1930-е годы стали хорошим творческим периодом Cartier London: Жак предлагал клиентам, пострадавшим от депрессии, украшения, которыми они восхищались, но могли себе позволить. Понимая, что модные дамы с Нью-Бонд-стрит хотят заявить о себе без особых вложений, он начал экспериментировать с камнями попроще. Полудрагоценные – аквамарины и топазы – были гораздо дешевле рубинов и изумрудов.
Однако когда дело доходило до покупки, Cartier приходилось соблюдать осторожность. Если добывать хорошие камни по разумным ценам, важно, чтобы ни дилеры, ни конкуренты не уловили бизнес-схем. Решив создать коллекцию вокруг того или иного драгоценного камня, братья покупали его незаметно в течение нескольких месяцев, а то и лет. К примеру, они с удовольствием брали топазы у разных торговцев, но никогда не покупали много камней одновременно или у одного дилера. И они никогда не спрашивали дилера, есть ли у него топазы, чтобы не привлечь к себе внимание. Если бы конкуренты узнали, что Cartier скупают топазы, они стали бы делать то же самое, обвалив цены.
Идея заключалась в том, чтобы за пару лет приобрести достаточно камней для коллекции. А затем, выставляя ожерелья, серьги, браслеты и бандо с топазами в своих витринах, они сделают топаз драгоценным камнем du jour. К тому времени, когда конкуренты попытаются скопировать их, на рынке останется очень мало высококачественных топазов, а дилеры поднимут цены, что сделает практически невозможным для других ювелиров создание колекции такого масштаба с этими камнями.
Из разговоров с Жан-Жаком Картье
Мы не могли помешать другим ювелирам копировать модели Cartier, но усложняли им задачу. Спокойно покупая камни одного вида в течение пары лет, мы старались загнать рынок в угол.
Полудрагоценные камни были не только более экономичными, но и более доступными в геометрических огранках. Дизайнеры придумывали почти архитектурные конструкции – в соответствии с модой своего времени. В 1930-х годах Cartier London стал известен украшениями в стиле ар-деко с топазами и аквамаринами. Топаз обычно сочетался с бриллиантами или золотом: «Единственное требование, – писал Vogue в своем октябрьском номере за 1938 год, – чтобы украшения с топазом выглядели так же значительно, как если бы это были изумруды или рубины. Именно это и делалось в Cartier». Часто клиенты просили драгоценности в комплекте: на фотосессию для январского Harper’s Bazaar 1935 года дебютантка леди Элизабет Пэджет надела «великолепную парюру Cartier… со светлыми и темными топазами», состоящую из ожерелья, браслета, броши на плече и больших висячих серег.
Но сочетание бриллиантов с аквамаринами особенно нравилось Жаку. Это создавало, как ему казалось, свежий и элегантный образ, который подходил всем: от членов королевской семьи до парижских законодательниц моды. Клиенты соглашались с ним и с удовольствием заказывали украшения в его магазине. Идти в ногу со спросом было непросто: «Должны заметить, что из-за трудности быстрого получения аквамаринов хорошего цвета, – сообщала лондонская команда своим нью-йоркским коллегам в середине 1930-х годов, – мы не можем установить точную дату завершения заказа, но надеемся доставить его в Америку через два месяца с момента размещения заказа. На самом деле, у нас есть несколько частично законченных ожерелий, которые мы не можем доделать из-за отсутствия аквамаринов».
Когда заказы на ювелирные вещи Cartier London с полудрагоценными камнями хлынули из Англии и из-за границы, дизайнерской команде Жака пришлось заняться также переделкой украшений. Клиенты не могли позволить себе покупку новых драгоценностей во время депрессии, но были готовы модернизировать старомодные ожерелья и диадемы. В 1932 году леди Грэнард, дочь американского финансиста Огдена Миллса и жена графа Грэнарда, заказала невероятное ожерелье, включающее более двух тысяч бриллиантов и огромный прямоугольный изумруд 143,13 карата. Все камни были ее собственными. Леди Грэнард, вышедшая в 1909 году замуж за английского аристократа в возрасте двадцати шести лет, имела две страсти: скачки и драгоценности. Когда она появилась в парламенте вскоре после своей свадьбы, ее драгоценности, как говорили, вызвали жгучую зависть жен пэров в палате лордов. Газета The Washington Post даже отметила, что «после королевы, одетой в коронные драгоценности, ни одна женщина в зале не имела столько великолепных драгоценных камней, как новая американская графиня, и если бы королева не надела бриллианты Куллинана, американская графиня затмила бы Ее Величество». К 1930-м годам она уже стала желанным клиентом Cartier London; среди прочего леди заказывала кокошники – большие тиары в русском стиле.
На фоне неспокойной экономики проблема Жака заключалась не столько в недостатке спроса, сколько в неспособности финансировать предложение. Прежняя структура компании – с контрольным пакетом акций Cartier London, принадлежащим Луи и Пьеру, – означала, что средства для крупных закупок драгоценных камней были практически всегда. С тех пор как финансовый контроль перешел к Жаку, доступного ему капитала стало гораздо меньше. Осложняло ситуацию и введение налога на импорт драгоценных камней между Францией и Англией, что привело к значительному сокращению количества камней, которыми могли обмениваться Cartier Paris и Cartier London.
Чувствуя, что не может больше полагаться на братьев, Жак искал другие способы получения капитала и в конечном счете объединил усилия с банком Kleinwort & Sons. Договорились, что банк будет финансировать покупки Cartier London в обмен на 50-процентную долю прибыли. Это была большая часть прибыли, но Жак надеялся, что сделка даст ему возможность выбрать лучшие драгоценные камни. В 20-е годы Жак отошел от братьев; теперь, имея финансовый и творческий контроль над компанией, он гордился тем, что делает еще один шаг вперед. Но независимость братьев друг от друга приводила к другим проблемам.
В декабре 1930 года Cartier London продал жемчужное ожерелье за 55 000 фунтов стерлингов (около $ 4,4 миллиона сегодня) клиенту, известному как M. F. Cartier S. A. в Париже поставляла жемчуг компании в Лондоне – при условии, что прибыль будет поровну поделена между филиалами. В соответствии с условиями договора бóльшая часть оплаты должна была быть отсрочена, а остаток выплачен в течение трех лет в фунтах стерлингов. Чтобы определить, каков долг Парижу, использовали фиксированный курс: 124 франка к фунту. Проблема возникла потому, что отказ британского правительства от золотого стандарта в сентябре 1931 года привел к снижению стоимости фунта стерлингов по отношению к другим валютам.
Внезапно сделка с жемчугом перестала быть выгодной для Луи: парижская фирма получает гораздо меньше фунтов, чем ожидалось. Луи винил младшего брата в том, что тот воспользовался ситуацией. На самом деле, никто не может предвидеть крах валюты, но Луи никогда не позволял фактам брать верх над эмоциями. Вопрос заключался в том, кто возьмет на себя компенсацию непредвиденных потерь. Жак пытался убедить старшего брата, что у Cartier London нет средств, чтобы нести это бремя. «Я никогда не погублю собственного брата!» – ответил Луи, взбешенный этим намеком.
Получив консультацию от своего финансового контролера, что Cartier S.A. выдержит удар, а Cartier Ltd. – нет, Луи согласился, что его парижское отделение возьмет проблему на себя, но негодование было велико. В приступе гнева он запретил Жаку появляться в Cartier Paris и вывел его из правления Cartier S.A. Сотрудник Жорж Мартен попытался выступить посредником, но не смог пробиться сквозь гнев Луи: «Худшим аспектом является санкция, принятая LC [Louis] в отношении JC [Jacques] – JC запрещено входить в помещения S.A. по адресу 4 или 13 Рю де ла Пэ. Прекращение всех отношений между двумя компаниями, никаких товаров из S.A., которые должны быть отправлены, заказаны или отремонтированы. Нужно вести только текущие дела, никаких новых не будет».
Жак не пытался урезонить Луи, зная по опыту, что это бессмысленно. Пьер тоже предпочел не вмешиваться в спор, ожидая, пока утихнет ярость старшего брата. В глубине души они понимали, что Луи никогда не предаст семью. А для внешнего мира их связь должна быть нерушимой. В конце концов гнев утих. Несколько месяцев спустя у 56-летнего Луи случился первый сердечный приступ; перед лицом смерти спор прекратился сам собой.
Из разговоров с Жан-Жаком Картье
Все знали, насколько тесно связаны между собой братья Картье. В этом была их сила: ведя дела с одним из них, вы на самом деле общались со всеми тремя. Их возможности при этом утраивались.
Через год отношения между братьями были восстановлены, и Жак снова стал желанным гостем в парижском Доме. Для Пьера это было облегчением: он устал мирить братьев, тем более что ему самому было нелегко. Экономическая ситуация в Америке все еще была более сложной, чем в Англии или Франции, и он много работал, пытаясь удержать бизнес на плаву. Когда в 1931 году Эльма приехала в Майами, чтобы встретиться с братьями и сестрами, он остался в Нью-Йорке. Ибо считал, что в трудные времена глава Дома должен первым входить в офис и последним выходить из него.
Следующим летом он тоже не смог взять отпуск. Вместо этого они планировали, что в 1932 году Эльма поедет с 21-летней Марион в Лондон и Париж. Затем жена вернется, а Марион останется во Франции до осени со своей подругой Рейн, дочерью посла – знаменитого писателя Поля Клоделя. Марион, страстная наездница и многообещающая художница, с нетерпением ждала возможности провести время в загородном доме Клоделей в Бранге, где она смогла бы вдоволь заниматься живописью. Поездка была продумана до мельчайших деталей. Однако Пьер и Эльма не могли предугадать, что этот отпуск изменит жизнь их дочери.
Проведя несколько недель в живописных окрестностях замка Бранг на востоке Франции, близ Гренобля, Марион влюбилась. К несчастью, жизнерадостный старший брат Рейн, Пьер Клодель, не испытывал ответных чувств. «Кстати, о Пьере – ничего нового! – писала девушка тем летом. – Он всегда очарователен и относится ко мне как к любимому другу, но это все». Отказываясь думать об этом, она переключила внимание на другое. Живя в доме католиков Клоделей, Марион стала открывать для себя Бога. «Мир раскрывается, как цветок, лепесток за лепестком. Вселенная имеет новое и важное значение».