Ошеломленный Сириск зажмурился, и все оборвалось. В музейном зале – полная тишина. И только в дальнем углу, как показалось Сириску, слабым эхом рассеивались последние отзвуки ожившего мира.
Сириск быстро спустился вниз, в туалет, неловкими от волнения пальцами достал сигарету, закурил. И тут до него окончательно дошло, какой силой воздействия обладает картина. "Боже! – оторопело подумал Сириск. – То, что за нее заплатили – мелочь. Она стоит гораздо больше. В пять, в десять раз! Да нет! Миллионы для нее – не цена! За такую картину любой стоящий коллекционер отдаст все, что имеет. Достаточно ему вглядеться…"
Однако после второй подряд сигареты, постепенно успокаиваясь, Сириск снова стал мыслить рассудительно. Он прикинул, что за неизвестную картину неизвестного художника никто не станет платить бешеную сумму, какой бы силой воздействия она ни обладала. Так что цену можно поднять вдвое, максимум втрое больше той, что заплатил музей. Но главное – картина стоит похищения.
Сириск вспомнил Руфа после знакомства того с картиной – потрясенного и переменившегося. "Слякоть, – презрительно подумал он. – Размазня".
Покурив, он обследовал помещение туалета. Выбраться через него из музея оказалось проще простого. К тому же туалет на ночь не запирался – на двери вообще не было замка. "Вот ротозеи!" – подумал Сириск с укоризной и покачал головой.
Затем он отправился бродить по музею, чтобы разобраться в обстановке и разработать план кражи.
5
На следующий день Сириск приехал в музей незадолго до закрытия.
Над горизонтом, отчеркнутым темной полосой железных и черепичных двускатных крыш, светилась полоса заката. Сверху на нее четким волнистым краем наползала сизо-синяя тяжелая низкая туча, затянувшая почти все небо. Ночь обещала быть безлунной, беззвездной, дождливой.
Машину Сириск оставил там, где и вчера, – в переулке возле парковой решетки. Сунув входной билет в карман, прошелся по залам, украдкой поглядывая на часы.
Звонок, известивший о закрытии музея, застал его на втором этаже, в зале импрессионистов. Задержавшись возле наброска Сезанна, он огляделся – никого. Приоткрыв дверь, за которой лестница вела на чердак, Сириск проскользнул в щель. Дверь, тихо щелкнув, закрылась. Сириск стоял в темноте. Включив фонарик, подсвечивая под ноги, он поднялся по цементным ступенькам на площадку с запертой на замок чердачной дверью. На стенах здесь проступали потеки сырости, пахло плесенью и еще чем-то затхлым. В углу была свалена всякая рухлядь.
Сириск давненько не занимался подобными вещами и поэтому слегка волновался. "Отвык," – усмехнулся он, натягивая тонкие резиновые перчатки.
Вскоре в зале зашаркал по паркету сторож, по виду, как успел приглядеться Сириск, тощий, глуховатый безобидный старик.
На случай, если бы сторож запер дверь в убежище Сириска, тот прихватил отмычки. Но сторож проковылял мимо, даже не замедлив шаг.
Сириск подождал еще немного, потом спустился в зал, прислушался. Тихо. По жестяным подоконникам громко барабанит дождь. Снаружи, за мокрыми стеклами, расплывчато горят фонари. Музей темен, пустынен.
Сириск прошел на первый этаж, в вестибюль. Ковровые дорожки на мраморных лестницах скрадывали шаги, – Сириску это было на руку.
В вестибюль с вешалками гардероба и зеркалом до потолка свет пробивался только из комнатки сторожа под лестницей. Дверь туда была плотно притворена. Сириск кусачками перекусил телефонный провод, идущий в каморку. Затем достал из кармана кусок проволоки, осторожно продел в скобы для висячего замка и хорошенько закрутил концы.
Замер на несколько секунд, выждал. По-прежнему тихо. После этого не спеша, мешать некому, отправился в зал с картиной, снял ее со стены, – в музее не было никакой сигнализации, – вынул из рамы, раму поставил на пол, к стене. Осмотрев при свете фонарика подрамник – как крепится на него полотно – Сириск решил, что отдирать полотно опасно – повредить можно. Вдобавок, работа эта не обойдется без зверского треска и хруста. А лишний шум ни к чему. Проще завернуть ее в плащ и вынести с подрамником. А дальше – видно будет.
Так он и поступил: снял плащ, оставшись в костюме, завернул картину, зажал сверток под мышкой и направился в туалет. Там легко открыл окно, спрыгнул на траву и под моросящим дождичком – ливень уже прекратился – быстро зашагал по мокрой траве в дальний конец парка, примыкающий к переулку с его машиной. Крайний прут в узорчатой решетке был неизвестно кем и когда отогнут, и Сириск без особого труда выбрался в переулок.
Он все заранее рассчитал: в переулке горел всего один фонарь – в дальнем от музея конце, – и машина, и решетка, и Сириск находились в глубокой влажной темноте. Сесть в машину и тронуть ее с места было делом одной минуты…
Еще дома, в столице, он долго не мог решить, что делать после похищения: немедленно отправляться обратно либо остаться в Гедеоне. Оба решения были рискованными, но все-таки он выбрал второе, – предпочел риск оказаться в руках полиции (если та начнет обыскивать подозрительные места) риску после нервного напряжения заснуть за рулем и попасть в катастрофу. И действительно, сидя сейчас за рулем, он чувствовал себя слишком утомленным, чтобы вести машину всю ночь, да еще по мокрой дороге.
Он решил встать завтра в полшестого утра, по своему транзисторному приемнику с расширенным диапазоном прослушать местную полицейскую волну и, если полиция еще не начала охоту, немедленно убраться из города.
Он вез картину в снятую им комнатку.
Оставив машину возле соседнего парадного, Сириск отнес добычу к себе. Включил свет – слабенькую лампочку под потолком, задернул занавески. Развернув плащ в мелких брызгах дождя, прислонил картину к стене, а сам сел на стул напротив.
В музее он действовал машинально – все варианты были заранее продуманы. Энергия его полностью ушла в осторожность, в готовность к неожиданностям. А теперь, как всегда после такого напряжения, ему неимоверно хотелось спать.
"Сейчас, – сказал он себе. – Успею. Надо же взглянуть на приобретение!"
Сонными глазами он уставился на полотно, усмехнулся. Обыкновенная картина с религиозным сюжетом. Сириск взял картину, приблизил к лампочке. Нет, не гладкопись даже. И главное – никакого эффекта. Сириск разочарованно повертел картину в тусклом свете, посмотрел на лампочку. "Может, эффект появляется только при дневном освещении? – подумал он, пряча картину в шкаф. – Завтра проверим. А сейчас спать, спать, спать…"
6
Сириск на удивление безмятежно проспал до середины дня.
Проснулся, сел в постели, чувствуя себя вялым и разбитым – то ли от вчерашней нервной встряски, то ли потому, что проспал чересчур много. Выкурив сигарету, сходил умыться в кухню, побрился электробритвой, неторопливо оделся.
Не уехав рано утром, когда полиция, возможно и обнаружив пропажу, не успела еще ничего предпринять, он теперь вынужден был затаиться и ждать, предугадывая действия и намерения противника…
Сириск достал из чемодана старенький транзисторный приемник, не раз выручавший его в подобных делах. Подумал, что теперь достаточно поинтересоваться местными новостями, чтобы все стало ясно.
Диктор гедеонского радио мужественным, с трагической ноткой, голосом сообщил о похищении, о стоимости картины и о предпринятых полицией мерах по задержанию преступников – перекрыты все дороги из Гедеона, разыскиваются возможные свидетели, прочесываются гостиницы.
Сириск похвалил себя за предусмотрительность: не в гостинице остановился, хотя и сюда могли нагрянуть. Но тут уж оставалось надеяться на хозяйку.
Затем диктор оповестил слушателей, что экстренный выпуск "Гедеонских новостей", который вот-вот поступит в продажу, изложит события более подробно.
– Почитаем, – пробормотал Сириск. – Торопиться нам пока некуда.
Выключив приемник, он достал из шкафа картину, снова взгромоздил ее на кровать, но как ни рассматривал сценку – эффект, поразивший его в музее, не повторялся. Он видел нарисованную голую девицу, нарисованного рыцаря, нарисованного дракона, нарисованные камень и ручей, и рыб, и деревья, и лань с детенышем, и пейзаж на заднем плане. И вовсе не разобрать: то ли город там, вдалеке, то ли скалы, то ли просто неряшливое письмо художника… Может, света мало? Сириск распахнул окно. Утреннее солнце ударило в картину ярким потоком, однако та никак не отреагировала. Сириск присел на кровать рядом с картиной, досадливо вздохнул. Следовало признать, что картина обманула его ожидания.
Но ведь в музее ЭТО было! Он на себе прочувствовал…
Что же случилось? Совершенно непонятно…
Сириск был человеком реалистического склада. Он не любил фантазировать. Он делал выводы из имеющихся фактов, а фантазию считал вещью лишней, последней и ненужной. Фантазия, по его мнению, – балласт, обуза, уводящая от деловых размышлений. Возможно, именно поэтому он и не стал художником, да и критиком тоже не стал.
"Что я имею? – деловито нахмурился он. – Разложим факты по полочкам… В прессе картиной восхищались. Руф, благодаря ей, вообще умом тронулся. Меня она при первом знакомстве тоже заморочила. А вот сейчас – никакого эффекта.,. Так-так… Чему меня в университете учили?,, С точки зрения психологии, мне могло просто показаться. Почему? Потому что я был подготовлен к некоему необыкновенному явлению: и восхвалениями газетчиков, и странным поведением Руфа… А на него что накатило? Это, в принципе, неважно. Руф сам по себе человек безвольный, аморфный, на него может подействовать что угодно вплоть до рекламного щита на шоссе… Ну а картина, по-моему, имеет к событиям лишь косвенное отношение: как причина… Картина, к сожалению, каких предостаточно. Я глупо обманулся. Невыгодный товар. Много за нее не дадут… Тогда что с ней делать? – Решение пришло тотчас: – Избавиться".
Сириск встал, взял со столика пачку сигарет, закурил, подошел к окну. На противоположной стороне улицы маленький киоск торговал газетами. Сириск вспомнил об экстренном выпуске. Выйдя в коридор, кликнул хозяйского сынишку и, ссыпав ему на ладошку мелочь, приказал купить экстренный выпуск "Гедеонских новостей" – да мигом.