Сумма частей была около 11 миллионов франков; чтобы аннулировать предыдущие ставки, цена всего ожерелья должна была превысить эту сумму. Так оно и случилось. Война, выигранная агентом таинственного заочного участника торгов, дала сумму 11,3 миллиона франков (более $7 миллионов сегодня).
Ходили слухи, что аукцион выиграл американец. Через два дня пресса сообщила, что покупателем стал Cartier New York. Гленцер был в Париже на аукционе, но предпочел сделать ставку издалека, чтобы не вызвать ненужного интереса. Если бы участники аукциона знали, что ювелирная фирма Cartier заинтересована в покупке, то предложили бы более высокую цену.
В следующем месяце знаменитое ожерелье начало зарабатывать себе на жизнь, привлекая «постоянный поток посетителей» на Рю де ла Пэ, 13, где его выставили на обозрение. «Был оборудован специальный салон, как святилище для драгоценных жемчужин, и публика проходила мимо в почти мертвом молчании». В одном из интервью Гленцер хвастался, что принц Уэльский, королева Испании и королева Румынии осмотрели три нити идеально подобранного жемчуга. Когда пресса спросила, не являются ли они потенциальными покупателями, Гленцер довольно хмуро повторил комментарии короля Альфонсо в Сан-Себастьяне несколькими годами ранее. «Нет, они слишком бедны, – объяснил он. – Правительства могут покупать их как королевские драгоценности, но монархи уже не так богаты, как раньше».
В январе следующего года ожерелье прибыло на Пятую авеню. Как и в Париже, идея заключалась в том, чтобы выставить его в салоне Cartier. Клиенты магазина получили элегантное квадратное приглашение с изящной тисненой каймой, объявляющее о «жемчужной выставке, включающей знаменитое ожерелье Тьера из музея Лувра». В январе 1925 года пресса распространила слух о том, что знаменитое ожерелье наконец-то прибыло на нью-йоркскую землю, что оно «прошло таможню и теперь находится на хранении в галерее Cartier», где «будет выставлено на следующей неделе». Выставка продлится пять дней, с 10.00 до 17.00 каждый день, и вход будет стоить один доллар. Но все это ради благого дела, вернее, ради двух благих дел: организации «больших сестер», возглавляемой миссис Уильям К. Вандербильт II, и французской больницы, возглавляемой Пьером Картье.
Открытое для всех, мероприятие было способом вызвать волнение среди американской общественности. В большинстве случаев Cartier незаметно покупал и продавал исторические драгоценности, но здесь простым людям давали возможность раз в жизни увидеть вблизи действительно впечатляющую вещь с замечательным происхождением. Они заглотили наживку, тысячами заполняя Cartier: «Нью-Йоркское общество, богатство Америки, мировые искатели драгоценных камней и тысячи других людей посещают эту маленькую комнату в Cartier и рассматривают не только ожерелье мадам Тьер, но и другие жемчужные ожерелья стоимостью 7 или 8 миллионов долларов».
К сожалению, колье Тьера больше не появилось на публике. Говорили, что жемчуг продан жене некоего американского миллионера; позже ожерелье было демонтировано, а жемчуг вставлен в другие ювелирные изделия – столетняя выставка Cartier в 1947 году продемонстрирует «ожерелья, содержащие жемчужины Тьера». Успех выставки показал Пьеру, как знаменитое родовое имя становится мощным маркетинговым инструментом. Через пару лет он сделал еще один шаг, чтобы привлечь внимание к Дому. Теперь речь шла не только об исторических драгоценностях, но и о членах королевской семьи, которые их носили.
«Ослепительно-красивая, с прекрасными чертами лица, самыми голубыми глазами и роскошной фигурой», королева Румынии Мария сочетала в себе красивую внешность с безупречной родословной. Внучка королевы Виктории и русского царя Александра II, она не испытывала недостатка в поклонниках и в 1893 году отвергла предложение будущего короля Англии Георга V, чтобы выйти замуж за будущего короля Румынии Фердинанда. После успешного выступления от имени своей приемной страны на Парижской мирной конференции она станет чрезвычайно популярной в Румынии. Румыния была сильно ослаблена Первой мировой войной, разграблена Германией и ее союзниками, а также получила объявление о войне с Россией, которая быстро конфисковала ее золотой запас. Королева Мария вела эмоциональные переговоры во имя своей страны – и вышла победителем, добившись увеличения территории для Румынии.
Чтобы компенсировать жене многочисленные драгоценности, захваченные большевиками, король Фердинанд предложил ей пополнить свою коллекцию. Супруги стали отличными клиентами Cartier, купив несколько крупных вещей, в том числе изысканную бриллиантовую диадему с грушевидными жемчужинами, подвешенными к аркам. Но самым впечатляющим был огромный сапфир в 478 карат, который Луи Картье впервые продемонстрировал в сотуаре на выставке 1919 года в Сан-Себастьяне. Несмотря на то что он привлек значительный интерес, камень оставался непроданным до 1921 года, и король Фердинанд купил его, переделав в подвеску на колье из платины с бриллиантами. Он заплатил 1,38 миллиона франков (около $1,2 миллиона сегодня). Получив великолепный подарок в честь коронации, Мария часто надевала его – и он отлично сочетался с сапфировой тиарой Cartier «кокошник», купленной у великой княгини Марии Павловны.
Королева Румынии Мария в сапфировой тиаре Cartier, прежде принадлежавшей великой княгине Марии Павловне, и в сотуаре Cartier c 478-каратным сапфиром. После ее визита в Америку в 1926 году она записала в дневнике: «Я знаю, что пока я живу, дышу и мыслю, любовь к Америке будет украшать мои мысли и освещать мою жизнь»
Блестящая королева Мария стала по-настоящему знаменитой благодаря желанию общаться с людьми любого происхождения и готовности публиковать книги и статьи. В 1926 году она решила предпринять дипломатическое турне по Соединенным Штатам, чтобы «увидеть страну, познакомиться с людьми и нанести Румынию на карту». Это давало ей прекрасную возможность провести время вдали от «тихой, забытой Богом маленькой страны».
Путешествуя осенью в Нью-Йорк с двумя младшими детьми, она была встречена с энтузиазмом: «со свистками пароходов, ревом пушек в белых клубах дыма на фоне серого тумана, радостными голосами под проливным дождем». Затем последовало зигзагообразное турне по Америке и Канаде, длившееся более семи недель и покрывшее 8750 миль в специальном поезде «Королевская Румыния». Посещая «выставки лошадей, балы, обеды, торговые палаты, библиотеки, музеи и школы», она была замечена примерно шестью миллионами человек и взяла Америку штурмом.
Поездку пришлось прервать из-за сообщений о плохом здоровье ее мужа (который умер следующим летом), но тогда ее визит в Нью-Йорк вызвал неистовство прессы, и Пьер был полон решимости извлечь из него выгоду. Он «очень хотел, чтобы я посетила его магазин», и Мария согласилась. Она была, пожалуй, самой большой знаменитостью нью-йоркского шоурума Cartier. Проводив ее в свой уютный кабинет, Пьер продемонстрировал несколько предметов из последней коллекции и «внимательно» слушал, пока она рассказывала ему, как изобрела моду носить украшения для волос с короткой стрижкой. Возможно, он сомневался в ее словах, но сейчас было не время для педантичности.
Не довольствуясь тем, чтобы просто сидеть сложа руки и наслаждаться заголовками, связывающими его магазин с модной королевой, Пьер пошел дальше. Как после визита бельгийской королевы Елизаветы в 1919 году, он прикрепил к креслу Людовика XIV, на котором сидела королева Мария, табличку с надписью: «На этом кресле сидела Ее Величество королева Румынии Мария, когда посетила дом Cartier». Вот уже десять лет состоятельные американцы любовались королевским гербом здания на Пятой авеню. Теперь королевское кресло подняло идею на совершенно новый уровень.
Конечно, с королевой Марией Пьер вел себя подобающим образом, но также относился с величайшим почтением ко всем клиентам. Приветствовал тех, кто входил в кабинет, рукопожатием и легким поклоном. И когда гостя удавалось усадить на королевский стул (Пьер знал, что редкий клиент забудет о том, что сидел на «королевском» стуле), можно было начинать диалог.
Если, например, клиент хотел изумруд, Пьер нажимал на кнопку и передавал свою просьбу помощнику. Довольно быстро на подносе, покрытом мягкой темной тканью и перевязанном шелковой лентой, торжественно вносили несколько изумрудов. Пьер небрежно выбирал один из драгоценных камней и называл цену. «Это один из менее важных изумрудов, – говорил он о камне стоимостью 35 000 долларов, – конечно, у нас есть гораздо лучшие». Выражение лица клиента подсказывало, что делать дальше. Если человек мог себе позволить, то просил лучший изумруд, и Пьер исполнял его желание. Независимо от уровня покупки, клиент чувствовал себя желанным гостем.
Иногда в кабинете оказывался особый предмет, который, считал Пьер, заинтересует этого клиента. В случае с греческим принцем Кристофером, мужем Нэнси Лидс и сыном великой княгини Ольги, королевы Греции, это была романовская венчальная корона. Драгоценность дома Романовых была продана на аукционе Christie’s по поручению советского правительства в 1927 году. Вскоре Пьер нашел ее в парижском антикварном магазине и, понимая, что в Америке она будет пользоваться большим спросом, привез на Пятую авеню, где собирался незаметно показать нескольким клиентам.
Греческий принц Кристофер позже вспоминал момент, когда Пьер показал ему корону:
«В то время я был в Нью-Йорке, навещая Пьера Картье в его офисе. Внезапно он сказал: «Я хотел бы вам кое-что показать». Он достал из личного сейфа бархатный футляр, положил его на стол и открыл. Внутри лежала бриллиантовая корона с шестью арками, поднимающимися из кольца и увенчанными крестом. «Вы узнаете ее?» – спросил он меня. Я молча кивнул, охваченный меланхолией, поднявшейся из глубин моей памяти. Это была корона Романовых. Моя мать носила ее, и ее мать до нее, она украшала всех княжон императорского дома в дни их свадьбы. Мне вдруг показалось, что комната полна давно умерших невест».