Но чтобы удрать за границу и чтобы там хорошо жить, нужны деньги. Для начала он сговорился с какой-то похоронной фирмой и заключил договор на поставку гробов. Запряг в это дело деда Строганова. Но доход оказался невелик – деньги были нужны большие. И тут ему повезло. Где-то в Германии нашелся такой же (только поумнее) аферист, который скупал для частных коллекций картины великих мастеров. В том числе и краденые. Кто он такой, установить еще не удалось. Папин Интерпол сейчас этим занимается. Но уже было известно, что у этого афериста был целый отряд агентов. Они мотались по разным странам, разыскивая картины, которые можно было купить, а затем намного дороже продать любителям старинной живописи. И еще удалось установить, что у нас, в России, тоже находится такой агент, который известен только по кличке Рудик.
Рудик… Тут мне припомнились гоголевские «Вечера на хуторе близ Диканьки», написанные от имени пасечника по имени Рудый Панько. Рудый – это значит рыжий. А Рудик? Тем более. И я сказал вслух:
– Рудик – это Рыжий.
– Точно! – подхватил Алешка. – Я его знаю! Он вроде как иностранец, а иногда вроде как русский. Говорит с акцентом, а ругается по-нашему.
– Может, еще скажешь как? – рассердилась мама.
– Что ты! – Опять голубоглазая наивность. – Я таких слов и не знаю!
– А что ты еще не знаешь? – спросил папа. – Про этого Рудика.
– Ну, он там, в музее, все причмокивал на картины Славского. И еще они там о чем-то шептались.
– Ты, конечно, не подслушивал?
– Что ты, пап! Конечно нет. Я случайно услышал. Одним ухом.
– Вот этим? – Папа взял его за ухо.
– Нет, левым. Он говорил Славскому, что у него все готово. Что даже готова такая бумага, что картины Славского художественной ценности не имеют и таможня даст добро. Еще он хвалился, что у него все схвачено, везде свои люди. А на таможне у него этот… забыл фамилию. Речная такая. – Алешка нахмурился, вспоминая.
– Волгин! – сразу подсказал я.
– Сам ты Волгин!
– Ленский, Онегин? – мне школа вспомнилась.
– Сам ты Онегин Ленский!
– Донской? – предположил папа.
Завтрак остывал на сковороде, а над ней клубились речные фамилии.
– Печорин? Невский…
– Островский, – сказала мама.
– Это здесь при чем? – удивился папа.
– А что? Очень речная фамилия. На реке, что ли, островов не бывает?
– Камский! Московский! Рыбаков!
– Вспомнил! – Алешка шлепнул себя ладошкой в лоб. – Воробьев!
Настала тишина.
А потом папа как-то неуверенно проговорил:
– Действительно, очень речная фамилия. А почему бы и нет? Значит, Воробьев, говоришь? Это точно, Алексей? – И папа, взяв свой мобильник, вышел на крыльцо.
Мама задумчиво уставилась на сковородку и время от времени недоуменно поднимала плечи. А я прямо Лешку спросил:
– При чем здесь Воробьев? Речная фамилия…
– А я, Дим, вспомнил, – безмятежно объяснил Алешка, – как мы в детстве с папой на речку ходили. И там по берегу воробьи прыгали.
Лешкина логика! Это покруче маминого Островского! Да, тетя Зина права, когда говорит: «С вами, Оболенские, со скуки не помрешь. Скорее всего от смеха».
– А что за картины у Славского? – спросил папа, когда вернулся.
– Классная фишка! Но фигня.
– Переведи, – попросила мама.
– Я лучше нарисую.
Папа протянул ему свою записную книжку. Алешка живо в ней что-то накарябал.
– Здорово! – сказал папа. – Это ветряная мельница. После нападения на нее Дон Кихота.
– Пап, ты иногда такой умный, – сказал Алешка, – а сейчас случайно ошибся. Этот сюжет называется «Раздумья на пороге».
– А что? – пригляделась мама. – Очень похоже. Раздумья… Идти или не идти? А если идти, то куда? А если туда, то с кем?
Нам эти раздумья ни к чему. Куда? С кем? Мы встали и пошли на свой чердак. Я с Алешкой, он со мной.
И уже наверху услышали, как папа с обидой пожаловался:
– Вот, мать, я, оказывается, только иногда умный.
– Но он же добавил, что ты просто ошибся. Случайно. И вообще, дети умнее родителей. Иначе люди до сих пор жили бы в пещерах.
– Оно бы и лучше, – вздохнул папа.
Мама стояла у порога с хозяйственной сумкой в руках и размышляла:
– Идти или не идти? А если идти, то за чем? И кому идти? Детям?
Не знаю, куда, кто и зачем ходит, а мы теперь даже в магазин ходим в почетном сопровождении Греты и Грея.
– Хлеб, молоко, сахар и «Геркулес» для утренней овсянки, – сказала мама. – И сейчас же домой.
Мы в магазин не очень любим ходить. А наши собаки очень любят. Они хорошо знают, что им там что-нибудь обязательно перепадет. Или продавщица колбаской угостит, или мы для них что-нибудь купим. Особенно они обожают крекеры. Мама называет их «Собачья радость».
– Дим, – предложил Алешка, – а давай забудем овсянку купить. Я ее ненавижу, как дождь вместо рыбалки.
– Мама огорчится.
– А мы ей кисель купим. Тетя Зина говорила, что утренний кисель полезнее утренней овсянки. На кипящей холодной воде. Давай возьмем? Тетя Зина…
– Вот пусть тетя Зина его и ест. С кипящей холодной водой. И с одуванчиковым салатом.
Мы купили собакам крекеров и пошли домой. И только отошли от магазина, Алешка мне шепнул:
– Не оборачивайся, Дим. За нами следят.
– Кто?
– Один парень с велосипедом. И одна тетка с детской коляской.
– С чего ты взял?
– У парня под мышкой пистолет мелькает, а у тетки в коляске никаких детей нет. Я еще у магазина разглядел: у нее там крекеры и бутылка воды под одеялом.
Разглядеть бутылку воды, укрытую одеялом, только мой младший брат способен. Но все-таки стало неуютно. Хотя и шагали рядом с нами две верные овчарки.
Улучив момент, я незаметно оглянулся. Парень в распахнутой ветровке вел свой велосипед по одной стороне улочки, а молодая тетка в брюках катила коляску по другой. Мне они не показались опасными. Ну и что из того, что они идут за нами следом? Может, им просто по пути. Сейчас мы свернем в свою калитку, а они покатят дальше свой велосипед и коляску с крекерами.
А вот и нет! В дверях нашего фургона я оглянулся. Парень и тетка уже стояли рядом, напротив нашего участка, жевали крекеры и запивали их водой из бутылки по очереди.
– Убедился? – спросил Алешка.
Я молча кивнул.
– А где «Геркулес»? – спросила мама.
– Он кончился, – ответил Алешка.
– Его нет в продаже, – ответил я. – Полный аут.
– Тем хуже для вас, – сказала мама. – Будете завтракать крекерами. Вместе с Гретой.
– Тем лучше для нас, – отозвался Алешка. – У Греты хороший вкус.
– Марш на чердак! – скомандовала мама. – Мне нужно обед готовить, а с вами тесно.
Нам только этого и надо было.
– Они за нами следят, – сказал Алешка, снимая с гвоздя бинокль, – а мы – за ними. Никуда не денутся.
Мне и без бинокля было видно, что эта «сладкая парочка» стала неспешно прогуливаться перед нашим участком. Причем теперь парень катил коляску, а тетка вела велосипед. Конспираторы!
– Дим, – сказал Алешка, не отрываясь от бинокля, – ты понял, что эти музейные жулики обязательно вернутся за картинами? Они ждут, когда все успокоится.
– Ну?
– Мы найдем их заначку и устроим…
– Засаду? – перебил я, чтобы показаться умным. Но не получилось.
– Не засаду, Дим, а западню.
– Это как?
– Очень просто. Выкопаем яму, они туда бухнутся, а мы их сверху накроем крышкой и вызовем полицию.
– Может, – усмехнулся я, – еще в дно ямы вобьем заостренные на огне колья?
Алешка всерьез задумался и отказался от этой идеи.
– Нет, Дим, мы с тобой не такие уж кровожадные. Прихлопнем, и все!
Размечтался… Впрочем, все его фантазии, как ни странно, воплощались в жизнь. Может, и теперь получится. Только вот маленький вопрос: где рыть эту западню и ладить к ней крышку?
– Где-где? – рассердился Алешка. – Там, где картины спрятаны.
– А где они спрятаны?
– Где-нибудь. – Хороший ответ. – Дим, они уходят! Пошли за ними. Может, они нас к своей заначке приведут.
Мы шмыгнули в окошко, спустились по садовой лестнице и перебежали на участок тети Зины. В это время на ее плетне между горшками и глечиками сушились после стирки летние женские шляпки.
– Идея суперлюкс! – обрадовался Алешка. – Они замаскировались, так? И мы тоже замаскируемся.
– Это как?
– Шляпками. Нас никто тогда не узнает. Наденем шляпки и…
– Стоп! Если мы пойдем по улице в женских шляпках, то далеко не уйдем.
– Почему?
– Нас отправят или в полицию, или в психушку.
– Не хотелось бы, – призадумался Алешка.
Впрочем, если он напялит вот эту – с громадными полями и с виноградной кистью на макушке, – его точно никто не узнает. Потому что никто его не увидит. Правда, будут удивляться – идет себе по улице шляпа в кроссовках.
Пока мы развлекались и примеряли шляпки, наши преследователи благополучно скрылись вдали. Мы нахлобучили шляпки на горшки и в открытую бросились вдогонку. И, в общем, проследили и проводили до… отделения полиции. Там парень прислонил велосипед к стене, тетка поставила коляску на тормоз, и они скрылись в здании.
– Здорово! – восхитился Алешка. – Это наша охрана!
– Ну и опера у этого майора Злобина! Детский сад!
– Пилиционеры! – с непередаваемым сарказмом. – Вот, Дим, ты понял, что на них надеяться нечего? Надо все сделать самим. Найти картины и выкопать засаду.
– Западню, – поправил я. – А где?
– Я вот думаю… Который человек приедет за картинами, он, Дим, обязательно зайдет сначала в музей…
– В музее, – перебил я Алешку, – я никаких западней копать не буду.
Алешка сморщился, как над тарелкой с овсянкой.
– Ты ничего не понял, Дим! Ты будешь дежурить в музее. Каждый день. И как только там появится подозрительный человек…
– А как я узнаю, что он подозрительный?
– Очень просто: он будет там все вынюхивать… А мы будем за ним следить. А когда он станет забирать из заначки картины, мы его прихлопнем! Все понятно?