На фоне бесконечных развлечений высшего класса в эпоху создания невероятного богатства Жак оказался в нужном месте в нужное время. Он перебрался в Англию из Америки, когда братья решили, спустя несколько лет после Первой мировой войны, что нью-йоркский Дом уже достаточно укрепился для того, чтобы Пьер мог управлять им самостоятельно, а лондонский действительно нуждался в представителе семейства Картье на постоянной основе. Вместе с Нелли и детьми он уехал из города Рай, штат Нью-Йорк, в английский городок Доркинг и с 1924 года счастливо обосновался в Милтон-Хит, большом загородном доме в сорока минутах езды от Лондона. Величественный дом из красного кирпича середины XIX века, созданный для развлечений, был дружелюбным и элегантным, с просторными комнатами для приемов, обширной территорией и прекрасным видом на лесистые холмы Суррея.
Милтон-Хит, дом Жака и Нелли в британской провинции недалеко от Доркинга
Внутри, где Жак взял на себя отделку, повсюду были следы его художественного вкуса и путешествий. Дубовый пол устилали индийские ковры, мраморный камин поддерживали египетские фигуры, в китайском комоде расположились безделушки, а на пианино в рамках от Cartier стояли портреты любимых людей. И конечно, загородное поместье требовало персонала. В доме было восемь комнат для прислуги и коттеджи для шофера и конюха. Только когда гости привозили с собой много слуг (как это обычно делали махараджи), Жаку и Нелли приходилось спрашивать соседей, господина и госпожу Рис, не возражают ли они против того, чтобы взять избыток гостей в свой дом.
Каждое утро, после того как старшего сына отвозили на запряженной лошадью повозке в школу, Жак проезжал тридцать миль до дома 175 по Нью-Бонд-стрит в своем Rolls-Royce с шофером. Лондонский Cartier был наводнен клиентами. Наряду с преданными аристократами и наследницами, такими как сестры Гиннесс, леди Грэнард и леди Саквилл, было новое поколение «ярких молодых штучек». Высмеянная в романах того времени, от «Рождественского пудинга» Нэнси Митфорд до «Мерзкой плоти» Ивлина Во, эта торопящаяся жить богема имела открытые счета в Cartier и танцевала в бриллиантах ночи напролет. Росло и количество финансистов, промышленников и предпринимателей, скачущих на волне успеха. Поскольку новообретенное богатство позволило им занять место за элитным столом, они знали, что должны выглядеть достойно, и Cartier был рядом, чтобы помочь им в этом. Например капитан Альфред Левенштейн, который зарабатывал миллионы, вкладывая деньги в электроэнергетику и производство искусственного шелка, заставлял Жака «очень много работать» над своими заказами – вплоть до его страшной в своей нелепости смерти в 1928 году (говорили, что он открыл не ту дверь на своем частном самолете и выпал из него).
Как только новый клиент входил в шоурум со «стенами, задрапированными розовым муаром» и «сдержанными штрихами позолоты», продавец вытягивался по стойке «смирно» и указывал на стул, стоявший у обитого кожей стола. У каждого клиента был специальный продавец, но когда новые клиенты входили в дверь, это могло стать причиной для чего-то вроде драки. Продавцы, в конце концов, работали на комиссионных. Больше клиентов, как правило, означало больше денег.
Из разговоров с Жан-Жаком Картье
У моего отца было два главных продавца, и они были очень разными. Форман – с ног до головы англичанин, официальный, довольно чопорный. Знал все, что можно было знать о придворной жизни и королевском этикете. А еще Беллендже – он был французским обольстителем, пользовался успехом у дам. Мой отец познакомился с ним еще до Первой мировой войны и предложил ему работу, хотя в то время Беллендже абсолютно ничего не знал о драгоценностях. После этого он был очень предан моему отцу. И они стали не просто коллегами, они стали друзьями. Но Форман и Беллендже терпеть друг друга не могли!
Задачей продавца было сделать так, чтобы его клиентка чувствовала себя комфортно. Вместо того, чтобы описывать чистоту, цвет или огранку бриллианта, он вел беседу о ее мире и желаниях – начиная с сезона в Довиле, заканчивая последним благотворительным мероприятием леди Кунард. Продавцы обязательно читали Tatler, чтобы быть в курсе всех последних светских новостей. Для случаев, если клиент был менее известен Cartier, разработали уловку, позволявшую помощнику продавца ускользнуть в заднюю комнату, чтобы сделать телефонный звонок. В эпоху, предшествовавшую жестким законам о банковской тайне, его роль заключалась в том, чтобы проверить финансовое положение леди в ее банке (или банке ее бойфренда). Поскольку платить в рассрочку было нормой, фирма Cartier должна была быть уверена, что у ее клиента не только есть средства на первый взнос, но и на последующую оплату.
Само собой разумеется, что хорошо одетая дама, разговаривающая со своим продавцом, никогда не должна знать о подобной закулисной деятельности. Она, подобно Черри Пойнтер из Harper’s Bazaar, приехала в Cartier, чтобы окунуться в мир красоты и покоя, и ничто не должно омрачать ее удовольствия: «Мне всегда приятно бродить по прелестным салонам Cartier, где царит нечто вроде тишины собора, и видеть почтительный, но знакомый способ, которым стоящие тысяч фунтов жемчуга, изумрудов и бриллиантов передаются из рук в руки. Г-н Картье знает каждую драгоценность, и его память очень полезна». В знак уважения к мирным местам поклонения Жак даже выбрал для потолка галереи те же деревянные панели, которые видел в испанском монастыре. Но наверху все было совсем по-другому.
Мастерская была истинным местом поклонения для Жака. До начала 1920-х годов лондонский Cartier полагался в товаре на Париж. Какое-то время все шло хорошо, но когда спрос возрос, Жак предложил открыть большую мастерскую над новым магазином на Бонд-стрит, и братья согласились. Феликс Бертран, талантливый ювелир (и музыкант), который доказал свое мастерство, основав американскую мастерскую при Пьере, был отправлен сделать то же самое в Лондон. Несмотря на любовь к французскому вину («вода скручивает мой желудок!»), он был отличным приобретением для английской компании. Под его руководством наняли команду опытных монтировщиков, закрепщиков и полировщиков.
Конечно, создание ювелирной мастерской не закончилось за одну ночь. Особенно когда хочешь быть лучшим. Жак стремился нанять лучших мастеров-ремесленников за немалые деньги, а затем полагался на них, чтобы обучать молодых подмастерьев. Фирма брала на работу пять или шесть учеников в год, в основном англичан, – Жак считал своим долгом давать работу коренным жителям. Те, кто не смог закончить курс, вскоре обнаружили, что могут найти другую работу, получив уроки в Cartier. Их обучение в English Art Works, как называлась мастерская на 175 Нью-Бонд-стрит, все чаще признавалось одним из лучших в отрасли.
На самом верхнем этаже располагалась студия дизайна. Это было одно из любимых мест Жака. Сам художник, он любил участвовать в творческом процессе и особенно хорошо ладил с командой дизайнеров, которые уважали его за любовь к их ремеслу. Он был, как вспоминал один из них, «возбудимым, добрым и жил ради дизайна». Это было веселое место для работы, охваченное чувством товарищества среди тех, кто в своих белых рабочих комбинезонах добрался до небесных огней Cartier, смотрящих вниз на Нью-Бонд стрит. Но не обошлось и без стрессовых моментов. Однажды Жак помчался наверх, чтобы сообщить команде, что в городе находится особо важный клиент-махараджа. Индийский правитель хотел видеть дизайн ожерелья к концу дня. Обычно на каждую вещь приходилось по одному дизайнеру, но в этот раз на палубе должны были работать все. Четыре старших дизайнера лихорадочно работали вместе, делая наброски, измеряя, рисуя – чтобы закончить маленькое совершенное произведение искусства.
В другой раз трудный день выпал на долю молодого ученика, Джеймса Гарднера. Он трудился над эскизами рядом с несколькими подносами с бриллиантами, что помогало лучше представить ювелирное украшение с настоящими драгоценными камнями. В обязанности Джорджа Финстервальда, управляющего мастерской, входило выписывать и возвращать обратно все драгоценные камни, которые каждый день покидали его сейф и направлялись в отдел дизайна. Испытанная и проверенная система работала хорошо, но не всегда, как вскоре обнаружилось. День выдался жарким, и Гарднеру, работавшему в душной комнате на верхнем этаже, захотелось подышать свежим воздухом. Встав на стол, чтобы открыть люк в крыше, он нажимал и нажимал на неподатливую раму, пока заклинившее окно внезапно не рухнуло в комнату. В мгновение ока повсюду оказались не только осколки стекла; подносы с бриллиантами также взлетели в воздух – «тысячи сверкающих пятнышек, когда через них пробивался луч солнечного света».
Если бы алмазы были крупными, их можно было бы заметить среди битого стекла. Увы, задача, стоявшая перед Гарднером, была сложнее. Молодой дизайнер работал с маленькими прямоугольными бриллиантовыми «багетами» и еще более мелкими бриллиантами «меле» (которые настолько малы, что их нужно взвешивать оптом), которые в точности напоминали осколки стекла. Он долго думал и наконец составил план. Пока сотрудники не вернулись с обеда, Гарднер запер дверь в отдел и разделся: снял ботинки, пиджак, жилет, брюки и подтяжки, галстук-бабочку, накрахмаленную рубашку и носки. Все должно быть вытряхнуто, чтобы удалить следы случайных «блестяшек» из одежды. Раздетый, он тщательно вытер каждую поверхность. И только тогда оделся, открыл дверь и позвал коллег на помощь.
Момент истины наступил, когда управляющий взвесил найденные алмазы. Как опасался Гарднер, их вес оказался меньше, чем раньше. К счастью, мастерская была сродни семье – люди заботились друг о друге. Заговорщически подмигнув перепуганному Гарднеру, управляющий открыл сейф и достал секретный запас камней, отложенный на крайний случай. Таким образом, потеря была восполнена, но Финстервальд посоветовал Гарднеру не совершать подобных ошибок впредь.