ть Жан-Жака, который находился со своим кавалерийским полком недалеко от Версаля. Ему был обещан 24-часовой отпуск, и родители предложили встретиться в отеле Westminster.
Жак, не понаслышке знавший об опасностях фронта, часто представлял себе сына на коне, сражающегося под пулеметным огнем. До сих пор, хвала Господу, не было никаких признаков широкомасштабных военных действий. «Армия в боеготовности, – сообщали Клодели семье. – Все уверены в победе. Но будет борьба. Боевой дух превосходен». Однако «несмотря на то, что «фальшивая война» продолжалась, во Франции и на Рю де ла Пэ дела идут неплохо, – говорилось в отчете через шесть месяцев. – Большие Дома моды счастливы». И хотя ограничения военного времени были в силе, все еще можно было побаловать себя модой нового сезона на Рождество 1939 года. Дизайнеры, в частности Жанна Ланвен, делали шикарные цилиндрические сумки, в которых можно было носить противогаз. Военная резиденция в отеле Ritz прославилась хорошо одетыми парижанками в мехах и со спальными мешками Hermès.
Среди клиентов, дающих работу Cartier, был герцог Виндзорский, который «был особенно полезен компании». Летом герцог наслаждался светской жизнью на Ривьере, председательствовал на блестящих, наполненных драгоценностями мероприятиях, таких как Le Bal des Petits Lits Blancs – благотворительный бал в помощь детям, больным туберкулезом. С объявлением войны празднества прекратились, и они с женой бежали в Англию, но королевской резиденции в его распоряжении не оказалось. Изгнанная чета вернулась в город, где он мог общаться с друзьями и все еще жить смутным подобием светской жизни. «Париж веселится по-военному, – заметил Ноэль Коуард. – Никто специально не одевается, и все собираются у Максима».
Назначенный в британскую военную миссию неподалеку от Парижа, герцог Виндзорский продолжал делать покупки на Рю де ла Пэ, 13. Жак, считавший его одним из лучших клиентов до ссылки, был рад снова видеть его. Именно в эти первые месяцы войны герцог заказал большую брошь, которая должна была стать любимым украшением его жены. По своему обыкновению, герцог решил предоставить уже существующие ювелирные изделия – ожерелье и четыре браслета – из своей коллекции, чтобы сделать новую вещь. В этом не было ничего необычного; не только драгоценные камни можно было использовать заново, но и оправы шли в дело в военное время. Поскольку оптовая торговля была запрещена Банком Франции в 1940 году, если клиенты хотели сделать заказ на ювелирное украшение, они должны были сами полностью поставлять металл (в случае с платиной – 135 процентов веса).
Герцог и герцогиня Виндзорские в Мадриде, июнь 1940 года. Герцогиня надела новую брошь-фламинго Cartier
Пьер Лемаршан, вернувшийся в Париж после нескольких лет работы в лондонском магазине, по-видимому, работал над дизайном броши (Фредерик Мью, возможно, также принимал в этом участие). Брошь должна была изображать многоцветного фламинго: с бриллиантами паве для тела птицы и с маленькими изумрудами, сапфирами и рубинами для хвоста. Гениальность дизайна заключалась в том, что нога фламинго была сделана так, что когда герцогиня наклонялась, она не впивалась в нее. Впервые она наденет брошь на публику в день сорок шестого дня рождения герцога, 23 июня 1940 года, в мадридском отеле Ritz. Ее 44-й день рождения, когда она получила брошь в подарок, был всего четырьмя днями ранее.
Для Пьера Картье весна 1940 года, когда он стремился объединить семью и бизнес по ту сторону Атлантики, была временем испытаний. После серии обнадеживающих семейных вестей, новые его беспокоили. В марте он получил известие, что Жаку стало трудно дышать. Младший брат после Рождества перебрался из Парижа во французский курортный городок Баньоль, пытаясь лечить легкие, но это не помогло. «Его здоровье очень беспокоило меня в течение долгого времени, – признался Пьер Полю Муффа, соглашаясь с ним относительно внутренней силы Жака. – Он наделен замечательным физическим и моральным мужеством… Это человек с характером, который никогда не подводил».
Жак и Нелли снова переехали, на этот раз – в Монтану в Швейцарии, где, как они надеялись, большая высота над уровнем моря поможет Жаку дышать. Там их навестила младшая дочь Алиса с детьми. Алиса, вышедшая замуж за Карла Натера (сына мэра Санкт-Морица Жак нанял руководить тамошним сезонным филиалом), жила в Швейцарии с семьей мужа. «Папа производит на меня не очень хорошее впечатление, – писала она после визита к отцу весной 1940 года. – Он хорошо выглядит, когда лежит в постели, но когда пытается ходить, плохо дышит». Когда Алиса уехала, у Жака случился очередной рецидив. Местный врач посоветовал ему уехать из Монтаны на более низкую высоту, чтобы немного облегчить давление на легкие. К концу апреля он переехал в клинику «Сесиль», расположенную ниже по склону горы в Лозанне.
Пока Жак находился под пристальным вниманием обеспокоенных докторов, болезнь вновь настигла его старшего брата: в апреле 1940 года у Луи случился инсульт. Племянница навестила его в американской больнице в Париже и сообщила семье об ухудшении. Хотя дядя Луи вышел прогуляться по коридору, у нее сложилось впечатление, что «за ним нужно будет ухаживать, как за инвалидом». Его выздоровление, как говорили врачи, будет долгим; даже через несколько недель он выглядел плохо: «инсульт был тяжелым, активность будет снижена».
Из разговоров с Жан-Жаком Картье
Я знаю, что мой отец и Пьер беспокоились о Луи. Луи мог сильно волноваться, и это было нехорошо для его сердца. И не забывай, что на его глазах его мать и дочь отправились в клинику – думаю, это его тяготило.
Из Нью-Йорка, где Пьер мучительно переживал за здоровье братьев-инвалидов, оказавшихся вдалеке во время войны, радио передало новость, которой он так боялся. 10 мая 1940 года, после восьми месяцев относительного затишья, гитлеровская армия начала наступление на Западную Европу.
Гитлер яростно начал блицкриг в Европу. Всего за три недели британские войска и французские защитники были оттеснены к Ла-Маншу и вынуждены покинуть континент у Дюнкерка. Гитлеровская армия неуклонно продвигалась на юг. Солдаты гнали перед собой отступающую французскую армию и примерно 10 миллионов беженцев, «как будто, – вспоминал позднее сотрудник Cartier Paris, – немецкая армия размахивала чудовищной метлой и сметала всех свободных людей на юг Франции, поднимая в воздух удушливую пыль паники».
Многие богатые люди, включая Элси де Вулф, хозяйку экстравагантного довоенного циркового бала, бежали в Америку, когда в мае в Нидерландах начались открытые военные действия. Герцог Виндзорский был назначен губернатором Багамских островов, и в августе 1940 года вместе с женой отбыл в Нассау на коммерческом лайнере. Cartier Paris, однако, поначалу оставался открытым. «Остаемся открытыми в Париже в соответствии с правительственными указаниями», писали в нью-йоркский и лондонский филиалы те, кого оставили отвечать за магазины. Были приняты меры предосторожности: бухгалтерские книги компании, депозиты клиентов и часть товара отправили в Биарриц, на юго-запад Франции, где прошлым летом Cartier открыл временный шоурум. Продавец Муффа, раненный во время Первой мировой войны, перевез многие драгоценности. Пьер прислал ему благодарность «за преданность, с которой вы и все наши сотрудники заботитесь об интересах Дома, от которого зависит будущее каждого». Он также отметил, что «передача в Биарриц услуг и товаров» была в таких трудных условиях «мастерским ходом».
К 10 июня 1940 года французские министры бежали из Парижа; было создано временное правительство в Бордо. Четыре дня спустя немецкая армия заняла столицу. Те, кто не уехал вовремя, поспешно бежали. «Я восприняла наступление немцев как личную угрозу, – писала Симона де Бовуар 9 июня 1940 года. – У меня была только одна мысль – не быть отрезанной от Сартра, не попасть, как крыса в ловушку, в оккупированном Париже». На фоне всеобщей паники и миллионов беженцев парижские компании, которые еще не закрыли ставни и не заперли двери, сделали это сейчас. В их числе – фирма Cartier.
22 июня 1940 года Франция и Германия подписали соглашение о прекращении военных действий, продиктованное Германией. В соответствии с ним незанятый регион на юге Франции, Zone Libre, был оставлен свободным для управления остаточной французской администрацией, базирующейся в Виши и возглавляемой маршалом Филиппом Петеном. К северу от демаркационной линии лежала оккупационная зона, которая находилась под контролем нацистов. Французская армия была сокращена до 100 000 солдат, поддерживающих внутренний порядок. Для пересечения демаркационной линии требовались специальные документы, утвержденные гестапо. Франция оказалась разделенной надвое.
«Весь Париж здесь», – писала Марион своей семье из Биаррица в мае 1940 года; тысячи столичных беженцев хлынули в приморский город. После перемирия эта часть Франции попала в оккупированную зону, но Картье были среди тех, кто успел бежать на юг. В магазине Cartier в Биаррице царила атмосфера товарищества. «Не было места ни в одной комнате, ни в шкафу, ни в серванте, – вспоминал один из сотрудников. – Люди спали по трое в одной кровати, на бильярдных столах и на полу, остаток гордого магазина Cartier превратился в жилой дом… Еды было мало, но кое-что хранилось в задней части магазина; гарсон готовил в чулане».
Марион с детьми остановилась у своей тети Сюзанн, в двадцати километрах от Биарицца. Ее мужа призвали «куда-то на фронт» в апреле, она была на пятом месяце беременности и, понятно, боялась. «Мы не можем пойти в деревню из-за десантников, – писала она в мае. – Я не могу обедать в бистро или гулять по полям. Вчера вечером нам велели лечь спать полностью одетыми, в ботинках и с пистолетом в руках. Я спала вполглаза». Когда Пьер и Эльма, в отчаянном страхе за дочь, написали ей в ответ, она заверила их, что все не так плохо, как кажется. Сюзанн хорошо за ней ухаживала. «Я не могу описать, как она была добра, а ее вилла великолепна! Мне нравится страна басков».