14 апреля 1911 года Эльма родила дочь в отеле Plaza, который стал домом для пары в Нью-Йорке. Пьер и Эльма хотели иметь много детей, но это оказалось не так легко. Когда на свет появилась маленькая Марион (названная в честь матери и сестры Эльмы), радость супругов была безграничной. Пресса сообщила об этой новости на следующий день, описав Эльму как дочь покойного Моисея Рамси и сестру миссис Брайсон Делаван. Между тем Пьера называли «богатым французом» и «членом старой и уважаемой французской семьи». Упоминаний о ювелирной фирме не было; это означало, что имя Cartier все еще было неизвестно в Нью-Йорке.
Вскоре после рождения дочери Пьер, Эльма и Марион вернулись в Париж. Частые пассажиры на огромных океанских лайнерах, они с ужасом услышали об утонувшем «Титанике» в первый день рождения Марион – в апреле 1912 года, и все же у них не было другого выбора, кроме как регулярно совершать трансатлантические путешествия. Каждую зиму они проводили в Нью-Йорке, но их главный дом оставался во французской столице. Они даже расширили его, купив соседний участок, чтобы предоставить дочке больше места для игр.
Пьер, которому нравилось находиться в Париже, не был застрахован от растущего бремени ответственности нью-йоркского отделения. Он доверял своей команде на Пятой авеню и ценил то, что важные клиенты предпочитали иметь дело с самим «мсье Картье». Не желая переезжать в Америку насовсем, в начале 1913 года Пьер попросил младшего брата Жака помочь в управлении офисом в Нью-Йорке. С момента официального вступления в должность главы лондонского филиала семь лет назад двадцатидевятилетний Жак перемещался между английской и французской столицами. Он попробовал себя в ювелирном дизайне и отделе закупок и знал больше, чем кто-либо из братьев, о драгоценных камнях. Пьер предположил, что работа в быстро растущем нью-йоркском филиале будет не только полезна для обучения, но и разовьет навыки младшего брата. И был прав. Как он и предполагал, Жак станет большим приобретением для американского отделения.
Способность братьев Картье быть в трех местах одновременно была решающим фактором дальнейшего успеха. Не зря в число деловых кумиров Пьера входила семья Ротшильдов: члены семьи зарабатывали деньги в финансовых центрах по всему миру. В дни, когда мгновенное общение еще не было изобретено, они могли обмениваться информацией быстрее, чем правительства.
Пьер и его братья не просто сосредоточились на финансовой информации; присутствие в разных финансовых столицах дало им представление о положении вещей, которого не хватало парижским коллегам. Это также означало, что они могли обмениваться драгоценными камнями, дизайнами, клиентами и даже сотрудниками. Однажды Пьер подарил другу книгу «История Ротшильдов», объяснив, что считает Cartier их коллегами. «Мы, братья, очень близки, – добавил он. – В этом наша сила».
В апреле 1914 года, когда дочери исполнилось три года, Пьер получил повестку в армию – его ждал пехотный полк во Франции. Несмотря на то, что женился на американке и начал бизнес в Нью-Йорке, он был обязан служить своей стране. Но и во время службы Пьер чувствовал ответственность перед семейной фирмой. Опасаясь, что его отправят на фронт и это поставит под удар общую мечту братьев, он написал несколько писем тем, кто находился на руководящих постах, с просьбой о более безопасной военной работе. Пьер предложил свой дом в Нейи и угодья вокруг для военных нужд и пожертвовал свой Mercedes-Benz, объяснив, что больше не хочет водить немецкую машину. У Пьера было собрание лучших автомобилей в Париже, он был отличным водителем. Возможно, он мог бы быть шофером одного из генералов.
Его предложения были приняты. Дом стал местом отдыха медсестер и врачей, работающих в соседнем американском госпитале. Пьер был назначен шофером и специальным помощником полковника (позднее генерала) Понсара. Оставив жену и дочь с отцом в Париже, он направился на свою позицию в Шербур-Октевиль, примерно в 350 километрах. Эльма, которая не могла вынести разлуки, последовала за ним, но муж отправил ее обратно, беспокоясь о безопасности. Эльма писала Жаку: «Я разочарована тем, что не провела с ним и нескольких дней, но готова путешествовать без конца ради взгляда любимого человека».
К концу августа 1914 года Париж уже не чувствовал себя в безопасности. Волнуясь за Эльму и Марион, Пьер настоял на их отъезде в Америку. Эльма отказалась, не желая оставлять мужа и пожилого свекра. Но признавала, что военная Франция – не место для маленького ребенка; и тогда она приняла непростое решение отправить Марион к своей сестре в Нью-Йорк. В знак того, насколько Пьер доверял своему главному продавцу, Жюлю Гленцеру, он попросил его сопровождать трехлетнюю Марион, «самую большую нашу драгоценность», через Атлантику и обеспечить ее благополучное прибытие, передав дяде и тете Делаванам.
С маленькой Марион в Нью-Йорке и Пьером в Шербуре Эльма занялась заботой об Альфреде в Париже. «Наша драгоценная маленькая дочь уплыла 2 августа на пароходе «Франция», – написала она своей невестке. – Мы с Пьером решили, что это мудрее, так что я могу остаться, понаблюдать за здоровьем папы и составить ему компанию… Конечно, никто не может пережить сильное землетрясение, чтобы оно не оставило свои отметины… это именно то, через что мы прошли. Я прохожу километры, чтобы хоть немного спать по ночам, и папа много ходит по той же причине».
Вскоре стало ясно, что они также должны покинуть столицу Франции, пока это еще возможно. Линия фронта быстро приближалась к Парижу, обстрелы немецкой авиацией и артиллерией становились все чаще. Вместе с невесткой Сюзанн, многочисленными племянниками и племянницами Эльма согласилась с предложением Альфреда отправиться в его родовой дом – отдаленную деревню в Оверни в шести сотнях километров от Парижа. «Мы уехали из Парижа вечером 30 августа. Папа, Сюзанн, ее трое детей, Рене, ее горничная и я – восемь человек в купе второго класса… Толпы стремились из Парижа, нужно было охранять двери поезда, иначе нас бы раздавили… поездка была кошмаром». В деревне было скучно. Эльма, которая не могла бездействовать, пока другие страдали, вызвалась работать в соседнем военном госпитале. Раньше это была летняя гостиница, ныне заполненная ранеными военнослужащими. У нее не было никаких навыков, но она вооружилась книгой по оказанию первой помощи Красного Креста, взяла ножницы для перевязки у своего зятя, доктора Делавана.
Когда семья оказалась в относительной безопасности, мысли Пьера вновь обратились к бизнесу. Он постоянно думал о будущем, сравнивая работу домов в Париже, Лондоне и Нью-Йорке. До войны он видел Париж как центральный узел, но недавние события изменили точку зрения. Той осенью он написал Жаку о своих новых планах сосредоточения на Америке: «Я думал о последствиях. После войны намерен продолжать работу в Нью-Йорке, где, как мне кажется, у нас больше всего шансов заработать. Это мой план, но когда я смогу его осуществить?»
Пьер встретился с Луи и Альфредом в Париже, чтобы обсудить стратегию военного времени. Увидеть Жака было сложнее: сначала он выздоравливал в швейцарском санатории, затем сражался на фронте; Пьер писал ему бесконечные письма. Некоторые из них касались бизнеса, другие были более эмоциональными: «Я хочу, чтобы твоя жизнь была очень насыщенной. Я испытываю к тебе огромную привязанность. У тебя есть все качества, которых у меня, наверное, нет. На данный момент битва все ближе. Мужества, дорогой старина Жак». Обычно он был оптимистичен и позитивен, поднимал дух брата, с оптимизмом говорил о будущем, но иногда случались «грустные моменты». Тогда он обращался к семье, чтобы выйти из уныния: «У меня больше не хватает смелости, последние события сильно напугали. Нам нужен план против немцев».
Все три ветви Картье потеряли людей с призывом на фронт. Большинство выжили, но за четыре года войны было несколько потерь. «Смерть Буке очень сильно меня поразила, – написал Пьер Жаку в 1915 году о мягком, талантливом французе, который возглавлял мастерскую Картье в Нью-Йорке. – Повлияло ли это и на тебя тоже?» Оставшихся сотрудников постоянно перемещали между филиалами. Поскольку Париж и Лондон работали на минимальной мощности, именно Нью-Йорку нужно было больше всего рук: «[Рене] Приер и Робинсон отправятся в Нью-Йорк 21-го, Приер займет место Муффа, Робинсон будет продавцом, и я надеюсь сделать там больше важных продаж, несмотря на войну. Приер – очень способный юноша и отлично подойдет для фирмы». Даже на войне Пьер работал круглосуточно, наблюдая за всем – от судебных процессов до кадровых перестановок.
До известия о войне американские заказы поступали быстрее, чем могли быть выполнены, и Пьер считал, что филиал в Нью-Йорке должен расширяться. Некоторое время он думал о больших помещениях, возможно, о нескольких элегантных комнатах для демонстрации коллекций, встреч с клиентами, о пространстве для мастерской.
Гленцеру поручили искать подходящие помещения и сообщать обо всех возможностях. Сам Пьер скоро вернется, заверил он главного помощника, предсказав в одном из писем 1914 года, что война закончится к следующему июлю.
Но конфликт затянулся, число жертв было гораздо больше, чем предсказывалось. После того как войска союзников остановили наступление Германии в первой битве на Марне и предприняли успешную контратаку, захватчики были отброшены к северу от реки Эна. Обе стороны зарылись в окопы, и Западный фронт стал местом адской войны на истощение, которая продолжалась более трех лет. Друзья и члены семьи, в частности Жан-Чарльз Ворт, были ранены («к счастью, поверхностно – осколками шрапнели в плечо»); другие, включая Жака Лемуана, зятя Сюзанн, оказались в плену.
Хотя Пьер не был в непосредственной опасности, его здоровье ухудшалось. В конце 1914 года ему поставили диагноз «острый аппендицит», на несколько недель он вышел из строя. Эльма, ужасно обеспокоенная состоянием мужа, настояла на том, чтобы навестить его. «Путешествовать так тяжело, у меня до сих пор болит шея, – писала она невестке о своей поездке и делилась советом о том, как нужно путешествовать через разорванную войной Францию: «Возьми с собой подушки и коврики. Не касайся спинок сидений, можно заразиться – я знаю, о чем говорю! Я чувствую, что мы живем на вулкане, мы не знаем, куда Пьера отправят дальше. Я не сообщаю все печальные новости, потому что не хочу, чтобы вы дрожали от страха». Как только Пьер вернулся на свой пост, Эльма сумела остаться рядом с ним, устроившись в местную больницу Hopital de la Gare Maritime. Пьер, хотя и оправился от аппендицита, еще был слаб и все больше беспокоился о будущем. «Мы не можем позволить концу года пройти без разговоров о событиях и о том, как они могут повлиять на нашу фирму, – писал он Жаку. – Война продолжается дольше, чем ожидалось; если она продлится еще дольше, нам нужен будет план действий… Ситуация с ден