Пьер Картье, как сообщала The New York Times, «создал ювелирную фирму международного уровня», клиентами которой были «Рокфеллеры, Форды, Асторы и миссис Джон Ф. Кеннеди, герцогиня Виндзорская и княгиня Грейс», через его руки прошли выдающиеся драгоценности, в том числе – «бриллиант «Хоуп», серьги, подаренные Наполеоном Жозефине, и венчальная корона, которую носили последние три русские царицы». Газета писала, что он был «тихим человеком среднего телосложения, который разговаривал с подопечными по-отечески». Один из сотрудников был процитирован в некрологе: «Г-н Картье начал практически с нуля и превратил магазин в один из крупнейших в Нью-Йорке. Он был настоящим торговцем, разбирался в драгоценностях от А до Я и обладал яркой индивидуальностью. Он сделал фирму Cartier тем, чем она является сегодня».
Похвалы не ограничивались перечислением успехов Пьера в бизнесе. Кто-то вспоминал о его благотворительных акциях – таких, как пожертвование дома на Восточной девяносто шестой улице в Нью-Йорке римско-католическому ордену, когда он переехал в Европу; другие сосредоточились на «активной роли в усилиях по созданию лучших отношений между Францией и Соединенными Штатами». Помимо того, что он работал в Alliance Française, французской торговой палате в Соединенных Штатах и Музее французского искусства, газеты сообщили, что он финансировал ряд стипендий в Сорбонне. «Я приложил все усилия, – сказал он однажды, – чтобы через франко-американские организации содействовать развитию тесных экономических и культурных связей между Соединенными Штатами и Францией. Для меня Франция и Америка – братские страны, и так будет всегда». В одном из писем, опубликованных в The Times, говорилось о его умении находить общий язык с разными людьми: «Он был щедрым хозяином, чей стол британский гость мог делить с представителями Ватикана, Красного Креста, французской армии, швейцарской прессы и внучками, вернувшимися домой после катания на лыжах».
Посыпались выражения сочувствия. Сотрудники компании говорили, что он был не просто начальником. Он «был мне как второй отец», – признался один из них. «Я предоставлю газетам суммировать его многочисленные достижения, – сказал другой, – для меня же мсье Пьер был лучшим из людей, воплощение человечности».
Жан-Жак выразил сочувствие своей кузине Марион. Хотя они жили в разных странах и не очень хорошо знали друг друга, у обоих были отцы, которые внушили им представление о важности семьи. Жан-Жак был очень огорчен потерей дяди. Пьер не только был тесно связан с отцом Жан-Жака, но и был патриархом семьи, на которого всегда можно было рассчитывать. Он также знал, что пока Пьер рядом, Cartier Paris останется в семье. Теперь будущее стало менее определенным.
В Париже состоялись пышные похороны, на которые собрались многие из тех, с кем Пьер соприкасался в течение жизни. Среди провожающих были известные сановники, аристократы, художники – и простые люди, которым он делал добро. Гроб с телом Пьера увезли в Версаль, его похоронили в большом семейном склепе: рядом с обожаемой Эльмой, дедом, отцом и братьями.
В Нью-Йорке – городе, который Пьер столько лет называл своим домом, в соборе Святого Патрика состоялась поминальная служба, организованная руководителями Cartier New York. Жюль Гленцер, назначенный председателем совета директоров, и Джон Гори, его новый президент, поместили в газете объявление: «Коллеги и друзья с глубокой скорбью отмечают смерть Пьера Картье, основателя и бывшего президента Cartier Inc. Нью-Йорк». Через неделю после смерти Пьера, 30 октября 1964 года, отделение на Пятой авеню закрылось на день траура. Это был знак уважения, отозвавшийся в сознании многих. «Никогда в моей жизни не было человека, который бы выделялся в моей памяти, как Пьер Картье, – вспоминал один из друзей. – Его обаяние, понимание и доброта были совершенством… Благодаря таким людям мир становится лучше».
Париж пребывал в постоянном движении. Высокая мода, некогда столь важная часть парижской жизни, внезапно подверглась критике. Французская молодежная культура смотрела в сторону Лондона, где первопроходцы – такие как Мэри Куант, «автор» мини-юбки, поощряли людей одеваться для себя, а не для моды. Весь мир пришел в волнение (в 1965 году Vogue провозгласил, что «молодежные землетрясения» достигли США); нормы высокой моды зашатались. Ив Сен-Лоран был первым кутюрье, который открыл бутик «прет-а-порте» под своим именем в 1966 году. «Мне надоело шить платья для пресыщенных миллиардеров», – заявил он. Если раньше членам Chambre Syndicale запрещалось пользоваться даже швейными машинками, то теперь французская мода расширилась до массового производства и сбыта.
У Cartier была своя история адаптации к меняющимся тенденциям, часто – на шаг впереди, но конец 1960-х был особенно трудным. Идея высокого ювелирного салона была несовместима с тенденцией повседневной одежды. В пределах дома 13 по Рю де ла Пэ самыми популярными драгоценностями были животные: «черепахи, собаки и главным образом птицы, их перья и глаза мерцали рубинами, сапфирами и бриллиантами», но клиентов просто не хватало. «Эволюция бизнеса вызывает опасения; если компания не изменит свою политику, – говорилось в финансовом отчете Cartier Paris за 1966 год, – продажи будут стагнировать, а затем падать».
Стратегическая задача была двоякой. Во-первых, «богатых клиентов становится все меньше». А во-вторых, «наряду с престижем, которым до сих пор пользуется Cartier, есть страх, который мы внушаем средней клиентуре, не осмеливающейся войти в наши салоны». Решение состояло в том, чтобы расширить ассортимент фирмы и включить в него более дешевые товары – для привлечения разных клиентов. «Для этого требуются новые технологии производства, усиленный мониторинг себестоимости», а также «значительное увеличение количества предметов средней ценовой категории». Также был план, по примеру лондонского бутика, открыть «новый отдел подарков по умеренным или средним ценам с отдельным входом».
На собрании акционеров в начале 1966 года было разъяснено, что для осуществления стратегических изменений от акционеров потребуется существенная материальная поддержка. Их просили выделить миллионы франков на дальнейшее финансирование. Это было в то время, когда Марион, которой уже перевалило за 50, пыталась свернуть дела отца после его смерти. Нужно было рассортировать или продать множество активов: от недвижимости до финансовых вложений и произведений искусства. Организовать аукционы, а также составить планы благотворительных пожертвований и трастов. Была и ее работа художника: Марион направила свои таланты на создание витражей, запросы поступали из часовен и церквей. Позже она создаст витражи для склепа Cartier в Версале.
Учитывая прочие обязательства, Марион меньше, чем отец, была заинтересована во владении крупным бизнесом. И когда познакомилась с двумя американскими братьями-бизнесменами, была готова обсудить возможную сделку. Гарри и Эдвард Данцигеры, успешные предприниматели, американцы по происхождению, сделали себе имя в Англии в 1950–1960-е годы, производя британские фильмы и телешоу. В свое время практически каждый телезритель и посетитель кинотеатра видел на экране надпись «произведено Данцигерами».
К 1956 году братья основали собственную кинокомпанию New Elstree Studios, преобразовав для этого бывшую фабрику по испытанию двигателей военных самолетов в Хартфордшире. Но они были больше заинтересованы в поиске инвестиционных возможностей, чем в развитии определенной отрасли; к середине 1960-х продали киностудию и сменили фокус. Купив Cordon Hotels Group, стали владельцами таких престижных отелей, как Mayfair и Grosvenor в Лондоне и Metropole в Монте-Карло. Драгоценности были пока незнакомой отраслью, но это не имело значения: они чувствовали потенциал фирмы. Cartier Paris, казалось, хорошо вписывался в их интересы.
Несколько лет спустя The Sunday Times сообщала, что после того, как Марион встретила Гарри Данцигера и его жену Анджелу на лыжных склонах возле своего швейцарского дома, она «доверила им наследие семьи». Однако прежде обратилась за советом к президенту парижского филиала Кальметту. Он предложил ей принять предложение Данцигера, но держать его в секрете даже от своего кузена в Cartier London (последнего филиала, остававшегося в семье). Раньше каждый из братьев Картье владел значительными долями во всех филиалах, так что они не могли продать их без одобрения друг друга. Теперь структура изменилась: нью-йоркское отделение было само по себе, а Жан-Жак – просто не самым крупным акционером в Париже.
Из разговоров с Жан-Жаком Картье
Марион не сказала, что собирается продать свой бизнес. Позже она призналась, что Кальметт велел ей держать все в секрете. Может быть, он думал, что я попытаюсь остановить ее, а он этого не хотел.
В то время, да и некоторое время спустя, французская и международная пресса пребывали в неведении. У Данцигеров не было желания рассказывать миру, что они купили Cartier. Они владели им и вложили в дело необходимый капитал, но будет лучше, если Cartier будет казаться семейной фирмой, какой была всегда. Многие из сотрудников даже не знали, кто их новые владельцы. Управление было сохранено, Кальметт по-прежнему оставался во главе, Туссен, даже будучи на пенсии, все еще возглавляла художественное направление. Совет директоров также остался прежним. Для внешнего мира все было как всегда. Но реально единственным филиалом фирмы, которым владел и управлял один из правнуков основателя, был Cartier London.
В свои 47 лет Жан-Жак больше, чем когда-либо, стремился сохранить наследие отца. Хотя и был глубоко разочарован тем, что кузен и кузина продали свои филиалы и не сказали ему об этом сами, он смирился с тем, что не может изменить прошлое и должен просто вести лондонский корабль вперед, насколько это возможно. Его мать Нелли, которая все еще владела контрольным пакетом акций Cartier London, не собиралась продавать компанию за рамками семьи, и реальность для обитателей Нью-Бонд-стрит, 175 не слишком изменилась после продажи парижского филиала. Операции между Лондоном и Парижем не прекратились в одночасье. Жан-Жак продолжал регулярно делиться проектами с мадемуазель Туссен, а она с ним. Лондонский Cartier по-прежнему пользовался популярностью у иностранных покупателей, которые были освобождены от запретительного налога на покупку. Клиенты – от княгини Грейс Монакской и Марии Каллас до короля Норвегии Олафа и Ага-Хана – продолжали посещать оба магазина, не подозревая об изменениях.