Картины на «чистом листе», или «большой скачок» глазами очевидца — страница 6 из 11

6 декабря. Политический лексикон Китая, пока я был в отъезде, обогатился термином «три красных знамени» (большой скачок, генеральная линия КПК, народные коммуны). Первые два рождались в перипетиях 1956—57 гг., 3‑е возникло весной 1958‑го, будучи воспринято Мао Цзэдуном как «яичко к Христову дню»[33]. Появился лозунг «3 года упорного труда — 10 тыс. лет счастья»[34].

(Окончание следует)

http://www.ebiblioteka.ru/browse/doc/19202006

Проблемы Дальнего Востока, № 5, 2008, C. 152—170

(Окончание. Начало в ПДВ № 5, 2008 г.)

Во второй части дневника речь идёт о горьком похмелье, сменившем эйфорию «скачка». Все его «успехи», как выяснилось, были обманом. Спохватившийся Мао не смог скорректировать курс, будучи скован собственными догмами. Не спас экономику и протест оппозиции во главе с Пэн Дэхуаем. Приложение к дневнику содержит китайские свидетельства о голоде, унёсшем десятки миллионов жизней.

Часть 2‑я: Прозрение«Спутники» по-китайски. Полуотставка Мао. Шансы «обратного хода». Премьер благодарит «лао дагэ». Мятежи: Тибет, Лушань. Чудо даляньского врача. Голод при рекордном урожае

1958 год

7 декабря. Политическая лексика у китайцев очень образна, её расцвечивают метафоры из литературной классики, афоризмы древних мудрецов[35]. Есть и заимствование у «лао дагэ» — слово «спутник». Здесь уже не скажут «рекорд урожайности»: здесь нынче «спутники запускают». В перечне «запусков» «Дружба» (№ 49) назвала 130 тыс. цзиней, сжатые с участка в 1 му[36] (уезд Хуаньцзян в Гуанси-Чжуанском автономном р‑не). По-нашему: 975 т с га. Фантастика! «Спутникам» сопутствуют углублённая вспашка, загущение рассады[37]. В 1949 г. урожайность риса в Китае была 10,5 ц с га, в 1957 г.— 15,3 ц (в 638 раз меньше «спутника»).

8 декабря. Возникли слухи о трудностях с продовольствием. Глядя на пекинские харчевни, в это не верится, но нет дыма без огня, проблемы коммун — всё очевидней. Слухам об уничтожении очагов в крестьянских домах (мол, отвлекают от общественных столовых) я тоже не верил — слишком нелепо. А не нелепость ли — «колхозы» по 50 тыс. членов (как считать трудодни?) Сверхнелепость — сулить скорый приход коммунизма.

9 декабря. Подтверждение сомнений нашёл, где не ждал: в номерах «Хунци», что вышли в моё отсутствие. В № 12 ехидный заголовок: «В самом ли деле уже достигнут коммунизм?» Читаю: «Есть люди, уже разработавшие детальные планы введения коммунизма в своих местностях в 2‑летний срок. С учётом уровня развития производства и уровня сознательности принцип оплаты по труду по-прежнему должен быть основой системы распределения».

Поворот на 180 градусов: пару месяцев назад «Хунци» хулил сдельщину. Ещё хлеще сказано в № 13: «Кое-кто настаивает, что независимо от уровня производства нужно вводить обеспечение[38] — мол, „чем больше обеспечений — тем больше факторов коммунизма“. Это идеология мелкобуржуазной уравниловки».

Полгода назад Лю Шаоци порицал «скептиков» («Посмотрим, что будет осенью»,— беспокоились они). «Посмотрим,— сказал тогда Лю,— они обязательно просчитаются». Разве просчитались?

12 декабря. Невероятно: печать атакует «спутники урожайности»! В «Ци-и»[39] разоблачён факт мошенничества.

…В августе — как раз когда в Бэйдайхэ началось заседание политбюро, давшее «добро» коммунам,— в уезде Суйсянь вручались красные знамёна волостям за успехи на полях. Вожака волости Цзиньтун наградой обошли, и вот — неделю спустя — он с помпой объявляет: в одном из его кооперативов «запущен спутник» — на опытном поле в 1 му сжато 60 тыс. цзиней риса (т. е.— 4500 ц с га). Уездная власть ликует, но Цзяо Дэсю, партсекретарь вышестоящего органа (окружкома) пожелал удостовериться лично.

Подъезжая к кооперативу, приметил, что с/х культуры изъедены вредителями. У «опытного поля» увидел корреспондентов, а на лицах крестьян почему-то блуждали усмешки. И стал разбираться.

Оказалось, что после «неудачного» собрания в уезде уязвлённый вожак волости организовал ударную вахту: 300 чел. за сутки повыдергали на рисовых чеках стебли созревающего риса, «переселив» их на клочок в 1 му — «опытное поле Чэнь Яого» (председателя кооператива[40]). Затем рис скосили, свезли на ток, подсыпали ещё зерна с других полей — и «спутник» готов! Крестьян, пишет в «Ци-и» Цзяо Дэсю, предупредили: всем говорить, будто участок был перекопан на глубину 2 м, что заделана уйма удобрений, применены агротехнические новшества («кто ослушается — будет лишён пищи, выселен из деревни, ему отрежут уши»).

Председателя кооператива, пишет «Ци-и», исключили из КПК и арестовали: «оказался бывшим кулаком, замешан в пьянстве, хищениях, насилиях над женщинами»[41]. Но при чём его «тёмное прошлое»? Он в афере — меньше «стрелочника» (исполнял приказы волостной власти).

Часто ли энтузиазм «подогревают» угрозами «обрезать уши»!

18 декабря. Сенсация: пленум ЦК в Учане «согласился с просьбой Мао Цзэдуна… не избирать его на очередной сессии ВСНП Председателем КНР». Мол, «это даст ему возможность высвободить большее время для работы в области марксистско-ленинской теории». Не верится, что Мао Цзэдун мог отказаться от власти по собственной воле…[42]

20 декабря. Оглашено Решение «О некоторых вопросах, касающихся народных коммун», принятое 10 дней назад, на последнем заседании пленума. Начало цветистое: «На широком горизонте восточной части Азии, подобно восходящему солнцу, появилась новая социальная организация — крупная народная коммуна…» Но, как в песенке Утесова «Всё хорошо, прекрасная маркиза», успокоительную преамбулу сменяет «правда жизни».

В документе осуждается «пустое фантазёрство о возможности войти в коммунизм, перескочив этап социализма». Заявления о «немедленном осуществлении всенародной собственности» в коммунах и «немедленном вступлении в коммунизм» означены как легкомыслие, «ведущее к искажению и вульгаризации великих идеалов коммунизма» и служащее «росту тенденций мелкобуржуазной уравниловки». «Коммунистическая система распределения… может быть претворена в жизнь лишь после того, как будет создан в весьма большом изобилии общественный продукт. Отказ от принципа „каждому по труду“ при отсутствии упомянутого условия нанёс бы вред трудовой активности людей, не помогал бы росту общественного продукта и, следовательно, не благоприятствовал бы осуществлению коммунизма»… «Сфера бесплатного снабжения не должна быть слишком обширной».

Сказано «нет» тотальному обобществлению, при этом упомянуты дикие несуразности, о каких я и не подозревал: «Некоторые считают, что с созданием народных коммун подвергнутся перераспределению предметы личного потребления, являющиеся личной собственностью,— отмечено в документе,— …Необходимо объявить массам, что после создания коммун средства жизни (жилые дома, одежда, мебель и прочее), как и сбережения в банках и кредитных кооперативах по-прежнему остаются и навсегда останутся собственностью членов коммун». Запрещено принуждать членов коммун «вкладывать свои денежные средства в коммуну или передавать в дар коммуне».

Не шаг ли к возрождению кооперативов? «Производственная бригада,— гласит документ,— есть основная единица организации труда»; её надо наделить «необходимой властью в организации производства и капстроительства, управления финансами, бытового обслуживания и заботы о благосостоянии»[43]. Документ не осуждает «коммуны» как утопию — наоборот, содержит призывы их укрепления, ратует за «ещё больший скачок» в 1959 г. Так больному раком не говорят — по мотивам гуманности,— чем болен. Полная правда ранила бы многие сердца, ведь «коммунизация» — мечта не только Мао, но всей партийно-государственной верхушки, широкого партактива, множества простых людей.

24 декабря. «Дружба» сулит: «выдвинутый ЦК КПК план удвоения выплавки стали и доведения её до 10,7 млн т в скором времени будет успешно претворен в жизнь…» В моё отсутствие Марии довелось соприкоснуться с «малой металлургией», вот строки из её письма:

«…Пробравшись сквозь развешанные в коридоре института свежие свитки-дацзыбао, вхожу в нашу аудиторию, а студенты встречают весёлыми возгласами: „Сегодня будем варить сталь! Хотите с нами?“ Мы двинулись на дальний двор. На утоптанном пятачке красовалось что-то похожее на буржуйку времен Отечественной войны. Рядом лежала кучка металлолома — в глаза почему-то бросилась непривычная для китайского обихода чайная ложечка, тускло поблескивавшая как серебряная. Студенты сказали, что сами принесли всё, что удалось найти для переплавки — „добро не должно пропадать даром, пусть превратится в сталь“. Углём растопили „буржуйку“ и стали бросать в неё железки. Полетела туда и замеченная мною ложечка. Вероятно, студенты, как и я, только в кинохронике видели доменные печи. У старшего была отпечатанная инструкция, в которую поминутно заглядывал. Долго ждали, когда появится жидкий расплавленный ручеек, для которого был приделан к отверстию в печке особый желобок. Но прозвенел звонок, и студенты гурьбой ринулись в столовую. 12 часов — святое время для китайцев, недаром самое распространённое у них приветствие — „Ни чифаньла ма?“ („Ты покушал?“) Студенты нервничают всякий раз, когда задерживаю их после звонка. Вот и сейчас умчались, не дождавшись стали. „Жаль «серебряную» ложечку!“ — подумала я и заспешила к своему автобусу».