– Так в Москву ехать надо.
– А вчера закладывал?
Севастьян многозначительно промолчал. Ни в субботу он не пил, ни в воскресенье. Времени не было.
Турыгин понял все правильно.
– Значит, в наркологии твоя Василиса, – подобрел он.
– Хочу сегодня забрать.
– Матери нет, отца убили, нянька сидит. Интересная история… Ты что, удочерить ее собрался?
– Историю?
– Нет, Василису.
– Да нет, это слишком, – покачал головой Севастьян. – И очень сложно. Да и ни к чему это мне, да и Василисе тоже… Дело не в том. Дело в том, что память к ней возвращается. Она уже вспомнила, как от одноклассников убегала, как Стоянова ее в свою машину посадила. Она думала, что они домой едут, а кто-то приложил к ее носу тряпочку с хлороформом… Это я так думаю, что с хлороформом. Ну, а потом уже укол с морфином… И это не Стоянова сделала. Кто-то у нее в машине находился… Кто там был, Василиса не помнит. Но может вспомнить…
Василиса уже отошла от последнего укола, и на морфин ее вроде бы не тянет. Организм у нее слабый, неокрепший, поэтому наркотическая зависимость уже должна была возникнуть. Но пока ничего такого вроде бы не наблюдается. Василиса и в чувство пришла, и воспоминания к ней возвращаются.
– Сорокина может вспомнить, подельника Стояновой, – уточнил Севастьян.
– И что?
– Не нравится мне этот Сорокин. Как бы он за Василисой не пришел.
– Да ладно тебе, Севастьян Юрьевич, страсти разводить, – иронично усмехнулся Турыгин. – Этот Сорокин сейчас наверняка с поджатым хвостом где-нибудь сидит, носа не высовывает.
У Севастьяна зазвонил телефон. Начальник отдела согласно кивнул, и он взял трубку.
Звонил Шепенков.
– Стоянова сегодня ночью вскрылась, – сухо, без всяких предисловий сообщил он.
– Как вскрылась?! – похолодел Севастьян. – Сама? Чем?
– Маникюрным ножом. По косой вены резанула, так, чтобы наверняка. Соседки утром проснулись, а она уже не дышит…
– Думаешь, сама вскрылась или, может, соседки помогли?
– Не исключено, что помогли. Будем с этим работать.
– Может, к этому Сорокин как-то причастен?
– Ищем его, ищем. Только никакой он не Сорокин. «Липу» он консьержке показал. Пальчики мы его в квартире Мелихова сняли, Козинцев его настоящая фамилия. Козинцев Тимофей Алексеевич, восемьдесят четвертого года рождения, в две тысячи третьем году был осужден на три года за ограбление… Никуда он от нас не денется.
– Хочется верить.
– Ты с Василисой поговори, может, она еще там что-нибудь вспомнила. Козинцева мы за поддельные документы взять можем, но этого мало. Надо, чтобы Василиса его опознала… Извини, некогда мне!
В телефоне послышались короткие гудки, и Севастьян вернул его на место.
– Стоянова вены себе вскрыла. Возможно, убийство, – вслух предположил он.
– А если нет? – парировал Турыгин.
– А если да? Если Василиса вспомнит ее подельника? Георгий Данилович, мне к ней надо ехать. Заберу, и у себя дома спрячу. Пусть у меня пока живет, а там видно будет…
Севастьяна сейчас меньше всего интересовало, что о нем подумают. Над Василисой нависла угроза, и он должен вывести ее из-под удара, а кривотолки – дело десятое…
– Я смотрю, ты с головой ушел в это дело, – в раздумье проговорил Турыгин.
– Ну, так вышло…
– Да ты не оправдывайся, я тебя понимаю. Но если личные обстоятельства мешают работе, нужно бросать работу. Хотя бы на время отпуска… Когда там у тебя по плану? В сентябре?.. – Турыгин заглянул в график отпусков. – Стыкалов пойдет в сентябре, а ты вместо него. Дела ему сдашь… Рапорт сейчас напишешь или спешишь?
– Спешу, – кивнул Севастьян.
Нехорошее предчувствие растягивало душу, будто гармонные меха. И Турыгин, спасибо ему, его понимал.
Василиса тихонько плакала, с пронзительной тоской глядя на Севастьяна. Вчера, когда он зашел к ней в палату, она вскочила с койки, прильнула к нему, а сегодня сидит на своей койке, даже не пошевелится.
– Что такое? Что за сопли? А ну-ка, нос выше! – попытался взбодрить ее он.
Но девчонка лишь хлюпнула носом, а слезы так и продолжали катиться по щекам.
– Вы нашли моего папу? – спросила она.
– Нет.
– Его же не убили, правда? Это же мне приснилось?
– Что приснилось? – внимательно посмотрел на Василису Севастьян.
– Папа разговаривал с Ольгой, а он подошел к нему сзади, приставил к голове пистолет и выстрелил…
– Кто он?
– Ну, парень, который у вас на фотографии. Да, это он был. Я его вспомнила. Он в папу стрелял…
Севастьян еще раз показал Василисе фотографию Козинцева.
– Да, он, – кивнула она.
– Точно он?
– Да, кажется, он…
– Точно он или кажется?
– Ну, там, где он стоял, темно было…
– А вдруг это не он был? Вдруг ты оговоришь невинного человека?
Севастьян верил Василисе, но что скажет судья, покажутся ли ему ее аргументы убедительными? Тот же адвокат объявит на суде Козинцева невинным человеком, призовет Василису к совести, и неизвестно, как она себя тогда поведет.
– Ну, может, и не он это был…
Так она себя на суде и поведет. И Козинцев выйдет сухим из воды.
– Там темно было… И все как в тумане… – словно оправдываясь, сказала Василиса.
– Ничего, может, туман прояснится.
– Но папу моего убили! – надрывно всхлипнула она и кулаками закрыла глаза.
– В твоего папу стреляли, но не попали.
– Нет, я видела, как он падал…
– А дальше что?
– Я убежала…
– Поэтому ты не видела, как он поднялся и ушел. Я же говорил тебе, что мы обследовали место, где все произошло, но тело твоего отца не нашли. Значит, жив он.
– Правда? – взбодрилась Василиса.
Севастьян готов был на любую ложь, чтобы не видеть ее слез. Но ведь Паша Мелихов действительно мог выжить. Даже если ему выстрелили в голову, он мог подняться и уйти, пока Стоянова и Козинцев бегали за Василисой.
– Может, и за тобой скоро придет…
Не успел Севастьян закончить фразу, как дверь в палату вдруг открылась, и Василиса вздрогнула. Похоже, она решила, что это отец пришел за ней.
Севастьян понимал, что такой вариант попросту невозможен, но удивился не меньше, чем девушка, увидев в дверях Козинцева.
Предчувствие не обмануло его: этот тип действительно охотился за Василисой. Но именно это и удивило его. Хоть и принял он меры предосторожности, но все-таки не верилось, что Козинцев так далеко зайдет.
На мгновение Севастьян замер в оцепенении, а потом шагнул к двери, закрывая собой Василису. Но у Козинцева не было оружия. И агрессивность в намерениях, похоже, тоже отсутствовала. Стоял, улыбался и даже не пытался убегать от Севастьяна.
Но его подчеркнуто доброжелательное настроение не сбило Севастьяна с толку. Не сбавляя хода, он одной рукой зажал Козинцеву запястье, другой – взял за плечо, вытолкнул в коридор и, резко развернув его к себе спиной, приставил парня к стене, быстрыми движениями ощупал его с ног до головы.
– Я не понял, мужик, ты что, беленой ширнулся? – с ехидным смешком спросил Козинцев, вырываясь и отходя в сторону.
– Я не мужик, я майор юстиции Глушков, и ты прекрасно это знаешь.
Севастьян рассчитывал найти при обыске оружие, но Козинцев был чист. Борсетки он при себе не имел, и в карманах у него пусто, только ключи от машины.
– Я знаю? Ну, вы и загнули! С чего это я должен знать?
– Знаешь, Сорокин!
– Сорокин?! Я не Сорокин!
– Но консьержкам ты показывал свой паспорт на имя Сорокина. Когда к Стояновой в гости заходил. Или не знаешь такую?
– Стоянову? А кто это такая?
Севастьян назвал адрес дома, где находилась квартира Мелихова.
– А-а, Ольга! Ну, так бы сразу и сказали!
– А по фамилии ты ее не знаешь?
– Ну, мы же в загс документы не подавали… А паспорта на имя Сорокина у меня нет и никогда не было, так что не надо…
– А документы твои где?
– В машине.
– Пошли в машину.
Севастьян крепко взял Козинцева за руку и повернул его лицом к выходу.
– Эй, я не понял, это что за произвол? Что я такого сделал?
Парень сделал попытку вырваться, но на этот раз Севастьян удержал его. И еще позвонил Шепенкову:
– Игорь, тут у Василисы гости. Сорокин пожаловал.
– Ну так в чем же дело? Задержать его надо!
– А основания?
Оснований задерживать Козинцева у Севастьяна не было. Постановления об аресте у него нет, оружия или фальшивого паспорта пока не обнаружено… Нет, в крайнем случае он его задержит, но лучше дождаться Шепенкова. У него карты на руках, ему и раздавать. А Севастьян пока потянет время…
– Эй, начальник, я не понял, что у вас там ко мне за интерес? – криво усмехнулся Козинцев.
Они уже вышли во двор и шли к машинам, стоящим под сенью тополей. Севастьян отпустил руку Козинцева, но внимательно наблюдал за ним.
– Да вот, консьержек ты развлекаешь, говорят. Позавчера Ларисе Дмитриевне байки травил, зубы ей заговаривал. Тем временем Стоянова прошла мимо, и консьержка ее не заметила, и не одна прошла, а с Василисой. Кстати, видеокамера на входе жвачкой заклеена была. Не знаешь, кто ее заклеил? – с обличительными нотками в голосе спросил Севастьян.
– Частишь ты, начальник, ничего не понятно. Какие байки? Какая видеокамера? Кто куда проходил? – снова усмехнулся Козинцев.
Он подвел Севастьяна к своему «Туарегу», снял машину с сигнализации, но дверь открывать не торопился.
– На жевательной резинке твои отпечатки пальцев нашли.
Лукавил Севастьян, не было на жвачке «пальчиков» Козинцева. Лариса Дмитриевна, да, оставила свой палец, когда отдирала комок от камеры, а этот жук – нет. То ли клейкая лента у него на пальцах была, когда он резинку скатывал, то ли еще что, но папиллярных узоров он на ней не оставил. Зато слюнная жидкость зафиксирована, хотя это мало что значит. Ну, жевал Козинцев резинку, потом выплюнул, а кто-то подобрал…
– Не знаю, что вы там нашли. Знаю только, что ничем я никакую камеру не заклеивал.