В литературной ситуации с любым «великим» сыщиком от читателя ждут, что он пренебрежет очевидной истиной, – ведь любой другой умный человек, основываясь на тех же собранных данных, абсолютно закономерно извлечет из них совершенно другой, но ничуть не менее логически обоснованный набор фактов! Который может свидетельствовать о чем угодно, начиная с того, что убийцей является автор, и заканчивая тезисом, что преступления не происходило вовсе.
– Так какое все-таки это имеет отношение к жизни? – снова поинтересовался зал.
– Прямо противоположное. В реальной жизни следователь, не являясь, естественно, суперменом, становится не фатальным, неотвратимым вершителем судеб преступного мира, а скорее своеобразным свидетелем расследования, подобно тому, как существуют свидетели преступления. В современном расследовании задействовано такое количество разнообразных движущих сил как «за», так и «против», что отдельно взятый следователь обычно даже не в состоянии с ними ознакомиться. И как правило, оказывается перед дилеммой: либо заняться бухучетом этих сил, либо, простите мне это выражение, просто забить на них и решать свою локальную задачу в рамках расследования конкретного дела.
– Кажется, нас учат более решительно вмешиваться в противоправные действия…
– Верно, – с тяжелым сердцем согласился Турецкий и два раза чихнул, тут же что-то подсчитывая в уме. – Но вас учат не управлять криминальными процессами – я пока что ничего не слышал о колледжах мафии, – а умению последовательно отслеживать их…
Турецкий заметил, что к нему снова плывет записка, и внутренне сжался. Достал из портфеля пластиковую бутылку «Боржоми» и хорошенько отхлебнул. Спокойней, Турецкий, записки не взрываются.
– На чем я остановился? Ага, дилемма сыщика… А перед тем? Да, у следователя на руках есть некий набор фактов. И здесь он упирается в очень серьезный момент – необходимости определенных догматов, оперируя которыми можно будет сдвинуться с нулевой отметки и начать поиск преступника. Итак, что же такое преступление? И что такое преступность? «Преступность – это разновидность поведения человека; борьба с ней – попытка изменить умы и души людей». Тридцать один год назад американская президентская комиссия по обеспечению соблюдения законов – заметьте, в самом ее названии кроется небольшая тавтология, что характерно для криминалистической лексики, – подарила цивилизации вот это одно из самых коротких и емких определений преступности.
В этот момент Турецкий развернул свежую записку: «Борьба с преступностью – проблема, скорее, статистическая». Ага! Это уже было кое-что новенькое.
– Борьба с преступностью – попытка изменить умы и души людей, – медленно повторил Турецкий, вставая и разминая затекшие ноги. – Разные умы. Разные души. Разных людей. И естественно, везде это делается по-разному. Например, в Японии в полицию обращаются по самым разным житейским поводам. Спрашивают дорогу, обращаются за разъяснением закона, просто изливают душу! Издержавшиеся граждане могут попросить денег в долг, чтобы добраться до дома. Для этой цели в будках есть специальный ящик с мелочью, которая выдается без лишних формальностей. Процент возврата при этом очень высок – около восьмидесяти процентов! Так вот я спрашиваю вас, кто-нибудь обращается с подобными вопросами и просьбами к нашим стражам закона?
В зале раздался откровенный смех.
– Вот именно, – грустно резюмировал Турецкий. – В Стране восходящего солнца дети, играющие на улице, часто приносят в полицию свои маленькие находки. Для их поощрения (!) заведены там карточки, в которые вписываются данные ребенка и наименование найденной вещи. Как вы думаете, зачем это делается?
– Чтобы вернуть владельцу, – немедленно последовал из зала естественный ответ.
– Само собой. Но карточки непосредственно предназначены для родителей, на них заранее отпечатан текст, который просит похвалить ребенка. Обладание такой карточкой для любого пацана – весьма престижно. Ну и конечно, время от времени какой-нибудь несмышленыш притаскивает в полицию вещь из собственного дома – чтобы официальным образом быть отмеченным. Возможно ли это адаптировать у нас? – снова риторически вопросил Турецкий, чтобы дать себе время прочесть доставленную записку.
В ней была следующая четкая каллиграфия: «Ув. г-н Турецкий! Все дело в том, что восточный человек больше ориентирован на общество – быть как все, а западный – на личный успех. Поэтому в наказание восточного мальчика скорее выставят за порог или удалят на какое-то время из семьи, а западного – напротив, не пустят гулять, заставят сидеть дома. А вот каков наш человек, восточный или западный, и соответственно каким должен быть к нему подход – не знает никто. Как вы полагаете?» Турецкий нервно смял записку (это снова был его следующий тезис и опять слово в слово, за исключением персонального обращения) и продолжил:
– Каждая профессия требует от своего работника определенных психофизических качеств, необходимых для успешной деятельности. Конечно, от космонавта их требуется значительно больше, нежели, допустим, от ассенизатора. Но и успех правоохранительной деятельности во многом определяется психофизическими свойствами личности. Правда, с другой стороны, роль полицейского, милиционера, следователя в современном обществе растворена и дифференцирована. Действительно, всего просто не упомнишь: прокуратуры, уголовные розыски, спецназы, ОМОНы, РУОПы… А что же преступник? Действительно ли он интегрирован и консолидирован? Воспользуемся старым добрым правилом: примем худшее за аксиому. – Турецкий внутренне ужаснулся собственным словам. – Допустим, что не существует иной преступности, кроме организованной.
В наших с вами исследованиях гораздо важнее постараться постичь суть организованной преступности, чем дать ей формулировку. И все же, поскольку десятки и сотни таких формулировок существуют или еще появятся, а половину из них вам уже пришлось встретить в учебниках и благополучно забыть, я хочу предложить определение, которое дал Нью-Йоркский объединенный законодательный комитет по преступности. – Турецкий достал из нагрудного кармана очки, которые ему не слишком-то были нужны, что ничуть не помешало приобрести шведскую оправу к моменту начала преподавательской деятельности.
– Итак. "Организованная преступность – это:
1) постоянный тайный заговор в целях приобретения богатства и влияния;
2) с применением незаконных методов экономического и физического принуждения;
3) с помощью коррупции общественных структур и частных лиц в условиях системы свободного предпринимательства".
Турецкий посмотрел на часы:
– Предлагаю вам об этих тезисах подумать самостоятельно.
Он допил боржоми и стал надевать пальто.
Обескураженные студенты исчезали из аудитории, как летучий газ. Остался лишь горбоносый мужчина средних лет, не замедливший присоединиться к спускающемуся по лестнице Турецкому. Высокий и статный, он производил сильное впечатление. Правда, говорил немного гнусаво и носил шейный платок вместо галстука, а короткая рыжая борода основательно скрывала черты лица.
– Если бы я знал, что вы так быстро прервете лекцию, успел бы написать что-нибудь еще. – Он кивнул на записки в руках Турецкого.
– Что это значит?!
– О, не принимайте близко к сердцу. Просто полемика с вашим тезисом о невозможности всеохватного расследования, сосредоточенного в руках одного инвидуума… Похоже, вам придется со мной поговорить.
– Я могу арестовать вас, – прошипел Турецкий, сузив глаза, – за противоправное проникновение в мою квартиру.
– Не можете. И не захотите. Давайте присядем, – незнакомец махнул рукой в сторону оживленного студенческого кафе. – Там нам не помешают… Хотите кофе, нет? А я возьму. Да, забыл представиться: майор Резво, к вашим услугам.
– Идиотская фамилия. И звание дурацкое, даже если не вранье.
– Федеральная служба безопасности, – скромно уточнил майор Резво. – Я понимаю, перед таким человеком, как вы, размахивать корочкой просто глупо.
– ФСБ? Неужто САГ «Аист»? – прищурился Турецкий. – Значит, это ваши проделки с телефонной квитанцией?
– Не совсем. Ведь вы имеете в виду «эксклюзивный код доступа»? – проявил компетентность майор Резво. – Но дело не в том. Не надо долгих вступлений. Я уполномочен пригласить вас к сотрудничеству с нашим ведомством.
– ФСБ?
– С нашим ведомством, – повторил майор.
– Идите к черту.
– Вы не поняли. Вас никто не заставляет уходить из Генеральной прокуратуры. Брр-р-р! Отвратительный кофе, – прогнусавил майор, поправляя шейный платок. – Работать со мной вы можете неформально, согласитесь, что для человека вашего калибра перекладывание бумажек в Генпрокуратуре – это…
Что-то, возможно, пресловутое профессиональное чутье подсказывало Турецкому, что этот фарс не такая уж явная чушь, какой кажется. Получить предложение от ФСБ в студенческом кафе МГУ?! А почему бы и нет. ФСБ, ну надо же… Турецкий вспомнил, как больше пятнадцати лет назад, в пору своего дебюта в городской прокуратуре, он придумал подходящий термин для обозначения работников КГБ -гэбьё. Гэбьё… Хорошее слово. Надо срочно поменять дома все замки.
– Скажите, а это очень больно? – поинтересовался Турецкий.
– Что? – не понял майор Резво.
– Ну, когда делают лоботомию?…
– Меня никогда еще так не оскорбляли, – добродушно удивился майор.
– Добрые слова я оставлю для надгробной речи.
– Помните свою лекцию? – И майор вдохновенно процитировал: – «Чувствительный следователь, вроде г-на Турецкого, вынужден предстать даже худшим циником, чем он есть, чтобы защитить себя от неизбежного разочарования в своей главной мечте. Постоянный язвительный цинизм – якобы защита от собственной неподкупности». Так как же мы поступим с вами? Как с японским мальчиком или как с европейским? Заставим сидеть дома или удалим из семьи?
– Проваливайте, – тихо зарычал Турецкий. Он чихнул несколько раз подряд и неожиданно вздохнул. Майор Резво учтиво поинтересова