Эсагилкиниуббиб ушам своим не поверил и головою тряхнул, чтоб прогнать наважденье.
- Ты… грязь под ногами! Мутная лужа! Все прегрешенья и скверны твои мне известны, подстилка для воинов храбрых! Что бережешь, какую ты честь охраняешь? В кои-то веки боги тебе снисхождение и очищенье даруют, а ты ерепенишься, девка? Не пойдешь - тебе колодки для рук и колодки на шею наденут, одежды с тебя совлекут, изольют в твое лоно кипящей смолы - и земля содрогнется от воплей твоих покаянных, да будет уж поздно!
Нирбия даже зажмурила очи, а потом расцарапала косы ногтями, словно острой гребенкой, и завизжала пронзительней в тысячу раз:
- О злой демон Лабасу! Колючка ты в водах вонючих и мутных! Я плюю на тебя - пусть сейчас же слюна ядовитою станет, пусть прожжет, уязвит и ужалит тебя, словно змея!
Храбр был Эсагилкиниуббиб, но прикрыл он руками лицо, от магии слов и яда плевков защищаясь. На помощь ему подступили, однако, священные шлюхи: Банат-Инин, Геменлила, Белилита, Асат-Дигла, открыли розы-уста:
- Ах ты, сандалия, жмущая ногу! Коль не исполнишь желания Южного Ветра, пусть никогда не устроишь себе ты дома на радость! Пусть не одарят за ласку твою, а отымут последние бусы, и платье порвут от груди до подола! Пусть не в постели, а под заборами и у порогов, на перекрестках дорог тебя всякий прохожий валяет!
Нирбия рот раздирает в рыданьях, тело царапает, рубище рвет, задыхаясь от злобы и страха:
- Нет! Не хочу, не хочу, не хочу, не пойду!
Уртасаран, позабыв о величье и сане, приблизился к девке, светлую, царскую руку ей возложил на жесткие кудлы:
- Любодеица, землю мою ты спаси от погибели страшной! В память я повелю изваять кумир твой, каких не бывало от века. В полный рост будешь явлена ты на подножье из камня. Власы из лазури и алебастровый лик, из золота тело будут воспеты в сказаньях и песнях!
Словно порей-лук, растрепаны Нирбии косы, голос медью звенит, ужасная ругань венчает царя:
- В щелях дворца твоего пусть поселятся совы пустыни! Я рабыня во граде твоем, дочь я рабыни, я не знаю страны своей северной, дальней - и не хочу умирать за Ворота Богов, чьи воины нас увлекли в эти жаркие страны! А грязный позор мой - цена одной жалкой лепешки, что мать удержала когда-то от смерти голодной… Тебе ли меня соблазнять золоченым кумиром за гибель мою, вечно сытый, роскошно одетый властитель над жизнью и смертью? Я под стопою твоей подобна песчинке, но не дождешься, что побреду я покорно, словно овца на закланье, к этому чудищу в жены. Пусть я блудница, однако пока что сама я мужчинам давала согласье, сама выбирала, с кем пойду на часок или на ночь!
Царь отшатнулся и меч обнажил свой во гневе, но жрец опустил разъяренные очи и, усмиряя себя и других, произнес, как бы плача:
- Кто, о прекрасная Нирбия, из нас рожден был навечно? Боги - бессмертны, а человечьи дни сочтены и недолги. Все вздохи, стенания, жалобы, слезы уносятся ветром бесследно. Но каждому все-таки свой срок назначен, и горе, коль он преждевременно прерван! Если ты не даруешь согласия Южному Ветру, из глубин преисподней поднимет он мертвых, чтобы живых пожирали они. Знаешь ведь силу его ты и ярость! Дети и матери - все будут кровью залиты… Проклято, Нирбия, станет тогда твое имя, коль ты могла всех спасти, да вот не захотела…
Нирбия от его слов содрогнулась, примолкла. Скорбью затмилось лицо…
- Слышала я от старух, будто прежде, еще до того, как боги лепили людей и пускали на землю, люди росли под землей, как трава, не зная печали. О боги страны моей дальней! О Шамаш могучий! Молю, превратите меня в траву полевую! И зацеплюсь я корнями за землю, оплетусь вокруг камня, чтоб не сорвал меня вихрь. Если же выдернет буря меня, то на волю ее я покорно отдамся - вдруг меня с юга на север она унесет, туда, где небо просторней и выше, где солнце не жжет, а ласкает, где родина предков моих, где иные названия сущность имеет людей и природы явленья… Но не судьба мне, я вижу, и в землю врастать, и летать в поднебесье. Никогда я не видела счастья и не имела Ламассу *!
Идущему дальним путем стала Нирбия ликом подобна, и понял Эсагилкиниуббиб: согласна рабыня! Получит свое Южный Ветер!
Тотчас статуэтку Иштар средь песков девы установили. В курильницах жгли кипарис благовонный, пиво в жертву богине излили и трижды свершили поднятие рук, воспевая:
- Как хорошо молиться тебе, какое благо тебя увидеть! Воля твоя, будто светоч, над нами. Помилуй всех нас, Иштар, долей ты надели и нашу сестру, что к Южному Ветру уходит. Укажи ей дорогу и одари благодатью. Она влачила твое ярмо, о богиня, верно служила тебе - пусть же отдых заслужит в объятьях законного мужа, во здравии плоти, веселии сердца. Продли ее дни и жизни прибавь. Пусть небеса твою щедрость восхвалят. Благословенна богами Вселенной будь, о Иштар, - и нам сердца успокой!
И начался обряд облаченья невесты в одежды, достойные тела. Силы ее подкрепили пьянящей сикерой, всю умастили елеем и кипарисовым маслом. Краска легла на усталые веки, золотые сандалии облекли ее ноги. Лента налобная ей чело украшает, ожерелье лазурное шею ласкает. Подвеска украсила грудь, запястья обвили руки. Стала нарядной она, словно юная дева, но чудилось всем, будто смерть уже исказила черты ее лика…
В жалобах сердца она плакать просила равнину, болото и реку:
- Если бы матушка вдруг живой оказалась, она голосила б по мне, и мне пропадать было б легче…
- Смотрите, уходит, Нирбия нынче уходит от нас, - хором девы запели. - Покинула землю, покинула небо, подруг и мужчин - от всех сегодня уходит она в храм Южного Ветра…
…День догорал. Скоро Иштар * в небесах лик свой явит. Нирбия к храму приблизилась, белого света не видя. Демоны злые ее одолели, призраки душу томят. Это страх… Никому не известны пути из Страны без возврата, гостя назад не отпустит ее владыка Иркалла…
Близится вход в царство мертвых - в храм Южного Ветра. Быть может, с небес храм спустился, великие боги его создавали?… Блеск его облаков достигает. Но нет у входа крылатых быков Ламассу и Шеду - страшно войти в эти степы, жутко под сводом его оказаться без покровительства духов добра и согласья! Верно, иные здесь обитают созданья; те, что не ведают жажды, есть никогда не хотят, жен не ласкают, детей не плодят - демоны смерти! Ох, ящеркой бы проскользнуть меж ворот! Или сыскать колодец, подземный источник, чтобы в реку Океан уходил, - к водам его прикоснуться, рыбкой уплыть от сетей, что Нирбию здесь ожидают.
Напрасны мечты! Эллиль уготовил людям судьбину печали с тех пор, как названия дал всему в мире, и никогда не щадит человека!
Дорога темна впереди. Солнце последний свой луч уронило и отвернуло от Нирбии лик. Что же делать?… Смириться. Всесильны законы Страны без возврата.
«Если захочешь уйти из подземного мира, нужно, чтоб умер кто-то другой за тебя, как за Иштар - Думузи **. Никто другой за меня не умрет… Ну что же! Свершенья судьбы отдалять я не стану. Бог мой со мною пусть справа пребудет, а слева пребудет богиня моя!»
Чудится Нирбии - руки в молитве кто-то сложил; таковы очертания сделались храма… С духом собравшись, под своды вступила она. Мало что видно в густой темноте. Затаилась во мраке, слушает голос его. Снова пошла… Вдруг будто чье-то дыханье коснулось, лаская, лица - и стало светло и просторно глазам.
Словно в лесу из каменьев бесценных Нирбия бродит, касаясь стволов из граната и яшмы. Измарагд листьями ей что-то шепчет. Лазурит, сердолик расцветают, радуя взор. Все спокойно. И мет никого, кто желал бы, тело ее истерзав, душу отнять и похитить навеки.
Нирбия ждет, озираясь, уже забывая о страхе. Бескрайни покои и ложе роскошно под сводами из халцедона. Она возлегла… Кто взойдет вслед за нею на ложе?
- Он выбрал из многих меня… Почему? Я не знаю. Быть может, ему показались прекрасными светлые косы? Быть может, в синих глазах разглядел он небес отраженье, как в тихой реке, - и пленился? Всегда уродкой, что дешево стоит, себя я считала, малую плату просила с мужчин, красотой не кичась. Отчего ж Ветер Южный лишь меня захотел среди прочих? Может быть, он один толк в женской красе понимает, а не люди, кои дурнушкой меня называли? Как завистливо девы-блудницы очами сверкали! Волю им дан - растерзали б на части.
А вдруг я красива, только не знала об этом? Сравнима ли с яблоней в белом цветенье? С облаком в небе? Звездой на заре? Стоном струны, что поет о томленье любовном?…
А каков он - избравший меня среди многих? Он - порождение неба, пустыни или моря? Взоры вздымает он - горы колеблет, их взглядом пронзает, огненноокий владыка! Наверно, буре лицом он подобен… А буря бывает страшна - и прекрасна. Быть может, прекрасен и он? Ураган - его голос, уста его - пламя, дыхание - смерть, а каковы поцелуи его и объятья? Крепки, будто камни с небес? Наверно, не знает покоя в любви ни днем он, ни ночью? Бесконечны ласки его, будто смерть - или жизнь? В его поцелуях я выпью воду жизни безбрежной и вечной… О, достоин возлюбленный мой венцов из сапфира и аравийского злата, ожерелий, браслетов жемчужных!
Но… что ж ты молчишь, господин мой, что медлишь? Излей в мое сердце любви молоко! Как сладостно мне, что ищущий взор ты ко мне обратил, лишь для тебя обнажила я бедра и душу… Скорее приди! Лунный свет и солнечный жар источи в мое лоно! Я обниму тебя, милый, как никогда никого я обнять не могла бы. Колются руки, колени и груди, когда нелюбимого гостя к себе прижимаешь покорно. Тает тело мое, словно масло, тебя вожделея!
Где ты? Как же привлечь тебя, зачаровать, заманить на это высокое ложе? Как отыскать быстрокрылое слово, что сердце пронзит стрелой-тростником и любовью? Где ты, о ком мечтала я в снах, обливая слезами постель, где храпел посетитель случайный?
Ты не идешь… Видно, я возжелала, чего не бывало от века, с той поры, как солнце взглянуло на землю впервые. Любодеица, девка, блудница - вдруг возмечтала о счастье! Ох, ну зачем же вознес ты меня на вершину души - и безжалостно в пропасть столкнул? Нет, тосковать, слезы лить - моя доля. Он, мой любимый, получше ко мне пригляделся - и понял: