Вскоре те, кто остался в магазине, смогли объявить, что «в настоящее время происходит около 20 посещений в день» в доме 13 на Рю де ла Пэ; «жизнь в Париже постепенно возвращается в нормальное русло, несмотря на отсутствие частных автомобилей, такси и автобусов». Cartier было разрешено использовать фургон для своих коллекций и доставки, как было до войны, но многие клиенты изменились. «Богатые евреи бежали из Франции или живут в свободной зоне», – писал Маршан в 1940 году, за год до того, как нацисты начали облавы на евреев в Париже. Американцы, из-за которых Джек Хейси был так занят в конце 1930-х, давно вернулись домой. На их месте были немецкие оккупанты, которым вынуждены были служить продавцы Cartier, боясь дать им малейший повод для захвата компании. Хотя магазин оставался открытым – якобы для продажи французам и немцам, предпринимались все усилия, чтобы отвадить нацистов. Зная, что немцы боятся прослыть собирателями дорогих вещей в трудное время, продавцы Cartier задавали им множество ненужных вопросов, пытаясь отвратить от покупки.
Несмотря на усилия продавцов, немецкие оккупанты с энтузиазмом покупали ювелирные изделия; каждая покупка, сделанная в «окупационных марках», причиняла Cartier ущерб с точки зрения валюты. Некоторые завели любовниц в городе, другие хотели подарков для жен; драгоценности оставались знаком любви. Шанель, которая закрыла свой бутик на Рю Камбон сразу же после объявления войны (заявив, что «сейчас не время для моды»), подверглась критике за отношения с нацистским офицером бароном фон Динклаге.
Из немецких клиентов, посетивших Cartier в Париже во время войны, самым страшным был назначенный преемник Гитлера рейхсмаршал Геринг. Он любил драгоценности, его маршальский жезл – подарок Гитлера в феврале 1938 года – был усыпан бриллиантами. Обосновавшись в столице, он жил в роскошном отеле Ritz, заняв несколько комнат и салонов. «В прошлый понедельник, – сообщал сотрудник Рю де ла Пэ, – Геринг пришел в магазин («Великий Дом Картье», как он выразился)». Сначала потребовал большое количество подарков: от маленьких драгоценностей до часов, но его следующим желанием было нечто, не доступное в военное время: «Он хочет купить тонкие платиновые часы и красивый рубин». Боясь разозлить печально известного маршала, сотрудники Cartier Paris вынуждены были подчиниться: «Мы считаем, что было бы разумно попытаться удовлетворить его».
Рейхсмаршал пребывал на пике власти и влияния: был главнокомандующим люфтваффе – немецкими военно-воздушными силами, самым высокопоставленным военным офицером в нацистской партии и назначенным преемником Гитлера. Именно он основал гестапо, сыграл важную роль в создании первых концентрационных лагерей для политических диссидентов и, по слухам, стал инициатором пожара, который спалил Рейхстаг в 1933 году. Если бы Геринг приказал, Cartier можно было бы в мгновение ока отправить в Берлин, запереть на замок, а всех сопротивляющихся депортировать в лагеря. Сотрудники дома 13 по Рю де ла Пэ ненавидели фашизм, но оказались в безвыходном положении. Когда Геринг «просил» о чем-то, это был приказ.
Иногда могущественный Геринг мог ответить любезностью на любезность. Однажды он вошел в дом 13 на Рю де ла Пэ и в разговоре с продавцом спросил о его семье. Продавец ответил, что его сын попал в плен в начале войны. Геринг ничего не сказал. Однако через несколько месяцев сын продавца вернулся домой. Радуясь возвращению из лагеря военнопленных, он не понимал, почему выбрали именно его. Другим сотрудникам Cartier повезло меньше: 12 человек были заключены в тюрьмы, в том числе – Клодель, Шалопен, Дево, Десуш и Реми. Пьер не оставлял попыток по их освобождению, но пройдут годы, прежде чем их выпустят из застенков.
Между тем Cartier решил открыть свой филиал в Канне. «Во всех отношениях это решение считается самым безопасным и лучшим для неоккупированной зоны»: в отличие от Парижа и Биаррица, каннский шоурум находился вне немецкого контроля. Работа в оккупированной зоне была трудной, поскольку немецкие власти запрещали вывоз товаров из своей зоны и контролировали все денежные переводы, банковские сейфы, золотые слитки и валюту. Канн позволил вести небольшой бизнес, хотя «само собой разумеется, что предполагается только ограниченная деятельность». Шоурум предполагалось заполнить спрятанными или вывезенными предметами, поскольку ничего другого из Парижа и оккупированной зоны получить было невозможно.
Находясь на вилле Сюзанн в стране басков, Жак услышал об открытии Каннского филиала от старого друга и сотрудника Жоржа Массабье, который направлялся туда, чтобы стать управляющим. До войны Массабье руководил лондонской группой дизайнеров на Нью-Бонд-стрит, 175. Был постоянным гостем в Милтон-Хит вместе с семьей. Жак хотел бы поехать в Канн, чтобы предложить поддержку, но его здоровье снова пошатнулось. Они с Нелли находились вдалеке от шума и суеты, в прелестной большой спальне с видом на море, но постоянный сквозняк не шел на пользу. Несмотря на большие подушки, которыми были заложены окна и двери, в дом проникал ветер с побережья Атлантики.
Здесь Жак услышал ужасные новости о воздушных атаках в Англии. Приказ об операции «Молния» был отдан Гитлером и Герингом 6 сентября 1940 года. Все лето немецкая и британская стороны сражались за превосходство в воздухе. Геринг твердо решил, что его люфтваффе должны втянуть Британские королевские военно-воздушные силы в битву на уничтожение. Начиная с 7 сентября Лондон подвергался системной бомбардировке, которая продолжалась 56 дней. После октября Геринг отдавал приказ атаковать только ночью, чтобы уклониться от королевских ВВС, но первые недели были страшны круглосуточными атаками. Погибли более 40 000 мирных жителей.
В Cartier London швейцарский зять Жака Карл Натер был среди тех, кто каждую ночь дежурил на крыше дома 175 по Нью-Бонд-стрит, держа наготове шланги, чтобы тушить возгорания от бомб. Молодой подмастерье Джо Олгуд присоединился к нему. Жак очень переживал, вспомнив, что совсем недавно нанял Олгуда. Беллендже прогнал молодого человека за то, что тот опоздал на собеседование, и Жак, сжалившись над мальчиком, сам провел интервью. Он хотел дать ему шанс, а теперь мальчик рискует жизнью ради фирмы. Большой семейный дом Жака и Нелли тем временем опустел, и они снова предложили его в качестве убежища нуждающимся. К счастью, никто не принял их предложения: Милтон-Хит, как и миллионы английских домов, будет поврежден немецкими бомбами, в то время как Cartier London чудесным образом останется невредим.
Услышав, что их дом в Доркинге разбомбили, Жак и Нелли радовались, что никто не пострадал. Слуги уехали с началом войны, оставшиеся жили в небольших коттеджах, которые не пострадали. Вторая дочь Жака и Нелли, Алиса, которая присоединилась к Карлу в Англии, уехала с детьми в Америку, как только начались бомбардировки. Остаток войны она проведет со своей сестрой Жако на Шелтер-Айленде в штате Нью-Йорк. Так что вместо дочерей в доме Сюзанн Жака ежедневно навещала его племянница Марион, сообщая ему новости. Они говорили о семье, об общих увлечениях – искусстве и рисовании, о лошадях. Жак старался поддержать племянницу, которая страшно волновалась за своего пленного мужа. И однажды она пришла с хорошими новостями.
Картье надеялись, что после бесчисленных обращений к руководству они добьются освобождения Пьера Клоделя. «Невозможно выразить мою радость и благодарность», – писала Марион в сентябре 1940 года. Ее энтузиазм был преждевременным. Месяц спустя, после допроса в лагере, дело Клоделя, похоже, было отклонено. «У нас плохое предчувствие и мало надежды». Но они не сдавались. Отчаянные попытки продолжались до тех пор, пока в январе 1941 года не пришли хорошие новости: «Спасибо Провидению за освобождение Пьера Клоделя!» – такими телеграммами обменялись члены семьи.
К весне 1941 года Марион воссоединилась с мужем. Супруги решили работать в доме 13 по Рю де ла Пэ, ожидая новостей о возможности возвращения в Америку. Клодель не был американским гражданином, так что оформление документов требовало времени, но у них были хорошие адвокаты. Они жили в отеле Le Bristol на Фобур-Сент-Оноре, ходили на работу пешком и частенько завтракали с Жанной Туссен.
И все же в городе витало чувство тревоги. Нацистские флаги заменили французские, каждый день оккупанты маршировали по Елисейским Полям, давая понять, кто здесь главный. В доме 13 по Рю де ла Пэ было неспокойно. Клодель, вырвавшийся из немецкого плена, теперь, как и другие сотрудники Cartier, должен был удовлетворять их запросы.
В выходные они проезжали через оккупированную зону на юго-запад, чтобы повидать дядю Жака, Нелли и их младшего сына – восемнадцатилетнего Харджеса (его не призвали на войну из-за последствий полиомиелита); семья переехала в отель Le Splendid в курортном городке Дакс. В какой-то момент показалось, что перспектива возвращения Марион, ее мужа и детей в Америку может побудить дядю сделать то же самое. Жак не хотел покидать свою страну во время войны, но ему требовалось хорошее медицинское обслуживание. Он говорил о предстоящем путешествии и даже заказал билет на пароход в конце марта, но сначала хотел увидеть старшего сына. Жан-Жака недавно демобилизовали из кавалерийского полка.
Страстно мечтая увидеть родителей, Жан-Жак отправился на их поиски. Знал, что они находятся на юго-западе Франции, но сам был в свободной зоне и не имел необходимых документов для пересечения границ. Он отправился в Каннский филиал. Когда Жан-Жак вошел в салон, Массабье аж подскочил: молодой солдат отличался от школьника, которого помнил директор, но не было сомнений, что это был старший сын мсье Жака. Он приветствовал его, как давно потерянного сына, крепкими объятиями.
Когда Жан-Жак объяснил, что нужно проехать через прибрежную область, чтобы добраться до родителей в оккупированной зоне, Массабье не колебался ни секунды: он заплатил контрабандисту, чтобы тот забрал парня. Жан-Жаку придется путешествовать ночью, объяснил он, и быть предельно осторожным. Неизвестно, что могли бы сделать немцы с человеком, пойманным на пересечении границ без надлежащих документов.