущий обратно в Америку, Пьер преподнес ей особый подарок. Можно было ожидать, что это будет алмазный браслет, но, зная ее любовь к архитектуре, он заказал уникальное издание книги о французских замках – с личным посвящением на первой странице.
Осенью Пьер отправился в Америку под предлогом бизнеса. Ему надлежало встретиться с потенциальными клиентами и лично проверить экономическую ситуацию: отец хотел знать, действительно ли все так ужасно, как писали в прессе. Находясь там, он общался с журналистами, возможно, думая об Эльме и хваля стиль американских женщин: «Их вкус в ювелирных украшениях и способ ношения – это то, что я бы назвал совершенством. С точки зрения ювелира, хотелось бы, чтобы они носили больше украшений, но я должен поклониться их вкусам… Они не надевают слишком много вещей за один раз». Но главная цель поездки Пьера не была связана с работой. Наряду с драгоценностями, которые он доставил американским клиентам Cartier, он вез коробочку с особым кольцом.
К декабрю того же года пресса по обе стороны Атлантики объявила о помолвке Пьера и Эльмы. «Ну, я не знаю, как его описать, – говорила невеста в интервью о помолвке. – У него голубые глаза и темные волосы, гладкое лицо. Сколько ему лет? Не знаю точно, но меньше тридцати. Он высокий, выше меня». Тем временем The New York Times приподняла статус семьи Картье в своей статье: «Наследница выходит замуж за иностранца… Будущий жених, хоть и без титула, принадлежит к старой и уважаемой французской семье».
Пара запланировала небольшую свадьбу в родном городе Эльмы следующей весной, предполагая, что Пьер сможет оторваться от работы. Но он не смог. Луи был связан бизнесом в России, Жак – в Лондоне, поэтому Пьер был нужен в Париже. Возможно, думали молодые люди, он приедет летом, чтобы пожениться в «Совах» – загородном доме Рамси на острове Нантакет. Но этот план тоже прожил недолго. Работы было очень много, и Пьер не мог тратить время на поездки. В конце концов они устроили тихое семейное бракосочетание в церкви Сент-Оноре д’Эйлау в Париже летом 1908 года. Эльма приехала с матерью и сестрами, к Пьеру присоединились отец и братья.
Пьер (справа) и Эльма (в центре) на прогулке в Булонском лесу напротив их парижского дома. Иногда к ним присоединялся младший брат Пьера Жак (слева)
Молодожены решили поселиться в Париже. У графа Рене Шандона де Бриаля купили большой дом с половиной гектара земли в шикарном районе Нейи-сюр-Сен, к западу от столицы. С видом на Булонский лес, дом был идеально расположен для ранней утренней прогулки – и достаточно близко к центру города, чтобы Пьер мог ездить на работу. В «Нашем доме», как они назвали усадьбу, с множеством слуг, все – от еды до картин на стенах – было свидетельством требовательности Пьера к высоким стандартам. Многие уважаемые гости восхищались зданием и обстановкой, а американский журналист О. О. Макинтайр восхвалял его как «единственную частную резиденцию, которую я когда-либо мечтал иметь».
Альфред был в восторге от союза сына и наследницы Рамси. Он очень хорошо ладил с Эльмой, которая с самого начала называла его «дорогой папа». Но он также не забывал о выгоде, которую Эльма принесла бизнесу. Брак Луи с семьей Ворта помог парижскому отделению; теперь Альфред надеялся, что его американская невестка поможет экспансии через Атлантику. Имея это в виду, в ноябре 1908 года 67-летний патриарх решил сам отправиться в Нью-Йорк с разведывательной миссией. Поскольку Луи все еще восстанавливался после автомобильной аварии в Париже, Пьер был занят подготовкой к предстоящему рождественскому сезону, а Жак находился в Лондоне, Альфред отправился в путь с секретарем Луи Рене Приером.
Сойдя с трансатлантического пассажирского лайнера «Оушианик» на промерзшую американскую почву, Альфред был ошеломлен масштабом окружающей жизни. «Кажется, все так хорошо продумано, – писал он позже из своего номера на семнадцатом этаже роскошного отеля Plaza, – но я вижу это издалека – с такой высоты, будто живу в Эйфелевой башне!» Альфред провел свое исследование: Plaza – это именно то место, где нужно обосноваться, она была построена всего лишь годом ранее за беспрецедентные для того времени 12,5 миллиона долларов. Несмотря на это, номера стоили всего 2,5 доллара за ночь (около $70 сегодня).
Альфред и Рене не тратили время зря в поисках подходящего места для американского отделения. Оно не должно быть большим, просто «одна или две элегантные комнаты и мастерская для ремонта». Как и во всех филиалах Cartier, наиболее важным требованием было местоположение. Они поселились на Пятой авеню, которая прежде была жилой, а ныне здесь открывались элитные магазины. «Чем богатая западная семья будет удовлетворена больше, чем отметкой Fifth Avenue на своих заказах?» – заметила The New York Times в следующем году. «Надо быть слепым, чтобы не заметить стремления наших крупнейших и лучших торговых домов обосноваться [там]».
Из всех предложенных в аренду помещений, которые осмотрел Альфред, он выделил одно, рядом с отелем Plaza. Дом по Пятой авеню, номер 712, находился в двух шагах от Центрального парка и был «самым французским по виду, в стиле Людовика XVI, и облицован камнем». Картье снял один этаж, деля здание с художественной галереей на первом этаже и известными франко-американскими декораторами Lucien Alavoine & Co. этажом выше. Также было решено, что Alavoine поставит деревянные панели для ремонта Cartier и позже – стол Пьера, чтобы сохранить магазину французский стиль. Пятая авеню может быть в двухнедельной поездке от Рю де ла Пэ, но клиент Cartier в Нью-Йорке должен чувствовать, что он идет в тот же Cartier, которому доверял в Европе.
К следующему лету Cartier New York был готов открыть двери. Первоначально Пьер не управлял нью-йоркским магазином, но планировал быть там несколько месяцев в году, и отправился на открытие. «Несколько лет назад мы открыли магазин в Лондоне, – объяснил он The New York Times, вступив в новую должность, – и теперь появился отличный шанс сделать то же самое в Нью-Йорке; наша работа существенно отличается от того, что делают нью-йоркские ювелиры… Мы – первая французская ювелирная фирма, отправившаяся в Америку». Париж не только повсеместно был признан столицей художественного мира; опыт французских мастеров считался непревзойденным. С самого начала Пьер думал, что именно «французскость» фирмы будет выделять Cartier, но оказалось, что в этом направлении еще надо много работать. Имя Cartier все еще было не известно за Атлантикой. С помощью прессы пришлось просвещать американцев о статусе и престиже фирмы в мире. «Многие из самых известных ювелирных украшений, которыми владеют коронованные головы Европы, лидеры американского бизнеса и знаменитые актрисы, пришли от Cartier», – с волнением сообщила The New York Times читателям, поведав, что «Рю де ла Пэ переезжает на Пятую авеню».
Картье изначально планировали, что новый филиал будет импортировать товар из Парижа, а в Нью-Йорке будет только небольшая мастерская по ремонту. Но когда поняли, что придется платить разрушительный 60-процентный налог на импорт дорогих ювелирных изделий, пришлось изменить планы. Поднимать розничные цены на драгоценности, чтобы компенсировать высокие налоги, было нецелесообразно. Если они собираются расширяться в новой стране, цена должна быть адекватной: «Поскольку Дом Cartier призван стать лидером в мире ювелирных изделий, мы должны предоставить нашим клиентам наилучшее соотношение цены и качества».
Был также еще один минус в импорте товара: американские фирмы, такие как Dreicer & Co., расположенные рядом, могли делать менее дорогие некачественные копии последних парижских моделей Cartier и выставлять их в своих витринах еще до того, как корабль, везущий оригиналы, покинет Францию. Чтобы не проиграть американским соперникам, нужна мастерская на месте. Сделать это оказалось сложно. Нельзя найти команду опытных дизайнеров, закрепщиков, монтировщиков и граверов за одну ночь. Особенно в Америке, где ювелирное дело было менее развито, чем во Франции. Потребовалось бы много лет, чтобы обучить учеников высоким стандартам Cartier.
К 1910 году Картье нашли решение. Они по-прежнему делали большую часть сложной работы в Париже, и Пьер импортировал в Америку драгоценности, разобранные на составные части (незакрепленные драгоценные камни, эскизы, формы и оправы). В Нью-Йорке он нанял команду закрепщиков камней, которая могла бы собрать их в мастерской Дома, таким образом обойдя импортные пошлины на готовые украшения. Вместе с Виктором Дотремоном, который теперь являлся управляющим в Нью-Йорке, Пьер также привез из Парижа небольшую команду продавцов, дизайнеров и мастеров. Это было крайне важно для поддержания французского духа в Нью-Йорке. Когда одна продавщица, нанятая в конкурирующую фирму, с гордостью объявила, что пытается избав