т человек остановился в гостинице «Центральная», и всезнающий Саша открыл ему глаза на внезапность ремонтно-строительных работ на месте гостиничного крыльца) он повеселел и… Тут таксист скомкал свой оживленный рассказ и спросил:
- А правда, что эта красотка стащила сопки? Куда же она их девала, интересно?
- Наверное, дома над диваном повесила, - отшутился Шаров, потом выразил Саше горячую благодарность и бросился к остановке автобуса, хотя можно было, конечно, воспользоваться по такому случаю и такси. Однако Шаров хотел собраться с мыслями, а обимурский общественный транспорт, как известно, самое подходящее для этого место, потому что медлителен до фантастичности.
Однако сначала автобус припустил, счастливо минуя красноглазые ловушки светофоров, но не уберегся-таки от судьбы и попал сперва в пробку, а потом потащился по главной улице, перегруженной провинциально-неповоротливыми машинами. Водитель, видимо, заскучал и решил несколько разнообразить свое существование. А может быть, он был просто заботливый человек. Или имел своеобразное понятие о юморе.
- Уважаемые пассажиры! - ласково вещал он. - Не забывайте расплачиваться за проезд. Стоимость билета 6 копеек, стоимость бесплатного проезда 3 рубля.
«Мне надо хорошенько продумать линию поведения», - решил Шаров.
- Билеты приобретайте в кассах-копилках. Абонементные талоны пробивайте компостером. Просьба абонементные талоны в кассу не бросать!
«Так. Я приеду и скажу ей… А она мне ответит: «С ума сошел?!»
- Остановка «Гостиница «Центральная». На выход проходите в переднюю дверь. Просьба заранее готовиться к выходу!
«Неужели я и правда верю, что движением руки можно… Нет, это идиотизм. И нет никаких доказательств. Зачем я еду?!»
- Уважаемые пассажиры! Уступайте места людям преклонного возраста и родителям с маленькими детьми!
«Скорее всего она сама вызовет милицию, если я ей выложу свои обвинения!»
- Остановка «Речной вокзал». У водителя имеются в продаже проездные билеты на август и абонементные талоны. Продажа производится только во время остановок!
«Ну, спрошу я: «Не вы, дескать, украли то-то и то- то?» А вдруг она ответит: «Да!»
- Вас обслуживает экипаж первого ОПОПАТ. Просьбы и предложения можете сообщить по телефону 34-35-11.
- Вы выходите?
- Остановка «Астрономическая»! Стоящий автобус обходите сзади! - донеслось ему вслед благое пожелание. А с мыслями он так и не собрался.
Ну что же, пришлось идти наобум. Вот он, угол улицы Астрономической, и вот этот дом, и этаж, и…
Дверь квартиры № 91 ничем не отличалась от других. Такая же грязно-голубая, и звонок стандартно курлычет, и черно-бронзовый лев сжимает усталыми зубами кольцо дверной ручки…
На звонок не открывали. «Спешил, летел, дрожал, вот счастье, думал, близко…» - подумал Шаров и разочарованно прислонился к двери. Ничего, он подождет! И сердце его дрогнуло, потому что дрогнула дверь и мягко подалась… Ничего не соображая от волнения, Шаров нетерпеливо шагнул в темноту прихожей и тут же, спохватившись, замер, чувствуя, что у него даже ноги похолодели.
Дверь тихо захлопнулась за ним, но тьму впереди рассеивал неверный, словно бы узорчатый свет, и Шаров, приглядевшись, вдруг понял, что это закатные лучи пробиваются сквозь листву, сомкнувшуюся над его головой, а ногам холодно оттого, что они по щиколотку погружены в неширокий, но студеный лесной ручей.
…Шаров приткнулся к заскорузлой коре. Над ним цвела липа, и воздух был густо-сладким, будто наркоз. Ноги уже не держали. Шаров вытянулся на траве, глянул на запотевшее стекло часов. Сколько он здесь кружит? Деревья словно бы тасует кто-то, земля поворачивается под ногами, снова и снова возвращая на бережок ручья. И все нет конца пути, и никак не гаснет угасающий вечер, и все шуршит что-то, и мелькает за деревьями, и овевает взмокшее лицо дальним зовом: «Милый… милый! Иди ко мне, иди!»
Он уж кричал, кричал… Заблудился. Где, как? И что же теперь?
А Маша и не знает, где он, что с ним. Ждет. Болтает с Александрой по телефону. Или шьет, или читает новый детектив. Но никакой детектив не поможет ему выбраться отсюда.
Веют тихие ветры над головой. «Милый, милый! Иди!…» Шарову даже послышалось, будто в воздухе пронеслось его имя. Но кто здесь может знать его имя? Почудилось!
И вдруг - совсем другой голос. Не шелестящий, не призрачный - женский, живой, только очень усталый:
- Да отстаньте вы от человека! Это не он. Он не придет, зови не зови. А этот… пусть уходит.
И увидел тут Шаров, что совсем рядом, за ручейком лесным, проступили очертания вешалки, зеркала - а потом и двери. Нормальной двери из нормальной прихожей - той самой, через которую он попал сюда. Выход! Вот и фуражка валяется - а думал, что потерял. Все! Отпустили! Надо уходить, и поскорее, пока не передумали. Пока не передумали… Кто?
Встал с трудом. Застегнул ворот, надел фуражку. Ну, ходу! И… ломанул опять в чащу.
Тихо было. Стояла та вечерняя пора, когда солнце мягкое, и теплый воздух чуть дрожит, а возле каждого деревца, каждой травинки ложится зыбкая тень, и земля словно бы вздремнула под золотистой сетью.
Но вот лес кончился, и Шаров очутился у высокого крыльца. Оно поднималось к стеклянной двери, анютины глазки темнели в керамическом вазоне, а рядом, прямо на серых ступенях, понуро сидела женщина. Какая-то не то изможденная до крайности, не то совсем уж нереальная, полупрозрачная фигура маячила поблизости, но при появлении Шарова проворно истаяла.
Женщина осталась неподвижной. Было в ее позе что-то сломленное. Спит? И в синем платье. Она!
Шаров замер - вот удача! Решительно взбежал по ступенькам.
Женщина, однако, по-прежнему не шевелилась. Шаров осмелился осторожно приподнять ее поникшую голову. Вот она. Вот она какая… И что особенного? Бледное утомленное лицо, ресницы сжаты, брови сведены, губы набухли, словно у наплакавшегося ребенка. Медленно открылись глаза. Ну, глаза, конечно, ничего…
Серые глаза дремотно смотрели на Шарова, на ступеньках опять нетерпеливо заколыхался блеклый силуэт, но Шаров, возвращая себе уверенность и храбрость звуком собственного голоса, спросил:
- Зачем вы это делали?!
Усмешка освежила померкшие глаза, женщина приподнялась, тряхнула головой. Пронесся разочарованный вздох-ветерок - и стихло все.
- Кто это тут был? - спросил Шаров.
- Где? - Она оглянулась. - Ну, должно быть, моя смерть. Я ведь умираю, молодой человек.
Конечно, она была явно старше Шарова, но уж не настолько же!
- Вы что, больны? Так надо же скорей!…
- Я умираю от любви, - просто сказала она.
- А как же расследование? - обалдело спросил Шаров, невольно снимая фуражку. - Не умирайте, подождите, подождите немножко!
Она улыбнулась, а Шаров покраснел.
- Хорошо. Я подожду. Час-другой роли не играет. Я ведь умираю уже давно-давно, и вот только сегодня, наконец, смерть пришла за мной. Да тут вы явились. - В голосе ее зазвенела досада. - Зачем? Я же велела вас отпустить.
- Да, кстати, а кто это там мелькал? Звал? - беспокойно поинтересовался Шаров.
- В лесу? Это мои мечты, - тоскливо глядя на сверкающую дверь, ответила незнакомка. - Мечты, которые никогда не сбудутся.
- Почему? - спросил Шаров.
- Что, вы уже приступили к расследованию? - Все-таки рот был самым выразительным в ее лице. Казалось, он говорил, даже когда она молчала. В уголке его скопилось столько печальной иронии! - Почему, спрашиваете? Потому что он не приедет. Кто он? Тот, кого я люблю. Кого я люблю? Это не имеет никакого значения для следствия. Все? Есть еще вопросы?
Почему-то лишь сейчас до Шарова дошло, что крыльцо и надраенная дверь - пропавшее имущество гостиницы «Центральная»!…
У Шарова перехватило дыхание. Так. Получается, что две пропажи уже обнаружены: ведь лес, где он блуждал, конечно же, тот самый!
- Скажите, а сопки, что с Воронежа пропали, тоже у вас? - поспешно спросил Шаров.
Она кивнула.
- И музейный зал?
- Не весь, не весь! - вскинула она ладонь. - Только уголок. А почему вы не спрашиваете про фонарь из Паркового переулка?
Шаров смотрел непонимающе. Тогда она поднялась, поправила волосы - и вдруг прыгнула с крыльца туда, где, оказывается, вздымался на серебристом от изморози столбе тусклый фонарь и блестела ледяная дорожка.
Незнакомка поскользнулась, искры взвились из-под ее взвизгнувших каблучков, но она удержалась и вновь вскочила на крыльцо. Волосы ее замерцали на солнце. Шаров зачарованно смотрел, как на черных туфлях таял снег.
- Вы об этом не знали? - догадалась она.
Он сконфуженно улыбнулся.
- А об этом?
Гостиничная дверь бесшумно приотворилась, и Шаров увидел обычную парковую скамью неопределенного цвета, и низкую металлическую ограду за ней, и нависший куст полуотцветшей сирени. Возле скамьи дремала тощая некрасивая дворняга.
Шаров невольно свистнул. Собака слегка повернула узкую морду, серьезно глянула на него и опять закрыла глаза.
- Она не пойдет к вам, - предупредила незнакомка. - Здесь все, как было тогда. Вернее, почти, потому что нет того красного «Москвича» с веселым семейством, которое покатывалось со смеху, глядя на нас. Дело в том, что мы гуляли, гуляли - и устали, и вот сели отдохнуть. Я положила ему на плечо голову, он прижался щекой к моим волосам, глубоко вздохнул, и вдруг голова его отяжелела, и я поняла, что он мгновенно уснул. Мне стало смешно, но я не шелохнулась, а вскоре и сама уснула, да так крепко! Мы ужасно не высыпались тогда… Прошло, наверное, полчаса, как меня разбудило холодное прикосновение к ноге. Открываю глаза - эта вот собаченция тычется влажным носом в мой чулок, словно хочет сказать: хватит народ смешить! Я посмотрела - и правда, кто ни идет мимо, всяк на нас оглянется. Тогда я осторожно коснулась его лица, и он сразу пробудился, поднял голову. А те смотрели на нас из машины и смеялись, и мы тоже стали хохотать. А потом пошли своей дорогой.