В таком тяжелом положении замечания Ваши: «Что так скоро?» и «Скорее бы кончили и все получите» – показались мне настолько обидными (ведь, если бы при принятии заказа я оговорился насчет уплаты по срокам, – я был бы прав). Слова эти меня так огорчили, что я, ни о чем хорошенько не рассуждая, просто ушел, никак не думая, чтоб уходом своим мог причинить Вам столько беспокойств.
Еще раз, Павел Михайлович, прошу извинения за это беспокойство.
В. Серов.
Эскизик дороговат…(И. С. Остроухову)
Любезный друг Илья Семенович!
Твоего поручения я не забыл и не забывал. Я только теперь не совсем тебя понимаю: хочешь ты масляный эскиз Репина или рисунки, или то и другое?
Дело в том, что смотрели мы эскизы маслом, есть один, который мне очень нравится[13] – в таком роде – везут арестанта два жандарма по грязному тракту; с большим настроением, вещь небольшая – ¾ арш‹ина› в длину. Только вот беда, эскизик-то дороговат для тебя, пожалуй, – 500 руб., меньше не хочет. Эскиз к «Не ждали», кот‹орый› и тебе, и мне так нравится, он и говорить и слышать об нем не хочет, будет его еще подканчивать, и цена ему будет уж далеко другая… Вот как тут быть и не знаю.
Решил тебе отписать и прошу ответить поскорее. Между прочим, тройка – арестант, эскиз этот будет выставлен на выставке эскизов, проектируемой здесь, в Академии, вместе с ученическими – ну это-то, пожалуй, еще не выгорит, во всяком случае сейчас он его тебе не отдаст. Рисунки, дело проще – всегда можно выбрать.
Поездка в Архангельское(О. Ф. Серовой)
Лёлюшка,
ты уж начинаешь что-то сердиться – нехорошо, не сердись, прошу тебя, и жди меня не с нетерпением, а с терпением, я скоро буду, серьезно. Надо же мне кончить в соборе и как-нибудь выяснить с Юсуповым – теперь ли окончить портрет или же потом. 1-го июня я отправился к нему в Архангельское, старое екатерининское поместье, холодно-роскошное, охал долго и под солнцем и под дождем, но ничего не повредил в портрете. Да, за эти дни я сшил себе костюмчик серенький, вот он после дождя стал несколько жёванный, да.
Ну-с, приехал, князя нет, скоро будет, раскупорили портрет, поставили в комнате, где ему висеть с другими императорами.
Потом приехал князь, я погулял по парку. Говорю, сколько успел сделать – сделал. Портрет понравился. Княгиня пришла, славная княгиня, ее все хвалят очень, да и правда, в ней есть что-то тонкое, хорошее. Она заявила, что мой портрет покойного царя вообще лучший из всех его портретов, я говорю, ну это потому, что остальные уж очень плохи – смеется, кажется, она вообще понимающая.
Просила как-нибудь зимой (приятное поручение) с фотографии написать ее папашу. Я попросту заявил, что это очень тяжелая и неприятная работа. Она соглашается и с этим.
Встретил там художника Крачковского. Он состоит при Юсуповых в некотором роде, живет там рядом на даче. Тот самый, кот‹орый› заявил, что я своими произведениями и в особенности твоим портретом доставляю им, художникам, большие радости.
На следующий день должен был приехать туда государь на спектакль, там особый театр и бал во дворце. Когда я подправлял портрет, князь предложил отобедать с ними, накормив меня завтраком и чаем. Я отказался и сказал, что к вечеру хочу попасть к Мамонтовым в Подушкино, в 12 верстах оттуда… «А вот как, передайте ей вот эту карточку». Карточка – приглашение на спектакль – ложа на 7–8 персон. С этой карточкой, пообедав у Крачковского, я отправился в Подушкино, где и пробыл до сегодня, утра.
Да, но что я, на следующий день после всяких разговоров и волнений решили все-таки поехать на спектакль и поехали. М‹ария› Ал‹ександровна Мамонтова›, Таничка ‹Рачинская›, Параша ‹Мамонтова›, Григорий Ал‹ексеевич Рачинский›, Барсков и я – на четверке в ландо в белых платьях и во фраках.
Но спектакль, правда, вещь любопытная. Сам театр старомодный, как на гравюрах, все по-домашнему, но очень чинно – ложа у нас была великолепная, вроде окна со стульями. Из нее (рядом со сценой боковая) сидящая царская фамилия была лучше, пожалуй, видна, чем сцена.
На сцене пели со старанием оперу «Лалла Рук» – Мазини и Арнольдсон – и хорошо. Было очень красиво и стильно. Публика – ближайшие придворные, сравнительно немного. После театра фейерверк, должно быть, великолепный, но мы его из-за деревьев не видали, а подходить собственно поближе к самому дому не годилось, так как приглашение было посетить театр, затем уехали.
Эти два дня я отдохнул. Ездил верхом, гулял. Сегодня работал в соборе, скоро кончу и, написав несколько маленьких этюдов с верблюда, поеду к тебе, супруга моя.
К юбилею Товарищества(Из письма В. А. Серова и других художников)
Товарищество передвижных выставок достигает двадцатипятилетия своего существования.
Многие из его членов находят весьма желательным и даже необходимым ознаменовать это событие каким-либо празднеством. По мнению, высказанному инициатором этой мысли (Г. Г. Мясоедовым), следовало бы устроить публичный вечер, спектакль, на котором была бы изложена сжатая история Товарищества за этот период, иллюстрированная снимками картин передвижных выставок, отброшенными на экран с помощью электрического волшебного фонаря.
Эта история должна быть прочитана перед публикой как лекция, излагающая все выдающиеся моменты в развитии жизни Товарищества с краткой характеристикой его участников, причем параллельно с чтением на экране выступали бы наиболее интересные и характеризующие авторов произведения. При картинах умерших членов Товарищества желательно было бы представить их портреты. Чтение это следовало бы разделить на две половины и в антракте для отдыха публики дать какое-нибудь оркестровое музыкальное произведение.
В заключение желательно было бы представить в качестве комического дивертисмента в виде подвижной живой картины легкие эскизы отношений публики и журнальной критики к выставкам Товарищества, причем отношения эти могут быть выражены в мелодраматической форме.
Подписи: Мясоедов, Серов, Ярошенко, Нестеров, Касаткин и другие.
Приписка Серова: «Не верю в юмор второй части, первая – весьма поучительна».
«Занять место в жизни европейского искусства»(Из письма С. П. Дягилева – В. А. Серову)
Милостивый государь!
Русское искусство находится в настоящий момент в том переходном положении, в которое история ставит всякое зарождающееся направление, когда принципы старого поколения сталкиваются и борются с вновь развивающимися молодыми требованиями. Явление это, так часто повторяющееся в истории искусства, вынуждает каждый раз прибегать к сплоченному и дружному протесту молодых сил против рутинных требований и взглядов старых отживающих авторитетов.
Явление это наблюдается повсюду и выражается в таких блестящих и сильных протестах, каковы Мюнхенский Secession, Парижский Champ de Mars, Лондонский New Galery и прочее. Везде талантливая молодежь сплотилась вместе и основала новое дело на новых основаниях с новыми программами и целями.
У нас 25 лет тому назад группа художников выделялась в новое общество «передвижников», и 17 лет тому назад образовалось особое акварельное общество. И то и другое не могли бодро выдержать столько лет на своих плечах. Они состарились и если бы не небольшая кучка молодых передвижников – и эта лучшая из наших выставок также обезличилась бы и пала, как выставки акварельные, академическая и все другие.
А между тем искусство наше не только не пало, но, может быть, наоборот, есть группа рассыпанных по разным городам и выставкам молодых художников, которые, собранные вместе, могли бы доказать, что русское искусство существует, что оно свежо, оригинально и может внести много нового в историю искусств.
Отчего наши дебюты на западе так были неудачны, и мы как школа представляемся Европе чем-то устаревшим и заснувшим на давно отживших традициях? Именно оттого, что наше молодое течение, единственно интересное для Европы, не было с достаточной яркостью выделено и объединено.
Мне кажется, что теперь настал наилучший момент для того, чтобы объединиться и как сплоченное целое занять место в жизни европейского искусства. В начале этого месяца я созвал у себя несколько молодых петербургских и московских художников и изложил им мой план основания нового общества для достижения намеченной цели. У меня было предложение остаться первый год в рамках акварели и пастели и затем уже перейти на масло, так чтобы переход не был сразу слишком резок. Тут же я представил предполагаемый список членов – учредителей общества.
Собрание, отнесясь крайне сочувственно к моей идее, просило меня лишь о том, чтобы начало этому делу было положено не непосредственным образованием общества и его уставами, выборами членов и прочее, а устройством первый год выставки по моей частной инициативе, мотивируя это тем, что одному лицу легче путем личного выбора и наблюдения дать новому делу известную окраску и общий тон. Выставка эта должна служить объединением разрозненных сил и основанием для создания нового общества.
Как помещение выбрано было зало музея барона Штиглица, как время с 15 января по 15 февраля 1898 года. Затем предположено выставку перевести в Москву, а оттуда целиком отправить на Мюнхенскую выставку Secession, так как с устроителем ее Адольфом Паулюсом в данное время мною ведутся переговоры о русском отделе.
Итак, изложив все вышесказанное, обращаюсь к Вам, милостивый государь, с искреннею просьбою не отказать помочь мне в моих начинаниях и отозваться на наше новое дело. От результатов этой выставки много зависит судьба проектируемого общества, которое может только тогда образоваться и расцвести, когда будет ярко выражен дух единения и когда будет ясна сила общения единомыслящих. Желательно было бы оставаться в пределах живописи акварельной и пастельной, но в случае, если в мастерских найдутся масляные полотна, которые художники пожелали бы поместить на выставку, то и они могут быть приняты с благодарностью.