Итак, до свидания, Василий Дмитриевич, буду очень опечален, если почему-либо эта затея Ваша не удастся.
Ваш В. Серов.
Нельзя засиживаться(Из письма С. П. Дягилева – В. А. Серову)
Дорогой друг!
Выставка[16] поживает великолепно, она то, что называется «превзошла все ожидания». Закрываем ее 26 марта, после чего я тотчас же еду за границу – сначала на Олимпийские игры в Афины через Константинополь, а затем через Италию в Париж. Вернусь к июню и тогда серьезно займусь изданием моего «Словаря портретов».
На выставке настроение оживленное, а на душе – кислое.
Летом, надеюсь, будем видеться. Ты как будто в этот раз остался недоволен выставкой, но ты не прав. Нельзя засиживаться, необходимо хоть ощупью да подвигаться, это трудно и много ошибаешься, но что же из этого?..
До свиданья, дорогой.
Твой Сергей Дягилев.
Все злы, как собаки, и напуганы, как воробьи(Из письма С. П. Дягилева – В. А. Серову)
Дорогой друг,
перед тем, чтобы что-нибудь просить из твоих вещей, зная твой невыносимый характер, я тебе показывал их список. Ты обсуждал лишь, взять ли акварель или масло Александра III. Относительно всего прочего и вопроса не было. Мне, ей-богу, все равно, кто изображен на портретах, лишь бы хороши были портреты. Цорн этой весной не постеснялся выставить в Париже всю царствующую шведскую семью. Я – вне политики.
Теперь же я положительно не знаю, что делать. Портреты испрошены официальным путем. Относительно датского – получен ответ, что наследник датского престола, командующий полком, где находится портрет, согласился отослать портрет на выставку. Из Лондона еще ответа нет, но он, очевидно, будет положительным. В. кн. Георгий Михайлович прислал свое согласие выдать портрет своего отца в тужурке.
Все это не княгиня Тенишева, с которой я мог ссориться насмерть из-за твоего запрещения выставить ее портрет в Парижском дворце.
Вообще с этой выставкой скандалов не оберешься. Все злы, как собаки, и напуганы, как воробьи… Работать при таких условиях немыслимо.
Твой С. Дягилев.
О бойкоте преподавателей(Из письма В. А. Серова в совет Училища живописи)
Совет ‹преподавателей› не сделал ошибки, постановив не закрывать училища, решив разобраться в этом все же из ряду вон выходящем случае. Раз не было со стороны совета единодушной поддержки данным трем преподавателям – значит в этом кроются какие-либо причины – и не преподавателям, причастным конфликту, указывать совету на эту якобы ошибку, как было заявлено И. П. Машков‹ым›, кот‹орый› говор‹ил›, что надо ставить вопрос ребром – хотят ученики работать – пусть работают, не хотят – закрыть училище.
Смотреть на этот бойкот[17] как лишь на модную по современному духу выходку не могу, недовольство учеников имеет право быть выраженным. Насколько оно справедливо – дело совета это решить.
Затем как на одну из существенных причин недовольства со стороны учеников (а может, и сопреподавателей?) – это перемещение преподавателей, избранных советом на определенные места. Разумеется, как оно состоялось в архитектурном отделе – следовательно, оно было им одобрено, но тут имеет большое значение, насколько это одобрение было единодушно (кажется, прошло с трудом).
Теперь суждения относительно трех данных преподавателей со стороны преподавателей архит‹ектурного› отдела. Мы имеем лишь два – Попова и Померанцева, – оба они дают самые положительные аттестации. Остальные от суждения уклоняются – «не желая (как они мотивируют) судить своих же товарищей».
Далее здесь было заявлено, что дело это – прежде чем идти в дальнейшую инстанцию, должно решить здесь. В этом деле, как и во всех делах преподавания училища, никаких (по существу – не по уставу) инстанций признать не могу. Только совет и есть тот авторитет, компетенции которого мы все здесь присутствующие обязаны (нравственно) подчиняться.
Полагаю в силу этого, что совет вправе (по существу, опять-таки не по уставу) как выбирать в свою среду преподавателей, так и устранять. И в настоящее время он должен высказать свое окончательное суждение, т. е. считает ли совет каждого из трех бойкотируемых учениками преподавателей необходимыми училищу, – либо нет – путем баллотировки всем советом – другого выхода я не вижу.
Могу прибавить лишь, что ввиду нашей несменяемости по уставу (по времени, и уставы меняются, так профессора Академии моего времени, избранные или утвержденные пожизненно, все же должны были уступить душу времени и уйти еще при жизни своей), таковая проверка будет небесполезна для училища.
Могу сказать это по праву, т. к. мне было здесь на совете заявлено о предстоящем мне бойкоте и скажу, если он осуществится, то при желании оставаться в училище почту себя нравственно обязанным подвергнуться суду советному, т. е. баллотировке. Тогда только совет сможет потребовать от учеников беспрекословного подчинения.
Я кончил.
Штаб генералиссимуса Дягилева(Из письма А. Н. Бенуа – В. А. Серову)
Дорогой Антон,
будь другом, похлопочи о том, чтобы мне заплатила галерея за мою «Купальщицу», теперь же. До зарезу нужны деньги, а тут предстоят колоссальные расходы по возвращению нашему в Россию.
Я об этом писал два раза Александре Павловне ‹Боткиной›, но на первое письмо она ответила, не упомянув ни слова о деньгах, а на второе – вовсе не ответила.
Если это Тебя затрудняет, то прости и пойми положение. К А‹лександре› П‹авловне› не хочу больше приставать, да и стыдно – сумма 1.500 франков.
Здесь, в Париже начинает собираться штаб генералиссимуса Дягилева. Самого его я застаю вчера в донельзя Потемкинском виде (и вот как ты должен его написать) – шелковом золотистом халате нараспашку и в кальсонах с горизонтальными полосками. Было уже около часу дня, но его светлость лишь изволила вылезать из кровати. Тут же черненький и немножко желтенький Валичка Нувель, с потрясающим мастерством завязывавший галстук.
Поджидаем Вас. Приехал бы: тряхнули бы стариной: полно киснуть. Слышал, что собираешься с Бактэсом ‹Бакстом› в Элладу. Что ж, это дело, но не застревай там долго, высмотри свою «Навзикаю» и приезжай.
Я только что из Испании. Ты, кажется, был там? Веласкес меня раздавил. Дорогой мой, да ведь это бог живописи. Многие мне и теперь дороже и милее его, но поистине – он в смысле кисти и краски самый совершенный, и все, чем нас кормят здесь (кроме Вены и Иннокентия X в Риме) за Веласкеса, – труха.
Еще потрясен Эскуриалом. Даже изменил Версалю. И что же благородный пейзаж!
Где вы будете жить летом? Уже не собираться ли и нам в Финляндию? Мой первоначальный проект был поселиться в Петергофе или в Ораниенбауме, но страшат хулиганы и полицейские шпионы. Напиши мне в ответ два слова и, правда же, приезжай сюда. Я по тебе соскучился и хотя знаю, что тебе это все равно (вижу кислую физиономию и жест), все же считаю долгом сказать. Ольге Федоровне целую ручку и остаюсь
Твой Тебя крепко любящий Александр Бенуа.
Просьба к Нобелю(Из письма А. Н. Бенуа – В. А. Серову)
Дорогой Антон, приближается весна и вместе с ней сбор за границу странствующей труппы Дягилева. Что касается материала и исполнителей, то все обстоит великолепно, но, увы, того же нельзя сказать про финансы. Строго между нами: последние плохи, и даже цель моего письма находится в зависимости от этого обстоятельства. Думаем снова обратиться к щедрому Нобелю и на сей раз, ввиду Твоего отсутствия, хотим подать челобитню от имени художников, участвующих в деле или питающих к нему расположение.
Разумеется, без Тебя это нельзя сделать и, наоборот, в Твоем участии вся соль. Не позволишь ли Ты поставить Твое имя рядом с нашими? Приходится весьма торопиться, и потому я самый текст Тебе не препровождаю, но Ты можешь быть уверенным, что составлен он в достойном и хорошем тоне.
Если бы Ты согласился на это участие, то будь мил и пришли мне ответ телеграммой, составя ее в таких выражениях, чтобы можно было ее присоединить к письму Нобелю; ну, что ли в таком роде: «Присоединяюсь к Вашей просьбе, обращенной к Нобелю» или как хочешь.
Прости, милый, что в эти дни скуки и уныния тревожу Тебя тоже скучной историей. Но так приходится.
Твой Александр Бенуа
Смерть Врубеля(Из писем В. А. Серова – О. Ф. Серовой)
‹2 апреля 1910 г. Петербург›
Вчера умер Врубель от воспаления легких. Перенесли его в Академию в церковь. Отпевают сегодня, и завтра похороны. Его лицо в гробу теперь очень напоминает прежнего молодого Врубеля – нет одутловатостей и пятен. Не знаю, жалеть ли или радоваться его смерти.
Был на могиле С. С. ‹Боткина›. Нравится мне это кладбище – не озаботиться ли заблаговременно, так сказать. Но места дороговаты – 700–800 руб. для одного.
…Схоронили Врубеля – похороны были хорошие, не пышные, но с хорошим теплым чувством. Народу было довольно много, и кто был – был искренне. Ученики Академии и других школ на руках пронесли гроб на кладбище (очень далекое, через весь город).
Выставка Врубеля(Из письма В. А. Серова и В. В. Матэ в Академию художеств)
В течение зимы 1910–1911 года предположено устроить посмертную выставку покойного М. А. Врубеля с целью: 1) возможно полнее представить все им сделанное и 2) этим путем собрать деньги для могилы и надгробного ему памятника.
Всего желательнее было бы устройство таковой выставки в стенах Академии художеств, ибо М. А. Врубель был ее питомцем. Как будущие устроители этой выставки имеем честь просить совет и собрание Академии рассмотреть сию просьбу.