После положительного заключения эксперта Леопольд и Лилиан согласились продолжить работу с ожерельем. Жан-Жак отправился обратно в Англию, а россыпь бриллиантов благополучно вернулась в его сумку, чтобы быть вставленной в ожерелье мастерами из English Art Works. Покидая Бельгию, он снова был остановлен таможней. Дежурил тот же человек. Увидев коллекцию бриллиантов Жан-Жака, усмехнулся. «Видите, – сказал он, – я же говорил, что вы никогда не продадите их здесь!» Жан-Жак улыбнулся, зная, что только что получил один из самых важных заказов как раз в то время, когда лондонский бизнес нуждался в этом больше всего.
К началу 1950-х годов Клод, которому едва исполнилось 20, начал сомневаться в своем решении купить нью-йоркский Дом. Хотя ему нравился престиж владения Cartier New York, бремя управления крупной компанией в сложных условиях ведения бизнеса было непосильным. Напротив, Париж, прежде унылый, стал вполне подходящим местом для жизни. После смерти матери, Жаки, Клод все больше времени проводил за границей. Будучи одним из самых богатых и красивых холостяков, он вовсю наслаждался светской жизнью. В марте 1954 года, когда в газете New York Times появилась новость о его помолвке с моделью Dior, обладательницей «самой узкой талии в Париже» мисс Сильви Хирш, он, похоже, успокоился. Но на следующий год стало известно, что Клод встречается с другой моделью, и помолвка была расторгнута.
К счастью, команда, которую Пьер тщательно создавал на протяжении многих лет, была достаточно сильна, чтобы вести компанию вперед – даже с неопытным лидером. Старшие сотрудники продолжали задавать тон, передавая свой опыт и ценности новому поколению.
16-летний Альфред Дюранте из Бруклина учился в художественной школе, когда в 1953 году его вызвали на собеседование к начальнику отдела дизайна Морису Додье. Cartier часто набирали персонал из художественных школ Лондона, Парижа и Нью-Йорка. Дюранте никогда не рассматривал ювелирный дизайн как профессию; думал, что станет иллюстратором. Но во время собеседования, когда его попросили нарисовать брошь-цветок, Додье разглядел в юноше потенциал и предложил Клоду с ним встретиться. Клод тут же предложил молодому человеку работу. И Альфред Дюранте, не имея ни малейшего представления о том, как это отразится на дальнейшей судьбе, согласился.
Додье стал его наставником – и не пожалел времени, чтобы обучить его не только искусству ювелирного дизайна, но и обращению с клиентами. Когда Додье вызывали на встречу с герцогиней Виндзорской, он брал с собой ученика. Дюранте, который много лет будет работать с Cartier, вспоминал эти годы как особое время учебы у старожилов. Хотя он присоединился к фирме после ухода Пьера, в повседневной жизни компании по-прежнему доминировал привитый Пьером идеал Cartier: ориентация на качество и уважение к работе.
Нью-йоркские дизайнеры очень серьезно относились к своим обязанностям. В то время как Додье сосредоточился на частных заказах для важных клиентов, к Джерри Мюллеру можно было обратиться со старым украшением для переделки. Он, как никто, умел выслушать клиента и сделать ровно так, как он просит. Дюранте тем временем начал разрабатывать семейные гербы для отдела канцелярских принадлежностей. Это было очень далеко от великолепных украшений, которые он позже создаст для Элизабет Тейлор, но он прошел отличную школу понимания заказа и общения с клиентами.
Как только проект был утвержден, его передавали в мастерские. Marel Works производила золотые предметы, такие как застежки для сумочек и бирки со знаками зодиака, в то время как Vors & Pujol (пришедшая на смену American Art Works), по соседству, делала лучшие украшения для продажи и выполняла заказы. Мастер-ремесленник Ворс и закрепщик Ларрье гарантировали, что Cartier New York по-прежнему производит лучшие изделия на американском рынке. Ворс даже во время обеденного перерыва занимался изготовлением модных украшений, которые позже появятся в шоуруме Cartier: идеальные куполообразные кольца – достаточно выдающиеся, чтобы быть замеченными, но не настолько крупные, чтобы зацепиться за одежду.
Ларье был великим мастером, обученным во французской манере; он был искусен в создании каждой крошечной детали оправы – прочной, но тонкой, пропускающей свет. Создавая бриллиантовое ожерелье, он часами сидел с камнями, разложенными по размеру на куске черного фетра; каждая часть оправы была тщательно разработана и структурирована – чтобы соответствовать своему бриллианту.
Именно такие мастера обеспечили репутацию Cartier во время перемен. Но бум середины 1950-х привел к появлению на рынке все большего числа ювелиров. Когда конкуренция усилилась, Клод и его высшее руководство решили, что филиал должен идти в ногу со временем и выпускать более экономичные товары. Та же мысль, что у Жан-Жака в Лондоне, но двоюродные братья по-разному расширяли клиентскую базу. В Нью-Йорке жизнерадостному Анри Лебагу, начальнику производства, было поручено просматривать ювелирные изделия других мастерских и покупать те, что отвечали вкусу клиентов. Это был способ адаптации к меняющимся временам, но по мере того, как нью-йоркский Дом все больше полагался на внешних поставщиков, возрастал риск несоответствия между филиалами.
Решение Клода обратиться к богатеющему среднему классу вполне объяснимо. Америка была конкурентным рынком, и приходилось приспосабливаться к меняющимся временам. Даже Пьер признавал, что современный подход его племянника эффективен для сегодняшнего рынка – autres temps, autres moeurs! (иные времена, иные нравы). Cartier уже имел всемирную известность, и Клоду не нужно было бороться за создание репутации, как предыдущим поколениям. Например, братья Картье считали культивированный жемчуг намного хуже натурального и отказывались его продавать. Клод же поручил Джону Гори из отдела закупок начать его покупать.
Некоторые идеи Клода имели право на существование. Например, в случае с жемчугом: для старшего поколения идея использовать что-то другое вместо натурального жемчуга, казалась ересью, но мир ушел вперед, и реальность такова – культивированный жемчуг очень популярен. Проблема Пьера заключалась в том, что решения его племянника осуществлялись без консультаций с коллегами и должной осмотрительности. «Он, кажется, решил все авторитарно, – написал директор Cartier о последнем плане Клода относительно южноамериканского филиала. – Он не читает газет и ни с кем не разговаривает, кроме тех, кто ищет удовольствий».
Клод помогает модели Dior примерить украшения Cartier во время запуска ветви Cartier Caracas в 1953 году
Три брата унаследовали от отца чувство финансового благоразумия, и, хотя открывали сезонные шоурумы – в Палм-Бич, Сент-Луисе, Санкт-Морице, Канне, это не делалось без тщательных обсуждений и подготовки. Альфред, например, наложил вето на идею создания русской и индийской ветвей, считая их слишком рискованными. Но в 1953 году, когда Клод решил открыть филиал Cartier в Каракасе, это было сделано без консультаций с семьей. Он побывал в Венесуэле четыре года назад со своим бухгалтером Рене Пуэчем и остался под впечатлением. Доход на душу населения в стране был самым высоким в Латинской Америке, средний класс рос, пейзаж украшали небоскребы и современные дома. Это был оживленный экзотический город, и Клод хотел стать его частью.
Новый магазин Cartier Caracas делил здание на проспекте Франсиско де Миранда с Christian Dior. Вывеска над входом в элегантное строение гласила: Christian Dior (вверху) и Cartier (чуть ниже). При входе клиентов направляли направо – за драгоценностями, налево – за модой. Рафаэль Кабрера, пуэрториканец, нанятый в Cartier New York в 1948 году, был послан управлять шоурумом и летал туда-обратно с драгоценностями. Однако бизнес в Южной Америке оказался гораздо более сложным и нестабильным, чем Клод себе представлял. Кубинская революция разразилась в 1953 году, а несколько лет спустя один из менеджеров фирмы в Каракасе погиб в авиакатастрофе. Отчасти это было просто невезение, но опасения Пьера по поводу импульсивных поступков племянника оправдались. По мнению клиентов, Cartier должна была быть одной фирмой. Клод, казалось, не понимал, что его принятые в Америке решения влияют на все ветви компании.
В 1955 году Пьер и Эльма принимали президента Эйзенхауэра в своем швейцарском доме во время саммита времен холодной войны. Визит попал в газеты – вместе с новостями о том, что президент арендовал 52-футовую яхту Пьера, но он был лишь одним из известных гостей виллы «Эльма» в 1950-х годах. Обеденные книги четы Картье, перечисляющие планы рассадки и меню, содержали сотни имен влиятельных персон. И семью, конечно, всегда ждали с радостью, особенно – дочерей и внуков, но также племянниц, племянников и их детей. Нелли, переехавшая в соседний дом на берегу Лемана, часто приходила к ланчу.
Но Пьер и здесь не мог полностью отключиться. «Пьера раздражает положение дел в Париже», – писал Жан-Жак матери. Чувствуя, что Cartier Paris нужно свежее управленческое мышление, он вновь обратился к единственному человеку, который мог помочь. Он неоднократно просил Дево оставить руководящую должность в Shell и вернуться в фирму, но Дево отказывался. Незадолго до Рождества 1954 года Пьер предпринял еще одну попытку, на этот раз с более выгодным предложением: пообещал Дево «расширить полномочия», чтобы тот мог взять на себя полное управление Cartier S.A.
Дево пообещал подумать об этом, но в конечном итоге, «несмотря на все преимущества», отказался. По его мнению, Cartier под руководством трех кузенов представлял собой совершенно иную организацию, чем та, что была прежде – когда ею руководили три брата, тесно связанные друг с другом. Он чувствовал, что ему не хватает навыков, чтобы собрать все воедино. Когда Пьер попросил совета, Дево объяснил, что фирме необходимо «переосмыслить свою структуру управления, методы работы, управление персоналом и коммерческую политику», но что главной проблемой является «отсутствие авторитета и организации со стороны Клода». И добавил: «И, возможно, со стороны Пьера Клоделя».