Вот это замкнутое зеркало воды – 550 квадратных километров – очень примечательно и с природной точки зрения. Там всякие редкие птицы водятся и замечательные рыбы. Очень вкусная рыба бранзино, которую рекомендую всякому, кто отправится в Венецию, и в жареном, и в вареном виде. Но помимо этого, на островах менее известных, чем сама Венеция, тоже расположено немало интересного. Остров Мурано, где производится знаменитое венецианское стекло. Остров Бурано с пестрыми разноцветными домиками, там кружева известные. Остров Торчелло с лучшими, может быть, в мире мозаиками, наряду с теми византийскими мозаиками, которые находятся в соборе Святого Марка. Затем кладбищенский остров Сан-Микеле, маленький остров, который целиком представляет собой кладбище, там, кстати, похоронены и наши соотечественники – Игорь Стравинский, Сергей Дягилев и Иосиф Бродский. Остров Сан-Лаззаро-дельи-Армени – туда можно попасть, хотя это не так просто, этот остров принадлежит армянской общине. Туда плавал Байрон, который изучал там, пытался, по крайней мере, изучать армянский язык. И сейчас можно туда прийти, эта община существует на деньги богатых зарубежных армян, в основном, калифорнийских и французских, там чудесное собрание древних рукописей, миниатюр, гравюр.
Затем есть остров Лидо – он всем известен как место проведения знаменитого Венецианского кинофестиваля. Остров этот для настоящих любителей города – не настоящая Венеция, потому что там ходит транспорт, обычный колесный транспорт. Как известно, Венеция, в первую очередь, отличается от всех городов мира, тем, что там нет никакого колесного транспорта, даже велосипедов. Таким образом, город законсервирован в том виде, в каком существовали древние города. По Лидо, Пеллестрине и Маламокко – вытянутым цепочкой островам – можно попасть в Кьоджу. Кьоджа – такая мини-Венеция, прелестный городок, тоже с каналами, с рынками, с мелкими палаццо, конечно, уступающими венецианским.
Кстати, о палаццо – почему, собственно говоря, так волнуются о затоплении Венеции? Ну, поднялась вода, ушла вода, в конце концов, в первых этажах Венеции толком никто и не живет, давно уже. Венецианцы знают свой город, и, между прочим, Управление по водным ресурсам, как мы бы сказали сейчас, Magistrato alle Aсquе, существует там с 1500 года, то есть, более полутысячи лет – представляете себе, как городское хозяйство там организовано. Так в первых этажах венецианских домов никто не живет. Не так уж страшно это дело. Но – разрушаются дома. Не все венецианские дома строились из истрийского известняка, который привозили из Хорватии, Истрии. Он замечателен тем, что от времени и воды только отбеливается, но не разрушается, только немножко поверхностный слой. Но на всё этого истрийского известняка не хватало, палаццо из него возводили, но на простые дома выходило слишком роскошно, из него делали только фундаменты. Фундаменты стоят целыми, а когда вода поднимается, она начинает разрушать стены зданий. А вот мрамор, как ни странно это, может быть, звучит, подвержен воздействию воды больше, чем этот самый истрийский известняк. Например, одна из прелестнейших венецианских церквей – Санта Мария дей Мираколи, чудо XV века, похожее на шкатулку для драгоценностей, она целиком из мрамора сделана, роскошно и дорого, но оказалось – не так надежно, и ее пришлось очень долго и старательно восстанавливать. Сейчас ее можно посмотреть и снаружи, и изнутри, но долгое время церковь находилась на реставрации. Так что когда вода поднимается, она начинает разрушать стены.
Кроме того, изменился сам состав воды, разумеется. Когда-то это была нормальная чистая вода, а потом началось строительство и промышленность. Первый поезд в Венецию был пущен в 40-е годы XIX века, до тех пор плавали корабли, и все было в порядке, но вот пошел поезд, пошла промышленность. Предприятия, в основном, расположены на материке, в местах Маргера и Местре, и кто бывал в Венеции, знает, что всегда, когда смотришь в ту сторону, маячат в дымке какие-то страшные такие сооружения промышленные. Это Маргера и Местре, где высятся эти самые заводы, в том числе и химические. И, конечно, состав воды ужасен, что действует и на рыб, и на птиц, и на стены домов. Вот в чем беда этих подъемов воды.
Венецию не так уж часто и заливает, как это принято думать – за весь ХХ век не более 50 раз. Я видел залитую водой Венецию. Обитатели привыкли к этому, они знают, как действовать. Когда идешь по Венеции, можно обратить внимание – вдоль стен в некоторых районах стоят деревянные щиты на металлических подставках. Это настилы, так они стоят без дела, на них присаживаются какие-то парочки выпить вина, а как только вода поднимается – немедленно настилы разворачиваются, и из них устраиваются мостки. И, конечно, у каждого венецианца дома есть резиновые сапоги, и все, что еще положено, а туристы пользуются привычным способом, натягивая на ноги пластиковые мешки для продуктов и завязывая их. Это, кстати, очень смешно показано в российском фильме «Плащ Казановы» с Инной Чуриковой в главной роли, где целая туристская группа бредет по площади Сан-Марко в этих самых мешках. Вид потешный, но это вполне практично.
Так вот, не так уж сильно заливает Венецию, и не так уж сильно она тонет. Все эти панические слухи и все эти вычисления, что через 80 лет Венеция погрузится в воды морские, или через 50 – все, конечно, чепуха. Как правильно сказал Джованни Бенси, город опускается на пять миллиметров в год. Легко подсчитать, что еще долго до погружения на манер града Китежа, но опять-таки и это нормально. Как военные ведомства преувеличивают силы потенциальных врагов, чтобы выбивать себе бюджет побольше, так и экологи, конечно, поднимают крик, чтобы им давали деньги, и им таки дали деньги, потому что проект, который поддержан Берлускони – грандиозный.
В поисках Бродского
История нашего знакомства с Иосифом Бродским начинается в декабре 1977 года. Я в это время жил в Риме, ожидая оформления документов для переезда в Америку. И вот однажды в русской газете прочитал, что в Венеции проходит биеннале инакомыслия. Сел на поезд и отправился в Венецию. И здесь имел удовольствие и счастье познакомиться с Синявским, с Бродским и с Галичем, который умер через две недели в Париже. Так вот, приехал на венецианскую биеннале как нормальный советский человек: мне казалось, что для участия в этом мероприятии нужны специальные аккредитации, пропуска и тому подобное. На деле оказалось все иначе. Я пришел в оргкомитет и стал что-то объяснять девушке на своем тогда чудовищном английском, и она отвечала мне примерно на таком же. Но в какой-то момент, взглянув в свои списки, стала сама приветливость и предупредительность: вам, господин Вайль, сказала она, предоставляется отель с полным пансионом на три дня за счет оргкомитета. Это потом выяснилось, что несчастная девица перепутала меня с известным диссидентом Борисом Вайлем, который после выезда из СССР жил в Копенгагене, числился в приглашенных гостях биеннале и по стечению обстоятельств не смог приехать в Венецию. Но я-то этого не знал. И, что характерно, все произошедшее представлялось мне тогда совершенно естественным: мол, на Западе к людям и должны относиться именно так. Короче говоря, проживая на халяву в Венеции, я активно участвовал в мероприятиях биеннале, ходил на «круглые столы», посещал экспозиции и выставки.
В один из дней моего счастливого пребывания здесь, в кулуарах биеннале, я увидел, что какой-то человек пытается пройти, а служитель его не пускает. Служитель говорил по-итальянски, а посетитель – только по-английски. К тому времени я жил уже четыре месяца в Италии и довольно много про себя воображал. Поэтому посчитал себя достаточно знающим язык, чтобы помочь человеку. И, что характерно, помог, о чем-то мы там со служителем договорились. Во всяком случае, человека пропустили. Мы познакомились. Его звали Иосиф Бродский. Стихи его я, разумеется, знал, но откуда ж мог знать, как он выглядит! Поговорили. Бродский сказал тогда, что русскому человеку лучше жить если не в России, то в Америке. Потом я много раз вспоминал эти его слова. Вероятно, он имел в виду и многонациональность, и масштаб территории – то, что было похоже на СССР…
А примерно через день Бродский читал свои стихи в какой-то из аудиторий биеннале. Я впервые слушал его неподражаемое литургическое пение стихов…
Он жил тогда в «Лондре» – отеле на главной набережной Венеции, а его приятельница, американская эссеистка Сьюзан Зонтаг, – в отеле «Гритти». Там неподалеку знаменитый «Харрис-бар», где бывала куча знаменитостей, в частности Хемингуэй, а вот теперь и Бродский. Во всяком случае, по его же свидетельству, именно в этом баре он встретил Рождество 77-го года вместе с Сьюзан Зонтаг. Наверняка они пили коктейль «Беллини» – фирменное изобретение «Харрис-бара»: умелая смесь шампанского и натурального сока белого персика. Хотя Бродский любил и кое-что покрепче – граппу, например. Не исключено, что они ели еще одно изобретение «Харрис-бара», а точнее его хозяина, синьора Чиприани, владельца самого роскошного отеля в Венеции. Там останавливаются голливудские звезды, приезжающие на Венецианские кинофестивали. Не исключено, что в Рождество 1977 года Бродский, очень любивший мясо в любых видах, и Сьюзан Зонтаг ели карпаччо здесь, в «Харрис-баре».
Вот что известно точно: в один из этих дней она позвонила ему и пригласила посетить вдову известного поэта Эзры Паунда. Паунд был субъектом фашиствующим, сотрудничал с Муссолини. Бродский относился к нему неприязненно, однако на встречу с вдовой, известной итальянской скрипачкой Ольгой Радж, пошел. Я говорю об этом визите только потому, что благодаря ему возникло это легендарное название знаменитого эссе Иосифа – Fondamenta degli Incurabili – «Набережная Неисцелимых». Вот как у него написано: «С фашистами – молодыми или старыми – я, по-моему, никогда не сталкивался, зато со старыми коммунистами имел дело не раз и в доме Ольги Радж, с этим бюстом Эзры на полу, почуял тот самый дух. От дома мы пошли налево и через две минуты очутились на