Вдруг словно с неба ниспавшая мысль озарила охотника и преобразила его. Выпустив из рук своих палицу и копье, он отбросил в сторону тяжелый топор; с лица его сразу сбежало дикое выражение, и что-то похожее на злую радость озарило его, сгладив морщины на лбу и оттянув складки около углов рта. Односложное, короткое, как хлопанье бича, дикое, как вой зверя, восклицание вырвалось из полуоткрытых губ, но в нем слышались скорее радость и довольство, чем испуг или ужас. Жена поняла мужа, поняла, казалось, саму его мысль, когда он бросился к противоположному углу хижины, где были сложены сухие смолистые сучки елей. Положив ребенка на мягкий мох, она схватила два кусочка дерева и начала тереть их один о другой с такой энергией, как будто в этом заключалось спасение их семьи, — зависело ее существование.
Отец, между тем, приготовлял большие сучья и кусочки старого трута. Через несколько минут задымилось дерево, еще минута, — вспыхнуло желтое пламя трута, и живой огонек пробежал по кучке мха, прохватывая ее насквозь. Ярко запылали затем смолистые сучья и, словно факелы, озарили багровым светом внутренность хижины.
Схватив их в правую руку, с тяжелой палицей в левой, сверкая очами, блиставшими на огне, с диким криком выскочил из своего шалаша охотник на борьбу с звериной силой. Огненный отблеск смоляных факелов пробежал вокруг, освещая багрово-желтым огнем и поляну, и хижину, и близ стоящие деревья, и кучку волков, толкавшихся вблизи…
Шарахнулся в сторону испуганный зверь при виде неожиданного зрелища; блистающий огненный враг с пламенным оружием был слишком ужасен для тех, которые никогда не видали ничего подобного в первобытном лесу. Стихийная сила огня была непобедима для зверя, превосходила все то, что он мог себе представить; и он бежал перед огненным чудовищем, как не бежал, быть может, никогда… Один-двое из волков пытались из любопытства или от злости подойти поближе. Страшной пастью, вооруженной двумя рядами острых зубов, они хотели пожрать сам огонь, но бороться со стихиями суждено только человеку, все остальное должно трепетать перед ним… Обожженные насмерть звери упали на землю и, уткнувшись изуродованными мордами в росистую траву, страшно завыли, потрясая ночную тишину леса громкими криками боли и мучений.
Человек торжествовал…
…Десятки зверей бежали перед человеком, вооруженным силой стихии, подчинившейся его уму; человек победил еще раз грубую физическую силу, поразил могучих врагов один — при помощи разума, который дал ему перевес даже над косными силами природы.
Спокойствие ночи, нарушенное так ужасно, вновь затем возобновилось; опасность была забыта, и утомленный человек заснул в своей хижине, еще более уверенный в своих силах, еще более счастливый не столько победой, сколько тем, что нашел новое ужасное оружие, с которым ему не страшны теперь никакие чудовища таинственного дремучего леса…
Чуть забрезжилась заря, человек был уже на ногах, хотя спал спокойно всего несколько часов. С чувством, понятным только охотнику, он окинул радостным взором поле своей ночной борьбы и трупы размозженных и обгоревших врагов. Полюбовавшись на трофеи победы, он оттащил трупы погибших волков подальше от жилья в кусты и по возможности изгладил следы борьбы, исправив стены своего шалаша, пострадавшие при неожиданном нападении стаи лютых хищников.
Солнышко было уже довольно высоко, когда охотник, покончив с этим занятием, принялся за обработку сырых материалов вчерашней охоты — обделку шкуры и костей убитого оленя. Вместе с женой он усердно предался этому делу, в котором выказал все свое искусство и уменье обращаться с самыми первобытными орудиями, выделанными им самим из камня, дерева и кости.
Разостлав шкуру на земле и укрепив ее большими камнями по углам, он принялся небольшими, полукруглыми, заостренными с одного края камешками, похожими на скребки, скоблить внутреннюю сторону кожи, стирая мезгу и поливая ее время от времени водой для умягчения. Еще совсем сырая шкура поддавалась легко, и работа шла успешно… Молодая женщина тем временем растирала и мяла рукою в глубокой деревянной посудине жидкий жир, добытый из того же самого животного; этим жиром она увлажняла кожу, втирая его для того, чтобы эта последняя и по обработке сохранила известную степень мягкости.
Через несколько часов обработанная шкура оленя была уже совсем готова; два-три удара острым кремнем пробили по краям дыры, через которые были продеты свежие лыки для того, чтобы привязывать и скреплять одежду на теле человека. Из остатков кожи охотник умудрился еще смастерить грубую обувь для жены, что он сделал прямо на ноге супруги; обернув ступню обрезком кожи, хитрец загнул эту последнюю на подъем, а потом продел по краям ее отверстия при помощи остроконечного кремня, служившего ему наконечником метательного копья; в эти дыры он продел обрывки крепких сухожилий из голени оленя и, завязывая узел у каждого отверстия, скреплял края импровизированных башмаков. Подобные приемы были уже большим шагом вперед в деле житейской техники, но все-таки приложить искусство первобытного шва к одежде и покровам своего тела дикий охотник еще не сумел.
Каменный век: ткани, веретенное кольцо и веретено из швейцарских свайных построек. 1) сеть, 2) плетение для корзины, 3) циновка, 4) веретеное кольцо, 5) ткань, 6) веревки, 7) пряжа, 8) веретено с кольцом.
Прозанявшись все утро со шкурой убитого оленя и закусивши потом вплотную, до отвала, как только может есть дикий человек, наш охотник и его достойная жена завалились спать, не заботясь ни о комарах, ни о жигалках, немилосердно жаливших им руки, лица и открывавшееся при движениях тело. Перед сном, однако, молодая мать омыла своего раскричавшегося ребенка прямо в реке и угомонила на своей груди. Все заснуло тогда в одинокой землянке человека. Над головой его лишь томно куковала кукушка, насвистывал свою монотонную песню черный дрозд, а порой звучно колотил в дерево крепким носом большой черный дятел.
И день, и вечер, и зарю проспала утомленная утренней работой семья; не разбудили ее ни громкие крики лесных быков, ревевших на заре, ни звонкие крики иволги, ни трели малиновки, ни чудная песнь соловья, который надрывал свое горлышко в кустах над рекой, рядом с жильем человека. Наступила ночь — тихая, теплая, ароматная и сырая; потянула с реки струя свежего ветерка, зашумел говором ночи могучий лес, застонала в нем серая неясыть, завопил филин-пугач, где-то крикнул звонко, словно в трубу, молодой олень, да забрехала хитрая лисица, — и опять все тихо, чудно, все манит к покою и приятному отдохновению.
Некультурный человек, едва он удовлетворил свои насущные потребности, едва заглушил сегодняшний голод и прикрыл сырой шкурой грудь, уже не способен работать; как наевшийся до спячки змей, он будет нежиться и отдыхать, пока голод не заставит его очнуться от нирваны ничегонеделания. Удовлетворенный вполне удачей, и наш дикарь блаженствовал и отдыхал, пока хватало оленьего мяса, пока у берлоги его лежала целая куча ракушек, уже начавших разлагаться. Только побеждаемый голодом, проснулся человек от своей неги и вышел из нирваны, чтобы опять удовлетворить насущную потребность, насбирать запас для своей семьи — и снова погрузиться в покой и ничегонеделание.
Проснулся первобытный охотник и вышел в дремучий лес к своим ловам и западням. Искусно сделанные петли на этот раз не принесли ничего, но зато яма с набитыми острыми кольями на дне вознаградила охотника. Могучий бык, блуждая по лесу или пробираясь к водопою по звериной тропе, по неосторожности ступил на обманчивую зеленую покрышку хрупких ветвей, предательского мха и зелени и упал на острые колья, убившись сразу до смерти. Целая гора мяса, шерсти и, вдобавок, острые рога были трофеями удачливого ловца. Толстая шкура быка была еще прочнее кожи оленя, сочного мяса было чуть не вдвое более, а крепкие рога, будучи приделанными к дубовому сучку, становились страшным оружием в руках того, кто умел им управлять.
Ученый-исследователь в одной из ловчих ям.
Редко такая крупная добыча попадалась в руки хитроумного охотника, а потому и немудрено, что он бешеными скачками, диким криком и подбрасыванием своей палицы кверху выражал чрезмерную радость. На целый день бык доставил работы охотнику и его жене, которые, буквально купаясь в крови и жире, работали в самой ямине, не имея возможности вытащить тяжелую добычу. Сколько вкусного мозга выпили они во время своей трудной работы, сколько сочного мяса было вырублено в один счастливый день! Опять на несколько дней обеспечено безбедное существование человеческой четы.
На этот раз удачливый охотник распорядился умнее и вместо того, чтобы дать свободно загнивать мясу в углу своего жилища, он, разрубив мясо на небольшие кусочки, повесил эти последние при помощи лыка на сучьях дерев. Новой удачей увенчалась эта попытка. На жгучих лучах солнца мясо выделяло свой лишний сок и засыхало, не теряя своих питательных достоинств. Случайно сделанное открытие повело к усовершенствованию способа сохранения пищи, а через несколько дней после того, как охотник испробовал вкус сушеного на солнце мяса, он прибегнул уже и к помощи огня для того, чтобы вернее сохранить впрок излишний запас мяса.
Это открытие, как и все мелкие открытия в обиходе и житейской технике первобытного человека, кажущиеся для нас ничтожными, имело на самом деле огромное значение, внося в жизнь не только некоторый комфорт, но и полезные применения, облегчавшие для человека страшную тяжесть борьбы за существование; подобные открытия имели огромное значение для первобытного охотника, жившего в то время, когда зверь еще царил над миром, а венец создания должен был ежеминутно трепетать за саму свою жизнь.
Но далеко не всегда удача сопровождала замыслы и предприятия первобытного дикаря, далеко не всегда он с помощью своего нехитрого ума и младенческой культуры мог побеждать своих врагов и добывать себе пищу без большого труда; удача была очень редка, и подчас вместо нее сама смерть под всевозможными видами заглядывала прямо в глаза предприимчивому охотнику. Немало сгибло людей в борьбе со зверем, прежде чем последний уступил свое первенство, и, вероятно, естественная смерть реже постигала первобытного охотника, чем гибель под когтями и зубами страшных хищников, населявших тогдашние дремучие леса.