Он обидчиво поджал губы, а Майя слегка усмехнулась. Всегда, встречаясь с нею, Змей принимал какой- то новый образ. То насильник телефонный мастер, то вкрадчиво-элегантный Смок, то властный, как молния, Змей Огненный… А теперь ведет себя, словно какой-то наглый забулдыга. Понятно, сейчас-то уж Майю не надо соблазнять. Оттого и утратил Змей блеск.
Странно, неужели он не проник в эти мысли? Однако что таится в его напряженном взоре?… Майя смотрела, смотрела в темные мрачные глаза - и наконец начала понимать:
- А что, ты все-таки мог бы… в обмен… вернуть мне Цветицу?
- Цветицу - нет, - категорично произнес Змей, гибким движением выставляя ладонь. - Цветицу - нет. Все остальное вернется само, если только ты…
- Если я принесу себя в жертву, да? - всхлипнула Майя и уже готова была выкрикнуть: нет! - когда в стекло вдруг жалобно поскреблась мерзлая ветка.
Майя подбежала к окну, распахнула форточку, схватила тополь за руку, сжимала ее, целовала, гладила. Нет, ветка была бесчувственна, да и тополь весь не затянешь в квартиру, не отогреешь ни его, ни земли уснувшей. А когда-то, совсем недавно, на этом окне жила Цветица. Ее мир! Мир каждого дерева, цветка, листа! И Майя вдруг вспомнила старые, когда-то любимые строки, словно это ветка подсказала их:
Принесли букет чертополоха,
И на стол поставили, и вот
Предо мной пожар и суматоха.
И огней багровых хоровод.
Эти звезды с острыми концами,
Эти брызги северной зари
И гремят и стонут бубенцами,
Фонарями вспыхнув изнутри.
Это тоже образ мирозданья,
Организм, сплетенный из лучей,
Битвы неоконченной пыланье,
Полыханье поднятых мечей.
Это башня ярости и славы,
Где к копью приставлено копье,
Где пучки цветов, кровавоглавы,
Прямо в сердце врезались мое…
Майя вздрогнула, словно укололась невидимыми копьями.
«Вот, значит, что? - в смятении подумала она. - Как же я не знала этого раньше? Почему об этом не написано во всех тех статьях и диссертациях, которые я перепечатываю целыми днями?»
Она соскочила с подоконника и замерла посреди комнаты, не обращая внимания на притихшего в углу Змея.
Задиристый мир чертополоха, нерассуждающее сладострастие кометы-росянки, алчное солнце тюльпана, коварство метеоритного роя ирисов, наивная откровенность луны-ромашки, голубой смех утреннего неба-василька, звезды гвоздик… О боже, так ведь живой мир таится в каждом цветке. И сама Цветица - тому подтверждение. Да и как можно было не услышать безмолвных уроков, которые сопровождают нас всю нашу жизнь?
Человек, бедный одиночка, лишенный оберегающих и наставляющих инстинктов, он учится на своих, только на своих ошибках, и все для того, чтобы совершать их снова и снова. Мы пришли на землю последними и, подобно неуверенным детям, делаем открытия там, где другим обитателям нашей планеты все давно ясно.
У кого же спрашивать совета человеку? Птица и зверь сторожатся его. А ведь рядом с ним, вокруг него есть другие учителя, молчаливые, но доброжелательные, целая школа мудрости! Человек в своих науках разъял цветок на пестик и тычинки, вычислил траектории полета семян дерева, вынул из травы соки для лечения своих хворей - и просмотрел при этом главное: разум и чувства растений.
Некто мудрый сказал однажды, что растение в борьбе за жизнь поступает так же, как человек. Ох уж эта вечная страсть к антропоморфизму! А не наоборот ли? Человек уверен, что разумен лишь он. Но нет. Просто разум, который тихо и неприметно тлеет во всех формах жизни, ярко и свободно пылает лишь в человеке. Заслуга ли человека в этом? Или воля Природы была отметить именно его? Воля или прихоть?… Так или иначе, но свет разума бросает отблеск и на чувства человека. Однако существуют, внешне неприметные, и чувства растений. Деревья, цветы, травы живут и умирают, испытывают жажду и боль, страдают, любят, помнят…
Только-только новая мысль Майи начала расцветать, как голос Змея снова метнулся из угла:
- Ну вот, наконец-то ты поняла!
Да. Майе ничего не оставалось, как склонить голову. Но как произнести роковые слова? А Змей уже не давал передышки.
- Впрочем, может быть, ты не веришь, что жизнь вернется на землю, если ты согласишься? Пойдем. Я тебе покажу кое-что.
Они спустились с крыльца и прошли по двору к воротам. Майя настороженно поглядывала по сторонам. Ну и что? Все по-прежнему пусто, голо.
- Ничего, ничего! - подбодрил Змей. - Сейчас!…
Неясный шорох послышался позади Майи, словно кто-то бежал вдогонку на цыпочках. Она испуганно обернулась, ожидая подвоха, нападения, чего угодно, - и увидела, что ее следы зарастают крапивой.
Вечная спутница бед и разрушений, она торопливо обживает развалины, стремясь скрыть раны, нанесенные человеком. Она первая из растений почуяла разрушительную силу тоски Майи и отправилась врачевать кровоточащие следы ее.
Майя смотрела на шевелящиеся, шершавенькие листики как зачарованная. Нет, не видела она ничего чудеснее этой воскресшей жизни! И как чудовищна пустота обмерзшей земли вокруг.
- Я согласна! - выкрикнула Майя, не помня себя.
Змей сверкнул - и мгновенно исчез. Словно и не было его. Таял в воздухе радостный отзвук:
- Мы явимся за тобой, когда время придет. Помни наш уговор!
Но Майя едва ли слышала его слова. Потому что, взломав стылую корку, вышел на свет лиловый прострел. Звона его пушистенького колокольчика никто не слышал, но ему вторили горицвет, и одуванчик, и кукушкины слезки, и ландыш… Однако Майя, упав на колени среди всего этого полузабытого благоухания, поцеловала раньше всего листья крапивы. Боль ожога напомнила ей условие Змея, но сейчас это казалось не такой уж горькой ценой.
- Цветица. Ты просила меня помочь Майе. А кто поможет мне? Я намеревалась распрощаться с ней после твоей гибели, но теперь не могу бросить ее, иначе твое самопожертвование окажется напрасным. Я научила Майю видеть в каждом растении твое воплощение, но привело это только к тому, что она сама теперь готова на жертву. Что же мне делать? Кого призвать спасти Майю? Тебя нет. Остались вокруг нее одни Чужие. Они казались ей похожими, потому что их объединяет зло. А где же единство добра? Неужели только цветы защитят ее от Змея?
Колдунья понуро стояла перед большим плакатом с надписью: «Астрономический календарь природы». В верхней его части грубо изображались созвездия Северного полушария. Там, словно оперение стремительной стрелы, была обозначена звезда Денеб.
Колдунья зажмурилась в отчаянии от своей растерянности, от ответственности, которую сама себе взвалила на плечи, и два смутных образа возникли в ее сознании: Любимый и Катерина-одиночка.
И едва начали связываться обрывки мыслей, как кто-то тихо постучал в дверь.
Колдунья обернулась, обрадованная и удивленная. Ведь в поликлинике, где обычно шагу не ступить из-за беременных животов, давно царила пустота. За все долгие дни Белого Траура в городе не родился ни один ребенок, словно матери боялись выпускать детей своих в эту нежить. А теперь, значит, кто-то пришел проситься на свет?
Она распахнула дверь - и отпрянула. Это был совсем незнакомый человек! Высокий, в толстом свитере, грубых штанах, кирзовых сапогах, заросший и длинноволосый, он был до того странен среди стерильных стен поликлиники, что колдунья невольно преградила ему путь. И незнакомец вскинул бровь:
- Но ведь ты меня только что позвала!
- Я? - не веря ушам, пробормотала колдунья, но вдруг, все поняв, всплеснула руками: - Так ты - Любимый?! Как же я тебя не узнала?
- Да ведь мы никогда не виделись, - улыбнулся гость. - Ты придумала мое отсутствие раньше, чем нарекла меня именем, раньше, чем дала мне облик. Немудрено, что не узнала.
- Так вот ты какой! - ревниво всматривалась колдунья в лицо своей очередной выдумки. - Да, да… Похож, как же ты похож на… Впрочем, это неважно. Главное, что ты жив. И очень вовремя явился.
- Если бы сама вернула меня раньше, Майя не попала бы в беду, - пробормотал Любимый.
- Если бы я призвала тебя раньше, сказки вообще не было бы, - рассудительно ответила колдунья.
- Сказка твоя!… - отмахнулся Любимый и тут же с тревогой спросил: - Скажи, неужто ты вызвала меня из небытия, чтобы снова туда отправить, даже не дав повидаться с Майей? Это жестоко!
- Я не знаю, - искренне молвила колдунья. - Не знаю, поверь! Это будет зависеть от того, осилим ли мы Змея.
- Мы? - вопросил Любимый. - А вот это ты, пожалуйста, оставь. Достаточно, что в этой сказке и так все добрые дела взвалены на плечи женщин. Гляди, обвинят тебя в мужененавистничестве! Сиди и пиши - вот твое дело.
- Конечно, - согласилась колдунья, чуть заметно усмехнувшись. - Но пока ты будешь сражаться со Змеем, я должна найти его кожу, чтобы ты ее сжег, понимаешь? Я знаю травы, среди которых она схоронена, а ты… у тебя сила в руках. И эту силу мы умножим. Не зря же я читала стихи, сказки и старые книги о змеях.
Парила колдунья Любимого в трех водах, в трех щелоках мыла, обдавала отваром чертополоха, отгоняющего вражью силу, и тонкого желтого донника, отворяющего вражью кровь. Потом плескала колдунья тот отвар на лес и на воду, чтобы не было от них подмоги Змею.
Брала колдунья лозинку, гибкую, словно змейка, клала ее в новый глиняный чан, колола веткой шиповника и приговаривала при этом:
- Как эта лозина бьется-мечется, так пусть Змей Огненный бьется-мечется, погибая.
Срывала колдунья кору с лозины и кору эту сжигала, приговаривая:
- Как сгорит эта кора, так пусть сгорит Змеева кожа, лишив его жизни.
Потом брала колдунья рубашку Любимого, разные травы вшивала, злые травы, губительные для врага, и первой среди них была ясень-трава, которой придана сила, оцепеняющая змей.
А потом разыскала колдунья «змеиную траву» - как называли древние чеснок - и три дольки его положила в сапог Любимому, для подкрепления силы.