Изучив кольца, мужчины задали несколько вопросов, а затем попросили показать их под настольной лампой. Когда Беллендже повернулся к столу, секретарь подал знак. Из-за закрытой двери внезапно появился третий мужчина, одетый в солнцезащитные очки и бандану. Он бросился на Беллендже с дубинкой, осыпая его градом ударов. Продавец отбивался. Крикнув: «Заканчивайте скорее!», мнимый секретарь присоединился к драке, схватив Беллендже – и немолодой француз-продавец, всегда вежливый и безупречно одетый, рухнул на пол в луже крови.
Грабители скрылись с кольцами. Пробежав по коридорам отеля, они перенесли украденные сокровища в ожидавшую машину и скрылись. А тем временем горничная предупредила официанта о необычных звуках, доносящихся из номера 305. Войдя в номер, они обнаружили Беллендже, который, что удивительно, еще был в сознании, несмотря на признаки черепно-мозговой травмы: его левая рука была парализована, одна сторона лица бесконтрольно дрожала. Немедленно вызвали врача. Беллендже думал только об украденных драгоценностях: «У них мои кольца, у них мои кольца!» – повторял он.
Когда несчастного доставили в больницу, началось полицейское расследование. Бандиты, естественно, назвали вымышленные имена, поэтому полиция выпустила бюллетень с описанием трех воров и нападавших, «женоподобных по манерам». Это было необычное ограбление. Просто праздник для прессы! Кто-нибудь слышал о хорошо говорящих, элегантно одетых джентльменах, совершающих столь жестокое преступление? Неужели им нужны были деньги? Страховщики Cartier, Lloyds, выпустили заявление, предлагая вознаграждение в размере 1500 фунтов стерлингов (около $122 000 сегодня) за любую информацию, ведущую к поимке похитителей колец.
Один человек дал полицейским наводку, в которой они нуждались. Сирил Смит работал ночным портье в Оксфордском отеле Clarendon. Он был удивлен, когда 21 декабря в 6.30 утра из Лондона на «ягуаре» приехали трое хорошо одетых мужчин. Выбор времени показался странным. Они должны были выехать из Лондона около четырех утра, чтобы к тому времени прибыть в Оксфорд. Странным было и то, что они явно не были знакомы с машиной, серым седаном, и попросили носильщика открыть багажник. Когда смена Смита закончилась в 9 утра, он прочитал в газетах сообщение о вчерашнем ограблении и сразу же обратился в полицию со своим рассказом. Преступники были схвачены, украденные кольца возвращены, а «плейбои Мэйфэра», как их назвали, оказались «четверкой мужчин, которые давно и успешно грабили вечеринки, ночные клубы и рестораны. Все из хороших семей, все учились в частных школах, один – сын генерала».
Во время судебного процесса два месяца спустя все еще слабый Беллендже позабавил толпу и таблоиды своими ответами. Когда его спросили, не боялся ли он, оказавшись в отеле, что его кольца украдут, он ответил: «Нет, я боялся только фальшивого чека». Позже, когда адвокат спросил его, сколько ударов он получил до того, как секретарь крикнул: «заканчивайте скорее», Беллендже вызвал еще большее веселье в зале суда коротким ответом: «Я не считал». После вынесения приговора воры были приговорены к тюремному заключению, а также к порке. Заголовки, обыгрывающие мысль обмена костюмов с Сэвил-Роу на тюремные серые робы, сопровождались насмешливыми комментариями о том, как в тюрьме тараканы заменят коктейли в качестве аперитива перед ужином. Беллендже сохранял благоразумие, воздерживаясь от комментариев, но был доволен тем, что нападавшие оказались за решеткой. После суда он уехал с женой отдыхать на юг Франции, что должно было ускорить выздоровление. К апрелю вернулся на работу, хотя время от времени у него болела голова.
Следующим летом дела пошли на лад. Беллендже выздоровел, Жак чувствовал себя гораздо менее опустошенным; оба планировали отправиться в Париж для предстоящего визита короля и королевы Англии. Когда в июле 1938 года туристы хлынули во французскую столицу, моральный дух был высок, и бизнес получил необходимый импульс. Французы пребывали в праздничном настроении и были полны решимости показать всему миру, что они умеют устраивать шоу. Флаги украшали километры улиц, газетные заголовки славили англо-французскую дружбу и мир. В течение трех дней творилось что-то невероятное. «Старожилы говорили, что перемирие не идет ни в какое сравнение с этим. Визит Эдуарда VII, говорили они, был замечательным, но не сравним с нынешними торжествами». Но хорошие времена не могли длиться вечно. Знамена были спущены, трудности в экономике и ожидание войны вернулись вновь. Продавцы Cartier снова стали продавать больше запонок и булавок, чем бриллиантов и сапфиров.
После летней эйфории 1938 года продавцы Cartier вернулись из сезонных магазинов на Ривьере с непроданными драгоценностями на 2 миллиона долларов и были поражены переменой настроения. После аннексии Австрии Гитлер стал более агрессивным. В мае 1938 года он приказал немецким войскам занять позиции вдоль границы с Судетами, чтобы запугать чешское правительство, в течение лета между ними было напряженное противостояние. Франция, не единственная, кто опасался вторжения Гитлера в Судеты, находилась в состоянии повышенной тревоги.
Париж был полон людей в военной форме. На важных общественных зданиях укладывали мешки с песком, тусклые голубые уличные фонари заменили прежние белые. Американское посольство советовало американцам покинуть Францию. В магазине Cartier раздавали противогазы; служащие должны были быть начеку 24 часа в сутки, готовые в любой момент упаковать драгоценности и спрятать их. Клиенты приносили свои изделия в магазин, прося продавцов спрятать их в надежном месте. Заказы были отменены. Деловые отношения между филиалами приостановлены.
Настроение в Лондоне было не менее тревожным. Но впереди было еще несколько месяцев передышки. 29 сентября, в последней отчаянной попытке избежать войны, британский премьер-министр Невилл Чемберлен созвал конференцию четырех держав. Гитлер, Чемберлен, премьер-министр Франции Эдуард Даладье и итальянский диктатор Бенито Муссолини встретились в Мюнхене, чтобы обсудить мирное соглашение. Когда Судеты в Западной Чехословакии были переданы Гитлеру, германский фюрер объявил, что это его последнее территориальное притязание в Европе; казалось, угроза войны предотвращена.
На следующий день Чемберлен вернулся в Англию. Когда открылась дверь его самолета British Airways, многотысячная толпа, ожидавшая его возвращения под проливным дождем, зааплодировала. Он развернул лист бумаги, подписанный им и Гитлером, и зачитал своему народу краткое соглашение, в котором подтверждалось «желание наших двух народов никогда больше не воевать друг с другом». Он говорил о «мире в наше время» и добавил ободряюще: «Теперь я рекомендую вам пойти домой и спокойно спать в своих постелях».
Картье выслушали эту новость с огромным облегчением. Жак, недавно вернувшийся из поездки к королю Зогу в Албанию, думал, что отменит предстоящий вояж в Индию, но теперь он мог написать клиентам-махараджам, что поездка запланирована на конец года. За месяц до отъезда Луи навестил его в Милтон-Хите, и они отпраздновали новость о заключении мира. Луи даже сделал пожертвование местному госпиталю Доркинга «в благодарность за героическое поведение мистера Чемберлена, миротворца». Пьер разделял радость братьев. «Этот болван, – сказал он, имея в виду Гитлера, – уже шесть недель портит нам бизнес».
К Рождеству 1938 года настроение было оптимистичным. «Во Франции предприняты огромные усилия по моральному и экономическому восстановлению», – писал Дево в конце года с Рю де ла Пэ, 13. Рождественская выставка, организованная Туссен, имела «большой успех» и принесла весомые результаты. Хорош был и январь: «В Париже у нас было много дел». Каннский и монакский филиалы были открыты во время каникул, поговаривали об открытии еще двух сезонных филиалов летом, на шикарных морских курортах Довиля и Биаррица.
Довольный улучшением ситуации в Париже, Дево решил, что стоит открыть парфюмерную линию. Шанель и Ворт пробовали это, оказалось – с успехом. Пьер принимал идею в теории, как и Туссен; однако Луи «формально возразил», и Дево планировал спокойно проработать идею глубже, прежде чем снова обсуждать со своим боссом.
Из Америки Пьер регулярно посылал в Европу последние новости об экономической ситуации в своей стране. Он опасался, что «социалистическая политика» администрации Рузвельта может крайне негативно отразиться на бизнесе. Когда Луи не ответил на одно из его писем (туда были вложены статьи из Международного бюро экономических исследований Бакстера), Пьер пришел в отчаяние. Мир переживал период больших потрясений, а брат спрятался в своем венгерском дворце. «Я прослежу, чтобы он их прочел, – заверил Дево Пьера, – он, очевидно, не понимает серьезности ситуации».
Следующая телеграмма, которую прислал Дево, была из Будапешта. Он был вызван туда мадам Картье, так как у Луи обнаружились серьезные проблемы с сердцем, «вызванные аномально низким [кровяным давлением]». Лучший врач Будапешта был рядом с Луи, Дево пригласил из Парижа известного кардиолога, профессора Лобри. «Доктор настроен более оптимистично», – сообщил Дево на следующий день. Профессор рекомендовал пациенту оставаться на строгом постельном режиме в течение двух месяцев. Физически он чувствовал себя гораздо лучше, сообщал Дево, но «особенно тревожился по ночам». Согласно инструкциям Пьера, новость о сердечном приступе Луи была скрыта. Только избранные знали правду, а Дево говорил, что босс «просто должен оправиться от стресса».
В начале 1939 года 61-летний Пьер планировал свое будущее. Надеясь в какой-то момент вернуться и жить в Европе, он решил обосноваться в Монако и все больше интересовался парижским филиалом. Поскольку Луи плохо себя чувствовал, планы Пьера становились все более реальными. Он поговорил с Дево о логистике и деталях возможного переезда. Прежде чем принимать решение, он хотел разобраться во всем: от цен на недвижимость в Париже до разницы в ставках налога на доходы физических лиц по сравнению с американскими.