Эльма признавалась невестке, что беспокоится за мужа. Пьер всю жизнь много работал. «Он приходил рано и оставался допоздна, шесть дней в неделю», – вспоминали сотрудники. Но в свои 67 он уже был не молодым человеком, да и стресс выматывал. И все же он не мог уйти на покой – заботы не давали. После Первой мировой войны на Западе был период бурного спроса на предметы искусства и драгоценности, но сейчас, после тяжелых лет лишений, людям было не до красивых вещей. Частично это произошло из-за того, что бóльшая часть богатства была уничтожена годами военного конфликта, но, что еще тревожнее, у людей изменились образ жизни и ценности. Было ощущение, что вкладывать большие суммы в предметы роскоши теперь неприемлемо. И даже если те, у кого остались деньги, были готовы их умеренно тратить, люксовым компаниям было необходимо пересмотреть свою стратегию.
Пьер не спал ночами, размышляя о том, что следующее поколение семьи не понимает масштаба проблем и не осознает своей ответственности. Три брата Картье, выросшие над магазином отца на Итальянском бульваре, мечтали создать международный ювелирный бизнес. То, что они преуспели, в значительной степени было следствием крепких родственных связей, но у их детей уже не было такой близости. Братья управляли филиалами в разных странах, видя друг друга лишь изредка, так что кузены выросли едва знакомыми. Пьер не знал, насколько охотно они будут работать вместе и прислушиваться к его советам.
Из разговоров с Жан-Жаком Картье
Некоторое время я учился в одной школе с Клодом (Le Rosey в Швейцарии). Но он был намного моложе, так что мы не были близки. Помню, он очень хотел, чтобы одноклассники знали, что я его двоюродный брат, потому что я был хорошим лыжником – мы обычно проводили зимние каникулы в горах. И просил помочь ему натереть лыжи, чтобы он мог ехать быстрее! Но в остальном я его почти не видел: семнадцатилетний парень имеет мало общего с одиннадцатилетним.
Наиболее серьезную озабоченность у Пьера вызывал вопрос принадлежности Cartier New York. Три брата уже давно держали финансовую долю в бизнесе друг друга. Эта договоренность, по их мнению, являлась ключевым фактором международного успеха фирмы. И если Пьер был счастлив разделить нью-йоркский филиал со своим талантливым старшим братом, совсем иная ситуация возникала с молодым племянником, который не был мотивирован на процветание компании.
Луи написал несколько завещаний и оставил огромное состояние по всему миру – недвижимость и банковские счета в разных странах и валютах. Там были драгоценности, предметы мебели и бесценные картины, включая коллекцию персидских миниатюр, которые Луи, обладавший исключительным вкусом, тщательно собирал многие годы. Но Пьера волновал не вопрос наследства. Луи оставил бóльшую часть состояния сыну Клоду и жене Жаки. Анна-Мария была еще одной главной наследницей, но поскольку она находилась в психиатрической клинике, ее доля перешла к сыну, Рене-Луи Ревийону.
И Луи, предвидев, что сильные личности в его семье не сойдутся во взглядах, проявил предусмотрительность. В завещаниях было прописано, что если кто-либо из членов семьи оспорит право наследования, их доля будет аннулирована. Пьер чувствовал, что так и должно быть, и не собирался оспаривать желания брата. Но у него было сильнейшее опасение, что это может повлиять на нью-йоркский Дом.
В завещании 1935 года, составленном в Париже, Луи передавал все акции Cartier Paris Клоду, но не упомянул о своих крупных пакетах в других филиалах. Более позднее завещание, составленное в Будапеште в феврале 1939 года, вскоре после его сердечного приступа, также называло Клода главным наследником парижского бизнеса, но вновь не упоминало о его финансовом интересе к нью-йоркскому или лондонскому бизнесу. Для Луи будущее парижского дома, которым он управлял на протяжении десятилетий, было приоритетом. Зная, что «разделение в семьях приводит к разорению и несчастью», он приказал наследникам «поддерживать гармонию между собой, двоюродными братьями и сестрами». И даже оставил особые указания относительно того, что должно произойти, если один из них захочет отказаться от своих прав на парижское отделение. Как выяснилось, дело было не в том, что Клод не интересовался активами Cartier Paris, а в том, что он претендовал на акции покойного отца в Cartier New York.
Со своей стороны, Пьер полагал, что является законным владельцем пакета акций нью-йоркского филиала, принадлежавшего Луи. «За пятьдесят лет нашего партнерства… даже письменного соглашения не существовало», – писал он. Соглашение заключалось в том, что после смерти одного из братьев контрольный пакет акций должен быть продан другому брату.
Убежденный в своей правоте, Пьер чувствовал, что племянник ведет себя как «торговец коврами», оспаривая его точку зрения. По его мнению, Клод унаследовал долю покойного отца в парижском филиале и ему не стоило вмешиваться в дела Cartier в Нью-Йорке. Но вдова Луи, Жаки, настаивала на том, чтобы ее сын унаследовал все отцовские доли во всех филиалах. Для семьи это было тревожное и противоречивое время, дебаты затянулись на годы.
В разгар жаркого спора с Клодом Пьер обратил внимание на другого племянника – Жан-Жака, старшего сына Жака. Пьер едва знал его, но получал информацию от других. Дево сказал, что молодой человек серьезно относится к делу, Жако предположил, что он станет отличным дизайнером; а действия племянника на войне говорили сами за себя. Однако были и опасения. В Лондоне Беллендже чувствовал, что некоторые из старых служащих не слишком охотно соглашаются работать на человека, которому едва исполнилось двадцать. Они и уважали Жака, но почему должны испытывать те же чувства к его сыну? Отчасти в ответ на опасения Беллендже Пьер выступил с предложением создать международный комитет по управлению. «Дегекар», как его назвали, состоял из старших руководителей каждого филиала и должен был управлять глобальным бизнесом. И позволял Пьеру присматривать за племянниками. Подобная структура была не нужна в то время, когда бизнес управлялся братьями, но теперь, когда на сцену пришли представители разных поколений семьи, это стало насущной необходимостью.
В конце 1945 года, после того как Жан-Жак был демобилизован в последний раз, Пьер попросил его приехать в Америку. Он хотел ближе познакомиться с племянником, поговорить о будущем и лично убедиться в его мотивах и целях. Он планировал рассказать Жан-Жаку о своих идеях и объяснить, как важно работать вместе для поддержания международного бизнеса. Cartier London был для Пьера не так важен, как Cartier Paris, но он хотел убедиться, что дело в надежных руках. Для клиентов имя Cartier было определяющим, им было не важно, Европа это или Америка. Если Жан-Жак не добьется успеха в лондонском доме, это плохо отразится на всей фирме.
Жан-Жак вернулся домой осенью 1945 года другим человеком. Последний раз его нога ступала на землю Англии шесть лет назад: он посетил родителей перед самым объявлением войны. Казалось, это было целую вечность назад. С тех пор он сражался, обучался у лучших ювелиров, потерял обожаемого отца, женился на Лидии и сам стал отцом. Жан-Жак вернулся в Англию 26-летним, с семьей – только для того, чтобы «найти свой дом Милтон-Хит в Доркинге… разрушенным». Его мать, Нелли, хотела отремонтировать его и переехать туда, но ее адвокат настаивал: послевоенные английские налоговые ставки уничтожат ее наследство. Ей посоветовали продать дом и переехать в Швейцарию. И это в ее 67 лет!
Не имея собственного угла, Жан-Жак и Лидия провели первые несколько месяцев в Англии, деля небольшой коттедж с конюхом и его женой. Позже они переедут в Сондес-Филд – в дом, который раньше принадлежал его сестре Элис. Но Жан-Жаку потребуется время, чтобы снова встать на ноги. Поскольку у него не было возможности забрать свои вещи из Милтон-Хит, он даже был вынужден написать властям просьбу о талонах на одежду, объясняя, что он и его жена пересекли Ла-Манш «только с самым необходимым».
Первое Рождество, которое они провели в Доркинге после войны, было скудным. И вскоре после встречи Нового года, 4 января 1946 года, Жан-Жак поднялся на борт «Сакраменто», большого грузового и пассажирского судна, направлявшегося в Нью-Йорк. Он ехал на встречу с дядей.
Из разговоров с Жан-Жаком Картье
Меня ужасно укачивало. Каждое утро корабельный стюард приходил ко мне в каюту с яблоком; каждый раз я послушно съедал яблоко и меня рвало. «Не беспокойтесь, сэр, – говорил стюард, – капитан тоже ужасно болен». Я в этом сомневался! Но все еще помню этот маленький жест доброты.
Жан-Жак не горел желанием ради встречи с Пьером оставлять жену в стране, которую она едва знала, но его мать, которая уже была в Нью-Йорке, чувствовала, что именно этого хотел бы его отец. Жан-Жак поселился у нее в Plaza, и она говорила с ним о необходимости верить в себя. У Нелли был контрольный пакет акций Cartier London: одолжив Жаку деньги на Cartier Ltd., она унаследовала его акции после смерти. Нелли знала: покойный муж предпочел бы, чтобы у руля стоял старший сын. И все же Жан-Жак нервничал; он хотел заслужить доверие Пьера, чтобы дядя осознанно выбрал его в качестве преемника отца. В то же время он так благоговел перед покойным отцом, что сомневался, сможет ли когда-нибудь занять его место. Он многому научился в Париже, но мало что знал о лондонских делах и боялся, что Пьер поставит его на место.
Ему не стоило волноваться. Раньше Жан-Жак находил дядю чересчур строгим, но тогда он был еще ребенком. Теперь они встречались на равных, и Жан-Жак понял силу, связывавшую братьев. Из того, как Пьер говорил о Жаке, было ясно, как горячо любил он младшего брата, как восхищался им. И в горе, которое разделяли, они были едины, возрастные барьеры рухнули. Пьер заверил племянника, что готов помочь ему всем, чем может.
Пьер пригласил Жан-Жака в свой кабинет для встречи с нью-йоркской командой. Он хотел, чтобы племянник увидел масштаб работы на Пятой авеню и оценил Cartier как глобальный бизнес. Он говорил о важности постоянных связей между тремя ветвями, делился своими планами, успокаивал: международный комитет по управлению предложит свою помощь, и есть один из братьев Картье, контролирующий весь процесс. Потом Пьер перешел к обсуждению предстоящих задач в Лондоне. Бизнес и производство драгоценностей во время войны прекратились. Теперь, когда воцарился мир, важно было продумать, как возобновить работу мастерских.