Признавая, что Cartier Paris нуждается в сильном лидере больше, чем когда-либо, Пьер попросил Дево взять на себя роль председателя компании. Он был опытен, надежен и высоко ценился – как внутри компании, так и в стране. После того как его полк успешно сбил немецкие истребители, он стал настоящей знаменитостью и, подобно Пьеру, вошел в правление многих организаций. И даже был поставлен выше Франсуа Миттерана на пост президента Национальной федерации военнопленных (ФНПГ) – организации, которая занималась возвращением военнопленных. Всю оставшуюся жизнь Миттеран, будущий президент Франции, будет называть своего друга Дево mon président!
Внешне роль Дево заключалась в том, чтобы поддерживать нормальное функционирование бизнеса в трудных условиях. Дела шли медленно, как в оккупированной столице, так и в Канне. «Здесь, на Ривьере, купили очень мало товаров», – сообщал старший продавец в сентябре 1942 года. Клиентов найти сложно, деньги не стабильны, цены высоки: «Трудно сравнить цены в Нью-Йорке с ценами во Франции. Мы работаем в замкнутом пространстве. Стоимость жемчуга растет. Нужно дождаться мира, чтобы увидеть реальные цифры».
Но помимо повседневных деловых забот оставалась угроза немецкого захвата компании. Дево, активно участвовавший в Сопротивлении, был полон решимости добиться того, чтобы оккупанты потерпели неудачу. «Если бы мы не оказали сопротивления, – писал он, – Дом был бы разрушен и его трудно было бы восстановить». Дево оценил общее число мастеров ювелирного дела во Франции примерно в 300 человек, треть из них – специалисты Cartier. Поэтому необходимо «упорно сопротивляться» попыткам перевезти компанию в Германию – не только для будущего Рю де ла Пэ, 13, но и французской ювелирной отрасли в целом.
Из разговоров с Жан-Жаком Картье
Вскоре после того, как начал свое ученичество, я узнал, что был в списке людей, которых должны были увезти работать в Германию. Там было много разных фабрик, куда посылали людей, – не только оружейных. Кто-то предложил сбежать, но если бы я не появился, они бы просто взяли кого-то другого из Cartier. Лучше уж я, чем тот, у кого дети. Поэтому я изучил карту Германии и спрятал несколько маленьких бриллиантов в чехол для бритвенной кисточки – на случай, если понадобится продать их, чтобы выжить. Перед отъездом был медицинский осмотр. Французский врач, который меня осматривал, сказал: «Картье, Картье, я знаю это имя, вы принадлежите к ювелирной семье?» – «Да, Жак Картье был моим отцом». Позже я узнал, что меня забраковали. Я понятия не имею, что врач написал на моем бланке, но могу только догадываться, что он имел в виду туберкулез или что-то в этом роде. Немцы боялись впустить туберкулез в страну. В любом случае это означало, что я смогу закончить свое ученичество в Париже.
Со временем все больше служащих возвращалось в Париж из лагерей военнопленных. Дизайнер Жорж Реми до Рождества 1943 года был в польском лагере. «Он умирал от голода, мерз и вынужден был выполнять тяжелую работу», – вспоминала семья. Реми, художник, в свободное время творил. Он рисовал все, что видел: товарищей по камере, играющих в карты, часовых на вахте. Реми говорил по-немецки, и некоторые охранники просили его нарисовать их портреты. Но однажды случилась беда. Когда он работал на морозе, одна из тяжелых повозок, которую он и товарищи по несчастью толкали вверх по склону, сорвалась. Еще мгновение, и ему бы раздробило руки, но один из охранников сжалился над талантливым пленником и оттолкнул его. «Этот охранник спас его руки», – вспоминала семья впоследствии. Реми смог использовать свои умелые руки, рисуя эскизы украшений для клиентов – от герцогини Виндзорской до Барбары Хаттон.
Реми был один из многих тысяч пленников, чья психика глубоко пострадала за время плена. Долгое время Реми рисовал только серыми и коричневыми красками – как будто внутри у него погас свет. Когда восстановился, он присоединился к друзьям и коллегам. Один из них, Лемаршан, который был освобожден от действительной службы несколькими годами ранее, уже некоторое время создавал ювелирные вещи военного времени. Иногда они имели политическое значение. В 1942 году по просьбе французской клиентки Франсуазы Леклерк, которая участвовала в Сопротивлении, парижская мастерская изготовила маленькую брошь с шестиконечной звездой. Будучи католичкой, Леклерк носила ее на протяжении всей немецкой оккупации – в знак солидарности с еврейскими друзьями.
Одним из самых известных произведений Cartier военного времени была брошь по рисунку Лемаршана, изображающая птицу в клетке. Известный своими изображениями животных, Лемаршан использовал этот образ, чтобы он стал символом города, захваченного угнетателем. Птица символизировала французских граждан, взятых в плен немцами в их собственном городе. Cartier дерзко выставил брошь в витрине на Рю де ла Пэ в 1942 году. По некоторым данным, брошь привела к тому, что Туссен, глава ювелирного отдела, была вызвана на допрос и задержана, пока ее подруга Шанель не пришла освободить ее.
К концу 1942 года Франция все глубже попадала под немецкий контроль. В ответ на вторжение союзников в Северную Африку Гитлер приказал оккупировать юг Франции и Корсику. Свободной зоны больше не было, вся страна оказалась под контролем германской армии. Ранее Cartier открыл свое отделение в Канне, но теперь, когда возникла угроза, что все вещи могут быть конфискованы в любой момент, требовалось другое решение. Под руководством Дево директор каннского бутика Массабье начал создавать новую компанию в Монако. Первоначально филиал Cartier в Монте-Карло принадлежал Cartier Paris. Идея состояла в том, чтобы сделать его независимым, скрытым от немецких властей. В 1943 году была создана новая компания Cartier Monaco. Директорами здесь стали Массабье и Коллен.
После смерти отца к Жан-Жаку в парижском отеле Westminster присоединилась мать. Нелли сняла большой номер с несколькими окнами, выходящими на Рю де ла Пэ. Больше года, каждые третьи выходные, Жан-Жак ездил ночным поездом на юго-запад Франции, чтобы встретиться с Лидией в доме ее отца. Он откладывал часть жалованья, чтобы купить обратный билет третьего класса в спальном вагоне. Это было долгое, неудобное путешествие; не обошлось и без неприятностей. Он научился прыгать с движущегося поезда под откос за пару миль до прибытия в Биарриц, чтобы избежать немецкие патрули, проверяющие документы на станции. И к тому времени, как добирался до дома Лидии в субботу утром, у него оставалось всего двадцать четыре часа, чтобы вернуться в Париж.
Со временем он понял, что нашел девушку, на которой хочет жениться. Однажды в выходные он пригласил ее на прогулку после обеда и сделал предложение. Для него все было просто: он любил ее и обещал всегда заботиться. Она тоже любила его, но, к несчастью, для нее все было не просто.
Анри Бельс, отец Лидии, относился к этому браку скептически: как в свое время Жак столкнулся с неодобрением семьи Харджес, так и губернатор Фландрии сомневался, достоин ли молодой француз его старшей дочери. Он был особенно чувствителен после трудностей, которые они пережили с младшей дочерью Лилиан. Два года назад девушка тайно вышла замуж за овдовевшего бельгийского короля Леопольда во время нацистской оккупации его страны. Это вызвало злую полемику в прессе с заголовками типа: «Сир, мы думали, что у вас траурное лицо. Вместо этого вы спрятали его на плече женщины». Увидев, как младшая дочь страдает от нападок прессы, родители Лидии были настороже.
Жан-Жак больше, чем когда-либо, тосковал по отцу. Жак мог бы разговаривать с мсье Бельсом на равных, и все восхищались бы его рассудительностью и прекрасными манерами. К счастью, в парижской конторе нашелся человек, который вызвался занять его место. Дево, узнав о бедственном положении Жан-Жака, предпринял опасное путешествие через всю страну, чтобы лично поговорить с губернатором Бельсом и убедить его в перспективах Жан-Жака.
Из разговоров с Жан-Жаком Картье
Что бы Дево ни сказал папаше Бельсу, это сработало. Я был ему очень благодарен. Он был прекрасный человек, проделал такой тяжелый путь. Я жалею, что недостаточно поблагодарил его в тот раз.
Свадьба состоялась 1 октября 1943 года в католическом монастыре в Шату, на окраине Парижа. Нелли и сводная сестра Жан-Жака Дороти были единственными гостями со стороны жениха. Родители Лидии устроили простой свадебный завтрак для немногих членов семьи Бельс, которые смогли приехать в военное время. Жан-Жака это вполне устроило, потому что он ненавидел быть в центре внимания.
Вернувшись в Париж, Жан-Жак и Лидия жили в маленькой мансарде на верхнем этаже отеля Westminster. «Слишком жарко летом, слишком холодно зимой», – вспоминали они. Каждый день Жан-Жак спускался вниз, чтобы продолжить свое ученичество, надеясь, что война вот-вот закончится, Париж возродится и он сможет вернуться домой – в Англию.
К концу 1943 года усилились слухи, что Свободное французское движение де Голля набирает силу. Уже можно было надеяться на победу над фашизмом. В мае де Голль и один из лидеров Сопротивления, Жан Мулен, объединили восемь групп в Национальный совет сопротивления (CNR). Три месяца спустя CNR объединилась с французской армией Африки (l’Armée d’Afrique); де Голль захватил вишистские территории в Африке, Индии и на Тихом океане. Эмблема «Свободной Франции» – лотарингский крест, выбранный де Голлем из-за ассоциации с Жанной д’Арк, – распространялась по французским колониям.
Многие из тех, кто сомневался в де Голле, теперь готовы были поддержать его. В Америке это затронуло и президента Рузвельта, который так долго настаивал на поддержке правительства Виши. В Англии Черчилль, который весной 1943 года назвал де Голля «тщеславным и злобным», к осени того же года признал, что генерал выиграл борьбу за французское лидерство.
Во время войны Пьер упорно трудился над сохранением хороших отношений с президентом Рузвельтом, соглашаясь с его решением поддержать Петена вместо де Голля. В 1943 году он послал Рузвельту в подарок часы Cartier. «Мои соотечественники особенно благодарны вам за то, что вы делаете для них, – говорилось в письме президенту, – мы понимаем, что именно благодаря вашим усилиям и хорошему руководству Франция снова будет жить». Пьер выгравировал на великолепных часах из оникса, нефрита и серебра инициалы ФДР. Зеленый и черный цвета, напоминающие камуфляж, считались подходящими для того времени. У часов было пять циферблатов, главный из которых показывал время в Нью-Йорке и Вашингтоне; четыре вспомогательных – время в Лондоне/Париже, Берлине/Риме, Сан-Франциско и Токио: «Я думал, что часы, которые… отметят час победы, могут оказаться полезным дополнением к вашему рабочему столу».