Когда дело доходило до новых идей, Жак не останавливался на драгоценностях. У него была идея, как сделать показ мод леди Кунард более запоминающимся. Он предположил, что его дизайнеры могли бы распространить свои художественные таланты на колени моделей, часть тела, которая считалась рискованной в вежливом обществе 1920-х годов. Предложив, чтобы чулки моделей были скатаны чуть ниже колен, он хотел украсить колени миниатюрными картинами, которые были бы дразняще видны только наполовину, когда модель скользила по подиуму в юбке с разрезом. Один молодой дизайнер Cartier, весьма взволнованный возможностью оказаться в такой близости к красивой модели, вспоминал, как предложил свои услуги Жаку, но обнаружил, что эта блестящая идея имела свои трудности: «Я сделал глубокий вдох, затем, опьяненный ароматом тепла ее тела, на пробу погладил ее коленную чашечку дрожащим большим пальцем – чтобы обнаружить, что плоть на коленном суставе богини морщится паутиной крошечных складок, а затем туго натягивается, как и любая другая». Не торопясь, он все же сделал свою работу, и полученные в результате миниатюрные картины на коленях «Вид Виндзорского замка с реки» и «Арундел» продвинули имя Cartier в круг сплетен на званых обедах в том месяце.
Жак не делал ничего наполовину, и показ мод вылился в огромное предприятие. Он написал Пьеру, чтобы рассказать ему о проделанной работе: «За шесть недель лондонская мастерская выполнила, и выполнила хорошо, сотню работ». На прессу, к счастью, это произвело должное впечатление. Tatler в своей колонке о моде вынужден был признать, что «драгоценности, представленные с величайшей тщательностью, казалось, бросали тень на триумфы портновского искусства».
Как и Луи, который видел свои творения рядом с высокой модой на выставке 1925 года, Жак наслаждался возможностью показать свои произведения вживую. Надеясь, что зрители смогут увидеть драгоценности в новом свете, он «поиграл» с их размещением на моделях. Бриллиантовая брошь в форме листа, которую можно было бы ожидать на вечернем платье, появилась на дневном черно-желтом шарфе; квадратные бриллиантовые часы, «не имеющие никакого браслета», украшали рукав черного платья Ворта; и «на маленьком черном берете блестела великолепная бриллиантовая брошь». У тех, кто был без шляпы или бандо, «украшения для волос, круги или полумесяцы, были искусно расположены на гладко причесанных головах». Там были замечательные творения с многоцветными драгоценными камнями, которые Жак привез с Востока. «Изумительное» рубиновое ожерелье было наилучшим образом показано Калло на фоне серого атласного платья и дополнено «великолепными брошами в рубинах и бриллиантах на плече и на шляпе». Изумрудные броши тоже были весьма заметны, «и большой интерес вызвали брелоки из изумрудов в бриллиантовой оправе; они располагались то сзади, то спереди левого плеча».
Из разговоров с Жан-Жаком Картье
Мой отец всегда настаивал на использовании драгоценных камней самого высокого качества. Он и его братья исходили из убеждения, что, хотя полученная в результате вещь может стоить дорого, если она будет хорошего качества и сохранится в течение нескольких поколений, о высокой цене скоро забудут. Стоило сосредоточиться на самом лучшем.
Отзывы прессы о показе превзошли ожидания Жака; некоторые критики похвалили его за открытие новых тенденций: «Бриллиантовые броши-клипы на плече стали впечатляющей новой модой», – объявлял журнал Sketch в колонке «Пути женщины», и «несколько вечерних платьев были украшены этими сверкающими бриллиантовыми пряжками на одной стороне, а также соответствующими подвесками на бриллиантовой цепочке». От публичности был и неожиданный бонус. «Mauboussin открылся напротив Boucheron на Берлингтон-Гарденс, но я не думаю, что это сильно нам повредит, – писал Жак Пьеру. – К счастью, наша выставка в Мейфэр для оперного Легиона состоялась через три дня после его открытия и полностью затмила его». Это было одно из немногих упоминаний Жака в его письмах о конкурентах. Хотя братья и знали о соперничестве, они не склонны были зацикливаться на нем. Они были сосредоточены на том, чтобы идти вперед, а не оглядываться через плечо на своих коллег, всегда следуя тому же девизу: «Никогда не копировать, только творить».
С точки зрения леди Кунард, показ мод имел большой успех, привлек внимание общественности к ее делу и собрал 500 фунтов стерлингов (около $38 000 сегодня). Ее преданность Жаку была безгранична. В 20-е – 30-е годы она станет одним из лучших клиентов Cartier London и верным его покровителем. Жак обнаружил, что встречается с ней два раза в месяц: только за один год на ее счету было более сорока заказов. Иногда требовался просто ремонт или переделка устаревших вещей в нечто более модное, например косметички – в стильный портсигар. Но у нее была страсть к драгоценным камням, и она не удерживалась от покупки крупных вещей, когда бывало настроение. В 1920-е годы ей не было равных среди английских клиентов. Однако в Индии было несколько человек, которые могли составить ей конкуренцию.
Осенью 1926 года Жак поднялся на борт большого парохода «Касима Мару», направлявшегося из марсельского порта на Восток. С собой у него были серьезно застрахованные красные коробочки, а также сведения о клиентах и дилерах, разбросанных по Цейлону и Индии. Хорошо зная из предыдущей поездки, что жизнь на жарком индийском субконтиненте течет совсем по-другому, и одна встреча может очень легко превратиться в несколько дней ожидания, Жак не имел подробного расписания в дневнике. Он будет принимать каждый день таким, каков он есть. Несмотря на несколько конкретных задач: продажа важного ожерелья и поиск высококачественных цейлонских сапфиров для клиента в Лондоне, Жак был открыт для любых возможностей.
В 1911 году 28-летним юношей он совершил такое же путешествие. Теперь у него была семья и четверо детей. Жена обожала путешествия. Когда он работал в Лондоне, она часто отправлялась в дальние края со школьной подругой мадам Фурнье. «Raconte-moi ton aventures», – расскажи мне о своих приключениях, говорил Жак, когда она возвращалась и усаживалась в любимое кресло у камина. Теперь, на Восток, пара может путешествовать вместе.
Жизнь на борту была первым приключением. Путешествие первым классом было очень приятным, но не было никакого спасения от влажной жары, которая превращала каюты в сауны. Вынужденный спать на палубе, чтобы подышать свежим воздухом, Жак проводил беспокойные ночи, полные ярких снов. «Прошлой ночью мне приснилось, что я видел отца», – записал он в своем дневнике 15 октября, в первую годовщину смерти отца. Но самой трудной частью трехнедельного путешествия для пары, привыкшей к разнообразной и спонтанной жизни, было прежде всего то, что каждый день на борту был похож на другие, и Жак удивлялся тому, как все пассажиры, казалось, вели себя так, словно жизнь подчинялась правилам. «Они принимают ванну и одеваются к завтраку в восемь часов. Они гуляют или играют в настольные игры до десяти, а затем читают или пишут в шезлонгах до самого обеда, когда идут в бар выпить. Обед в 12: 30. С часу до трех – время сиесты… С трех до шести снова упражнения, затем принимают ванну и одеваются. Ужин в 7, потом танцы, большинство играет в карты».
Пара путешествовала с небольшой группой сотрудников. После первой поездки Жака в Индию он пообещал себе, что никогда больше не будет путешествовать без своего Rolls-Royce и шофера Орра. Нелли со своими восемнадцатью чемоданами нуждалась в личной горничной, а поскольку Жак обладал далеко не идеальным здоровьем, они взяли с собой и доверенного доктора Бонара. После восемнадцати долгих, монотонных дней на борту маленькая свита родом из зеленых холмов Суррея наконец заметила вдали свою цель. Это была не огромная страна махараджей, а Цейлон, расположенный к югу от Индии и являющийся родиной одних из лучших сапфиров в мире.
Жак любил сапфиры. Хотя им было трудно превзойти совершенный бирманский рубин или яркий резной изумруд Великих Моголов, сапфиры были его камнем по рождению, и он чувствовал сродство с ними. Единственным украшением, которое он постоянно носил (не считая обручального кольца), был перстень из платины с сапфиром-кабошоном на мизинце. Поэтому, пока Нелли устраивалась в номере с видом на море в отеле Galle Face, он отправился на поиски сапфиров в деловую, шумную и оживленную столицу Коломбо.
Хотя большинство лучших сапфиров, добываемых здесь, как правило, попадали в Индию, где их гранили, полировали и продавали международным дилерам, Жак надеялся перехватить некоторые из них до того, как они покинут родную землю. Встретившись с местным торговцем драгоценными камнями Маканом Макаром в его маленьком душном магазинчике под отелем Grand Orient напротив главного порта Коломбо, он был разочарован большой наценкой: «Я нашел, что цены на драгоценные камни высоки, и утвердился во мнении, что индийские ювелиры продают свои товары дороже, чем мы можем получить их в Европе». И все же некоторые из них показались ему более разумными по цене. Желая сохранить хорошие отношения с Макаром, местным магнатом, он купил дюжину камней, планируя сделать из них пуговицы и браслет. В дневнике он рисовал наброски интересующих его предметов и записывал цены, пользуясь кодом Cartier.
Из разговоров с Жан-Жаком Картье
Я объясню вам этот код в дневнике моего отца. Видите ли, у нас был секретный способ записывать цены. Это уже не секрет, я даже видел это в книгах. Но тогда это был страшный секрет! Кодовым словом было CONFITURES. Это всегда забавляло меня, когда я применял французское слово «варенье» к драгоценностям! Каждая буква была цифрой. C был 1, О – 2, N – 3, и так далее. А буква К означала повторение. Итак, если в дневнике сапфир стоит OI, SKS, это означает 25 000.
Самым интересным у Макара был огромный прямоугольный сапфир в 350 карат – «очень хорошего цвета» и «чистый», без включений, которые умаляют стоимость драгоценного камня. Макар предложил цену продажи 25 000 фунтов стерлингов (около $1,8 миллионов сегодня). Жак подумал, что, вероятно, сможет продать его в Лондоне примерно за 50 000 фунтов стерлингов, получая 100-процентную прибыль. Но это риск. Он попросил Макара придержать его до конца сезона, к тому времени появится возможность телеграфировать в лондонский офис и получить ответ от клиента.