ого ветра. Стремясь найти в подобной связи, тайна которой надежно укрывает от злословия, все мыслимые наслаждения, девицы весьма вяло сопротивляются первым же вашим атакам. Еще немного, и победа за вами.
Другие, менее темпераментные, менее пылкие, лишь отточат ваше искусство. С ними чередуйте любовные ласки с внушениями наставника. Разожгите их естество искусными разговорами, ловко поинтересуйтесь успехами, которых они достигали в науке доставлять себе наслаждение. Незаметно приподнимите вуаль, скрывающую от скромниц неизведанные утехи. Откройте им все тайны любви, нарисуйте самые сладострастные картины, возбуждающие и воспламеняющие их чувственность. Чтобы раззадорить их, расскажите им о самых пикантных позах и ситуациях.
Вы, быть может, возразите, что подобное искусство трудно постичь на практике. Вовсе нет, нужна только сноровка.
Согласен, было бы опасно в открытую поощрять их желания, ибо, сколько бы мы ни убеждались, что они уже готовы ответить тому, кто их приласкал, рассудок по некотором размышлении все-таки одерживает у них верх над чувствами. Этот суровый рассудок, признающий лишь самые строгие правила, открывает им глаза на опасность, которой можно было бы избежать, отвергая ваши советы. Но существует тысяча средств, способных привести в согласие их сердце и разум. Описывайте им картины наслаждений — не столько для того, чтобы побудить их отдаться вам, сколько чтобы их совратить. Настаивайте на пользе наслаждений, не останавливаясь на их последствиях. И тогда, сколько бы их разум не сопротивлялся, посеянные вашими словами впечатления, рано или поздно принесут свои сладкие плоды.
Эти впечатления отныне будут самыми сильными, они будут упиваться ими, лелеять их, захотят вкусить описанных вами наслаждений, отступят, опасаясь уступить, и вновь вернутся — вот подходящий момент. Жалейте девиц, потакайте их слабостям, умиляйтесь вместе с ними. Только, упаси Господь, не читайте им нотаций, уверяйте, что сама природа на их стороне, разрушайте навязанные обществом предубеждения, заставьте их признать, что не так уж страшно потакать своим наклонностям. Объясните, что благосклонность, которой девица может одарить своего возлюбленного, нисколько не обременительна, когда хранится под покровом тайны, что благодаря произошедшим с ней переменам она лишь станет еще красивее, еще желаннее. Можно еще сказать, что хранить свой цветок слишком долго — опасно для здоровья, ведь он увядает день ото дня, а его хрупкость — лишь плод нашего воображения и ни один муж, если таковой имеется, при всей его подозрительности, никогда не сможет догадаться, что его больше нет. Можно прибегнуть к иносказаниям и убедить ее, что существует тысяча способов избежать того, чего так боятся девицы, а именно беременности, и что вам эти способы известны.
После этого прервите свою речь и посмотрите ей в лицо: вы заметите, что оно пылает, глаза сверкают, вы увидите, что крепость готова сдаться. Позвольте вашей руке небрежно упасть девице на грудь, надавите, нежно сожмите, устремите на красавицу страстный взгляд, и вскоре вы услышите вздохи — верные доказательства душевного смятения. Присоедините к ним свои вздохи, прильните к ее устам и предложите себя в качестве утешителя ее горестей. Осознание того, что происходит у нее в душе, заставит ее вам довериться: какой смысл краснеть от того, что слабеешь в присутствии мужчины, если ему известна эта слабость, и он готов ее простить.
Беседа с отцом Симеоном столь сильно воспламенила мое воображение и пробудила в моем сердце такие трепетные чувства, что я больше не сомневался в целительной силе его способа, который сперва рассматривал лишь как шалость. Я напомнил святому отцу о своей просьбе и на этот раз я был гораздо настойчивее. И уже скоро с его помощью, я получил вожделенную должность.
Мне не терпелось выступить посредником между грешниками и Спасителем. Я рисовал себе восхитительные картины, как буду принимать исповедь у робкой девицы, не дающей выхода своему темпераменту. Я был в исповедальне, чтобы приступить к делу.
Говорят, один великий философ боялся выходить из дома и целыми днями сидел взаперти, потому что как-то утром первой ему на глаза попалась старуха. Если бы я был похож на этого философа, то сбежал бы из исповедальни в первый же день. Однако я постарался набраться стойкости против скуки, неизменной спутницы старушечьей исповеди моей первой клиентки.
Я терпеливо сносил поток россказней, на которые отвечал нравоучениями, весьма утешительными благодаря такой ловкой лести, что моя старуха в восторге готова была тут же осыпать меня знаками своего внимания, если бы, к счастью, между нами не оказалось решетки. Тогда, желая вознаградить меня, она поклялась, что всегда будет исповедоваться только мне одному, несмотря на все возможные попытки других духовников разлучить нас.
Судя по довольному виду, она как нельзя лучше подходила к разряду тех старых святош, о которых мне говорил отец Симеон. Я решил воспользоваться ее чувствами, не сходя с места. «Итак, — сказал я самому себе, — удачного ощипывания». Для начала следовало прощупать почву: старуха моя была изрядной болтушкой, и я ловко вывел ее на разговор о семье. Сначала ругательства в адрес изменника-мужа, растратившего к тому же ее состояние. Достойная дама, похоже, была уязвлена в самое чувствительное место. Следующий поток брани — на голову мошенника-сына, последовавшего примеру своего вероломного отца. Все похвалы достались дочери, в которой старуха находила все свое утешение. По ее словам, девушка обладала редкостным благочестием, ангельским характером и почти все время проводила у себя в комнате, дабы как можно меньше соприкасаться с этим нечистым миром. Словом, это девица, чье единственное занятие и радость составляют труд, и молитвы и которая выходит из дому только лишь затем, чтобы отправиться в церковь.
— О, дорогая моя сестра! — вскричал я тоном Тартюфа. — Как же вы должны быть счастливы, видя свое повторение в подобном создании! Но в какую церковь ходит эта святая девица? Не в нашу ли? Я был бы счастлив, если бы мог вдохновиться ее примером!
— Вы каждый день встречаете ее здесь, — отвечала старуха. — Но как бы ни потрясало всех ее благочестие, ее красота потрясает еще больше; впрочем, стоит ли говорить о красоте с вами, человеком святым? Вам это должно быть безразлично.
— Ах, дорогая моя сестра, мы были бы несправедливы, если бы отказались от законного восхищения красотой созданий Господних, особенно когда их мирские достоинства дополняются добродетелями небесными.
После подобного замечания моя старуха, ловко мной направляемая, нарисовала портрет своей святой, и я узнал в нем пикантную брюнетку, регулярно посещающую все наши службы. «Ты был прав, отец Симеон, — сказал я себе, — вот и обещанная прихожанка. Прибережем ее, она может нам пригодиться». Разумеется, я испугал бы мать, если бы при первой же беседе обязал ее заставить дочь ходить ко мне на исповедь. Я сделал это на втором сеансе и, дабы окончательно убедить мою старуху, отпустил ей все грехи, как прошлые, так и настоящие. Я охотно дал бы ей отпущение грехов будущих, если бы она того пожелала, — мне-то это ничего не стоило. А пока я порекомендовал ей почаще приходить очищаться в водах покаяния. Так закончилась моя первая исповедь.
Мне кажется, я так и слышу, как мои читатели подбадривают меня:
— Что ж, дом Бугр, вы на правильном пути и, конечно, теперь сможете избавиться от приключившегося с вами недомогания!
Да, читатель, да, не успел я напустить на себя святость, как она тут же подействовала. Радуйся, Боже! Сколь сильно благочестие! Я уже достаточно возбужден, и предполагаю, что вскоре возбужусь еще больше!
На следующий день я не преминул отправиться на службу, сами понимаете, с какими намерениями. Я увидел свою брюнетку, молящуюся со всем пылом непорочной души. Вот, сказал я себе, сие очаровательное дитя, этот образец всех добродетелей! О, что за наслаждение будет вкусить столь лакомый кусочек! Как сладостно будет преподать ей первый урок любовных утех! Виват! Я исцелился, я возбудился подобно кармелиту; почему я не сказал «подобно целестинцу»? Неужели кармелитов обуревают большие желания? Но вот я замечаю, что моя прихожанка смотрит на меня. Неужели ее мать говорила ей обо мне? Дабы погасить огонь, который во мне разжигал один ее вид, я хотел поскорее заняться онанизмом. А ее взгляд, доставивший мне такое наслаждение, был, вероятно, всего лишь проявлением набожности.
Я самоудовлетворился и сорванное удовольствие, испытанное мной при виде своей прихожанки, придало мне уверенности в том, что я смогу достичь и большего. Я ожидал счастливого случая, и он представился мне несколько дней спустя.
Однажды я зачем-то вышел из монастыря, а когда вернулся, привратник, открывая дверь, сказал, что в исповедальне вот уже два часа меня ожидает юная дама, желающая говорить только со мной. Я немедленно помчался туда, и каково же было мое удивление, когда я узнал свою прихожаночку! Едва увидев меня, она поспешно бросилась к моим ногам.
— Ох, пожалейте меня, святой отец! — воскликнула она, заливаясь слезами, что помешало мне заговорить с ней.
— Что случилось, милое дитя? — спросил я, услужливо поднимая ее. — Доверьтесь мне. Господь милосерден. Он видит ваши слезы, и они уже возымели свое действие. Он простил вас, а теперь откройте свое сердце вашему исповеднику.
Она попыталась заговорить, но разрыдалась с новой силой и без сознания рухнула в мои объятия. Потрясенный случившимся, я чуть было не свалял дурака, вознамерившись позвать на помощь. Я даже сделал несколько шагов к выходу, но по здравому размышлению остановился. «Куда ты идешь, — спросил я себя, — разве не надеялся ты на подходящий случай?» Я приблизился к моей прихожаночке, расшнуровал ей корсет и раскрыл грудь: никогда еще я не видел столь прекрасной груди. Расстегивая красавице платье и сорочку, я и не надеялся на столь божественное зрелище. Передо мной предстали два полушария, огромных, белоснежных и крепких, словно мрамор. Мне захотелось их стиснуть, я принялся целовать их, я прижимался к ним лицом, я целовал губы моей красавицы и впитывал ее дыхание. Внезапно, охваченный порывом, которому и сам не смог бы дать объяснения, я кинулся к двери, ведущей на улицу. Я притворился, что открываю и закрываю дверь, как если бы вышел позвать кого-нибудь. Затем вернулся к моей прихожаночке, схватил ее в объятия и любовно сжал. Внезапно меня охватила дрожь, я отпустил девушку, взволнованно оглядел ее и вдруг, озаренный пришедшей мне на ум идеей, подхватил красавицу на руки.