Обижаться совету на мой выход не следует, т. е. не из-за него я выхожу. Затем, никаких обязательств по отношению к школе у меня нет, я не обещал служить ей до конца дней моих.
Итак, я остаюсь или расстаюсь с хорошим воспоминанием о совместном 12-летнем (не шутка) служении.
В. Серов.
Глубокоуважаемый Валентин Александрович!
До нас дошли слухи о возможности Вашего ухода из школы. Боимся допустить мысль об этом, так как в лице Вас мы теряем незаменимого руководителя. Обращаемся к Вам, дорогой профессор, с просьбой не оставлять нашей школы и рассеять наши сомнения по поводу этих слухов. (Далее идет список фамилий).
Господа ученики, из училища я действительно вышел. В утешение могу сказать одно: ни в каких казенных училищах и академиях учить больше не стану.
В. Серов.
Дорогой учитель, Валентин Александрович, скорбя о потере нашего незаменимого учителя, с которым связаны наши лучшие порывы и надежды, мы в лице Вашем горячо приветствуем художника, который выше всего ставит свободное искусство.
Глубоко благодарим за то, что Вы дали нам за все Ваше пребывание в школе, и твердо надеемся вновь увидеть Вас как учителя не в этой казенной, а в другой свободной школе.
Жестокая и некультурная выходка(Из письма В. А. Серова ученикам Училища живописи, ваяния и зодчества)
Хочу спросить учеников так называемой «портретной мастерской», коей преподавателем состоял сам не так давно, – на каком основании решили они оскорбить Л. О. Пастернака и действительно его оскорбили, не допустив его в мастерскую. Надо думать, в равной степени этим будет оскорблен и преподаватель мастерской К. А. Коровин, сейчас больной, просивший Л. О. Пастернака (официальным письмом на имя директора училища) навещать мастерскую до своего выздоровления.
Мастерская эта среди других старших классов училища исключения не составляет – это тот же натурный класс; но почему-то ученики, переходя в нее из натурного класса, почитают себя уже независимыми живописцами, для которых авторитеты (в России) не существуют, для лиц же, выступающих на выставках новейшего французского письма, в особенности. Спрашивается, что же им нужно здесь в школе – по большей части, нужны права, льготы, отсрочки по воинской повинности и т. д., и т. д.
И данном случае, когда совет должен был исключить весь состав мастерской, они поспешили воспользоваться правом подачи прошений о поступлении обратно в училище и легко подписали обязательство подчиняться впредь всем распорядкам школы.
Итак, что же достигнуто учениками их жестокой и некультурной выходкой по отношению к Л. О. Пастернаку, что они все исключены и вновь приняты – только и всего. Но не все и не ко всему относятся столь легко. Не вынесши положения, в которое поставлен был учениками мастерской, Л. О. Пастернак предпочел покинуть училище.
В. Серов.
Постыдился бы!(Из письма Ф. И. Шаляпину)
Что это за горе, что даже и ты кончаешь карачками.
Постыдился бы![25]
Виновным себя не признаю(Из писем В. А. Серова по поводу возбужденного против него судебного дела)
Виновным себя не признаю[26], ибо оскорблять пристава у меня намерения не было. Ни от чего, мною написанного в письме, отказаться я не могу, т. к. не понимаю надобности вызова меня в участок. Ни желания, ни времени у меня на это нет – вот смысл моего письма.
Считаю нелишним добавить еще следующее. Посылая дворника в участок за свидетельством на выезд за границу, я давал ему записку г-ну приставу, в которой просил выдать мне таковое свидетельство – писалось это ради того только, чтобы дворник чего-либо не напутал. Быть может, и тут г-н пристав находил что-либо оскорбительное, т. к. записка эта возвращалась дворником обратно, причем говорилось, что пристав требует меня в участок.
Затем, как на небольшую иллюстрацию, скажу, пренебрежительного ко мне отношения со стороны участка, могу указать на один мелкий факт: г-н околоточный, являвшийся ко мне за подписью судебной повестки, дважды не застает меня дома не по моей вине. На третий раз он уже назначает мне быть дома в 2 часа.
В назначенный день я, бросив свое дело, ждал г-на околоточного от 2-х до 3½, но г-н околоточный не пришел. Уже после он мне объяснил, что был занят. Но почему полагают в 1-м участке Тверской части, что я не занятой человек, – не знаю.
Дорогой Илья Семенович, не знаю, колеблюсь, нужно ли мне быть в суде – как бы хуже не было, а кроме того, ведь, в сущности, я и знать ничего не знаю – написал, что считал нужным написать, а там как угодно…
По порнографии меня оправдали – везет…[27]
По совету некоторых друзей и опытных людей, я, быть может, на суд не поеду – говорят, может быть только хуже, а лучше – никогда…
Считаю нелишним еще раз изложить Вам исторический ход событий. Вызвав меня в участок, г-н пристав заявил, что ему нужно было выяснить, где я был последнее время. Я ответил, что был за границей и потом в Финляндии, о чем свидетельствует штемпель в моей паспортной книжке, которая в руках г-на пристава.
«А Вы знаете, – продолжает пристав, – что есть правило, за которым весьма строго следит градоначальник, по которому свидетельство на выезд за границу выдается лицам, проживавшим в данном участке не менее 3-х месяцев».
Отвечаю, что этого не знал, «но думаю, если я хотя бы и вчера вернулся из Парижа, а сегодня получаю тревожную телеграмму о болезни сына, кот‹орый› находится во Франции на излечении, то полагаю, свидетельство мне, вероятно, было бы выдано».
Подумав некоторое время, г-н пристав заявил: «Свидетельство мы Вам можем выдать». И действительно, оно было мне выдано. Размышляя о том, для чего собственно был я вызван г-ном приставом в участок, я на другой день решил г-на пристава повидать, дабы выяснить этот вопрос, но не застал его в участке.
Г-н околоточный, встретивши меня там, дал мне весьма сбивчивые на этот счет объяснения, причем присовокупил: «Кому нужно помолиться, тот идет в храм божий, а кому нужно свидетельство, тот идет в участок». Не удовольствовавшись подобными разъяснениями, я решил написать свое письмо г-ну приставу, не надеясь повидать его лично.
Ну, вот и все-с.
Желаю Вам всего хорошего.
Если меня не оправдают, то буду просить Вас направить дело в дальнейшую инстанцию.
Готовый к услугам В. Серов[28].
Личное
Прежде я недолюбливал девочек(Из письма В.А. Серова – М. Я. Симонович)
Маша![29]
Ты, я думаю, совсем нас позабыла, но об этом довольно; напиши мне, пожалуйста, как живешь ты и все вы, теперь же начну писать о себе.
Когда ты была в Москве, не правда ли, ты нашла во мне перемену, перемена эта та, что прежде я недолюбливал девочек, да и теперь их не особенно люблю, исключая вас.
Это потому, что мало видел их и с давних пор не умел играть и ладить с ними; но, поверь, сколько их не видел, положим, что мало, они мне все не нравились. Ты первая простая девочка, которую я встретил (а то все были порядком жеманны), девочка, с которой можно говорить по душе, хотя я видел вас мало и не говорил с вами ни разу так, но я уверен, что это можно бы было.
Портрет Марии Львовой (урожденная Маша Симонович), 1895 год
Валентин Серов изобразил Марию Симонович на 8 портретах. Она была возлюбленной художника Михаила Врубеля, а в 1890 году вышла замуж за врача-психиатра Соломона Львова, и стала носить фамилию мужа. Их сын Андре Мишель Львов получил Нобелевскую премию по физиологии и медицине 1965 года.
Мне бы очень хотелось быть часто у вас – мы бы много прочитали хороших вещей и подружились уж как следует.
Живу я, как и прежде, занятия идут обычным порядком, рисую довольно много и с охотой, и если теперь поеду с художником Репиным в деревню, то за лето сделаю огромные успехи.
Видел портреты ваши. Довольно худы. У тебя рот немножко крив. Только ты не обижайся этому.
Как мне хотелось обнять вас всех(Из письма В.А. Серова – О. Ф. Трубниковой)
Лёлька, дорогая моя!
Прости меня, что так долго не писал. Ох, я сам знаю, что я негодяй. Приехать к вам в Ясски теперь уже не придется. Осталось каких-нибудь пять-шесть дней до вашего отъезда из деревни.
Я решил вот так: ведь ты, кажется, собираешься сюда, в Москву погостить к своим. Я тебя здесь повидаю, а потом мы вместе отправимся в Питер – не правда ли это будет чудесно? Право, устрой так и напиши мне, когда и где тебя можно увидеть – ты не знаешь, до чего хочу я видеть тебя. Скоро и вас всех повидаю, ведь уж времени осталось не бог весть сколько.
Мне все же очень жалко, что я не попал к вам в деревню. Вчера здесь один господин играл симфонию Бетховена. Боже мой, до чего она меня перенесла к вам, я почти чувствовал вас около себя – и как мне хотелось обнять вас всех…
Да, Маша ‹Симонович› пишет, что вы сдружились как-то особенно – понимаю. Скажи ей, что о причине дружбы могу догадаться и что, конечно, Надю ‹Симонович›, как девочку в таких делах ничего не понимающую, можно по боку, и это понимаю.