Хотя братья Картье были католиками, Марион последовала за матерью в Епископальную церковь. Во время долгих летних каникул, проведенных рядом с Полем Клоделем, ее убеждения изменились. «Он объясняет так ясно, и все кажется таким простым», – писала она домой, сообщая отцу, что этим летом она готовится принять католичество в местной церкви. А потом, несколько недель спустя: «Дорогой папа… вы не можете себе представить, как факт моего обращения изменил все!» Возможно, это пробудило любовь Пьера или то, что теперь девушка разделяла его веру. Словом, в сентябре 21-летний Пьер Клодель сделал Марион предложение.
К октябрю эта новость попала в газеты по обе стороны Атлантики. «Я видел Марион в газете, – написал Жак. – Мы так счастливы, что она помолвлена». Пьер был в восторге: сын посла был достойной парой для его «драгоценной принцессы», как окрестили ее газеты.
Марион Картье и ее жених Пьер Клодель перед свадьбой в Нью-Йорке. Апрель 1933 года
Свадьба была запланирована на следующую весну. Пьер Клодель жил в Париже, где готовился к чрезвычайно сложным французским дипломатическим экзаменам и надеялся стать послом, как отец. Он прибыл в Нью-Йорк за пару недель до знаменательного дня и был захвачен вихрем торжеств. Пьер и Эльма устроили официальный прием с французским и бельгийским послами, Уитни устроили большой обед в казино в Центральном парке, а тетя Марион, миссис Брайсон Делаван, устроила танцевальный ужин. У фотографов были и другие возможности для съемок, когда Клодель посещал свою невесту в ее нью-йоркском художественном классе: «Сын Клоделя выбрал драгоценность», – сообщала Daily News рядом с изображением Пьера, одобрительно смотрящего на работу Марион.
Внимания прессы было так много, что некоторые опасались за выносливость невесты: «Как эта занятая молодая леди, дочь Пьера Картье, ухитряется пережить столь беспокойные дни, предшествующие ее свадьбе с Пьером Клоделем, сыном уходящего на пенсию французского посла и мадам Клодель – совершенно непонятно». Но она выдержала. 9 апреля, в субботу в 11 утра, Марион под руку с отцом появилась у здания церкви Иоанна Крестителя на пересечении Лексингтон-авеню и Семьдесят шестой улицы – к восторгу прессы и толпы зевак. Был Великий пост – период, когда в католической церкви свадьбы запрещались. Однако на этот раз Папа дал особое разрешение, потому что отец жениха, Поль Клодель, собирался отплыть на работу в Бельгию. Марион, понимая, что на великопостной свадьбе следует проявлять подобающую сдержанность, оделась просто. Атласное платье цвета слоновой кости с V-образным вырезом дополнялось неброским жемчужным ожерельем. Она подарила каждой из восьми подружек невесты и близкой подруге простые бриллиантовые заколки на синие бархатные платья, но сама решила не надевать бриллиантов. Вместо этого были использованы живые цветы: вуаль ее была закреплена полукруглым венком из цветков апельсина.
Пятьсот гостей ожидали невесту внутри церкви, сотни других приветствовали снаружи. Прежде чем Пьер повел дочь по длинному проходу, он приказал полицейским впустить всех желающих, чтобы заполнить церковь. «Моряк с американского судна «Пенсильвания», пожилая женщина, торгующая жвачкой, водитель грузовика в рваных штанах, толстовке и кожаной куртке, дюжина домохозяек в фартуках с младенцами на руках и детьми, цепляющимися за юбки, были среди этой толпы. И так как двери католической церкви никогда не закрываются, набожные прохожие заглядывали в храм и задерживались, чтобы увидеть самую блестящую свадьбу весны».
Среди приглашенных были Рокфеллеры, Уитни, Вандербильты и Дьюки; так много важных персон из Вашингтона, что пресса была просто ошеломлена. The New York Times, Herald Tribune и New York American были полны подробностей об известных политических деятелях, участвовавших в «выдающемся великопостном событии». «Клодель женился на Картье, и это было шикарно!» – объявила Sunday Mirror, описывая церковь, заполненную веселой разношерстной паствой. Там были «вдовы в жемчужных колье-ошейниках», французские военные атташе в «темно-синих пальто и жизнерадостных алых брюках», «дипломатические секретари в шелковых шляпах и длинных живописных накидках» и американские генералы в «хаки, лентах и изобилии орденов».
После службы сияющие Марион и Пьер прошли по проходу, задержавшись у выхода из церкви, чтобы дать фотографам возможность сделать снимки для воскресных газет. Гостей проводили в Waldorf Astoria, где их ждал свадебный завтрак на террасе крыши. Лилось дорогое шампанское, подавали еду, был разрезан большой свадебный торт и произнесены тосты. Молодожены начали танцевать, за ними быстро последовали «все, кому не терпелось пуститься в пляс», не в силах устоять перед венгерским цыганским оркестром. Наконец, Марион и Пьер покинули гостей, чтобы переодеться. Они планировали провести медовый месяц в Южной Африке, прежде чем начать совместную жизнь в Париже. Океанский лайнер «Граф де Савойя» отправлялся в тот же вечер.
Когда Марион с мужем начали совместную жизнь в Париже, другая пара Картье, похоже, находилась на грани разрыва. Постоянный стресс Луи из-за экономических последствий депрессии отражался на их с Жаки супружеской жизни. В начале 1934 года произошел взрыв: он обвинил Жаки в неверности. Ее любовником, как он полагал, был Альфонсо XIII, бывший король Испании, отрекшийся от престола несколькими годами ранее. Он был известен своим роскошным образом жизни, многочисленными любовницами и несколькими незаконнорожденными детьми. Когда Луи обнаружил телеграмму от него в будуаре жены, то заподозрил неладное и обыскал ее вещи. Обнаружив «обильную переписку с одним и тем же иностранцем», как он писал Жаку, он впал в ярость и потребовал развода.
Жаки настаивала, что они встречались только «в рамках строгих правил светской жизни». Луи отказался выслушать ее, и она уехала в Будапешт. «Она живет в санатории в Свабхеги», – сообщала венгерская пресса в апреле, отмечая, что дама редко показывалась на публике. «Иногда она просит шофера отвезти ее в город на своей машине, чтобы навестить нескольких друзей. Оставшееся время она живет в уединении и ждет окончания процесса развода».
Сюзанн, сестра Луи, убедила его дать Жаки еще один шанс. Она сама страдала от несчастливого брака. Ее муж Жак Ворт открыто встречался с другой женщиной, но она осталась с ним – ради четверых детей и католической веры. «Бог, может быть, и не благословил меня совершенным мужем, – писала она братьям, – но одарил тремя замечательными братьями». Однако Луи очень отличался от своей сестры. Несмотря на то что сам он не был святым, мысль о том, что жена могла встречаться с видным членом общества, казалась крайне унизительной. Он отказался отступать. Луи «настаивает на разводе», телеграфировал Жак Пьеру. «Просит меня не вмешиваться, так как чувствует уверенность, что жена примет условия, если не получит поддержки. Анна-Мари, ПанПан [Туссен], Деде пытались изменить его мнение».
Даже мольбы Жанны Туссен, которая полюбила графиню и недавно сама влюбилась во французского барона, не смогли его переубедить. Семья старалась держать новость в секрете, но вскоре поползли слухи. К лету 1934 года в прессе уже вовсю кипела работа. «Двенадцать лет назад гордая графиня Алмаши вышла замуж за «короля драгоценностей». В Будапеште никто не удивится, если она снова выйдет замуж за царственную персону. Но на этот раз – за настоящего короля, хотя и бывшего, обладателя голубой крови».
Однако к осени 1934 года Луи, к удивлению братьев и сестер, передумал и решил воссоединиться с Жаки. Их девятилетний сын Клод был ужасно расстроен разлукой родителей, отчасти его мольбы убедили отца вернуться домой. «Я только что узнала о возвращении Луи к жене, – писала Сюзанн в октябре 1934 года. – В августе мне показалось, что Луи так решительно настроен на развод, что я этого не ожидала, но, несомненно, это произошло благодаря вмешательству сына. Чего только не сделаешь ради детей! Я надеюсь, что он будет вознагражден за свою снисходительность». Луи, верный обещанию, которое он дал Клоду, воссоединенился с Жаки. У него было достаточно проблем на работе, хотелось сохранить стабильность в семейной жизни. Положение во Франции становилось все хуже. Он был нужен Рю де ла Пэ.
Облегчение Франции от того, что она избежала последствий депрессии, было недолгим. В 1932 году европейская торговля резко сократилась, оставив банки и валюты на грани краха. «Ежемесячные цифры за апрель – июнь катастрофические, – сообщал в 1932 году директор Луи Коллен. – Рю де ла Пэ теряет свой престиж. Если не будет улучшений, большинство ювелиров и швейных ателье закроются». Дело осложнялось конкуренцией со стороны универмагов, которые привлекли традиционных клиентов Cartier более низкими ценами: «Le Printemps и Galeries Lafayette открыли ювелирные отделы, которые хорошо работают. Они продают бриллиантовые кольца за 100 франков. Каждый Дом теряет по 20 франков на кольце, но делает себе рекламу».
Парламентская нестабильность во Франции стала нормой, с мая 1932 по январь 1934 года правительство менялось пять раз. В итоге начался бунт, приведший к падению правительства. Поскольку приход популистского руководства выглядел все более вероятным, Луи опасался за будущее страны. В 1935 году он расчистил свою парижскую квартиру. В ужасе от того, что вещи могут быть конфискованы, перевез их в Будапешт, где жила Жаки, и они решили останавливаться в отеле, когда приезжали в Париж.
Кризис захлестнул и ювелирный рынок. Неуклонный рост количества доступного культивированного жемчуга поставил рынок под удар: цены на природный жемчуг упали на 85 процентов. Cartier, который все еще получал от него львиную долю дохода, присоединился к своему конкуренту Rosenthal в борьбе за справедливую классификацию культивированного жемчуга. Они хотели, чтобы изобретатель культивации жемчуга японский бизнесмен Кокити Микимото маркировал свой жемчуг как культивированный, отличая настоящий жемчуг (как они утверждали) от подделки. Микимото настаивал, что его жемчуг, полученный путем «посева» в тело устрицы небольшого кусочка перламутра, был не менее настоящим. К несча