дольше чем вы и более опытен, – Горски стряхнул невидимую пылинку с лацкана. – Изучите бумаги отца, сделайте выводы о важности его работы. Нельзя бросать начатое им.
Я закатила глаза к потолку, на котором величественно висела позолоченная люстра, переливаясь хрусталем. Видать работа отца была действительно так важна, что от каждой висюльки даже на люстре веяло деньгами, на нее потраченными.
– За сим откланиваюсь, – попрощался Горски. – До завтра.
Я же ничего не ответила.
В голове все еще зрели сомнения: мать ведь меня предупреждала не возвращаться.
Может, еще не поздно уехать, поступившись принципами и желаниями?
И гори это наследство синим пламенем.
Глава 3
Где-то в отдалении дома закрылась дверь за Горски, а я продолжала сидеть в гостиной и размышлять.
Душеприказчик был так уверен, что я соглашусь, но все мое нутро буквально кричало о том, что не следует этого делать.
Я еще раз обвела взглядом стены, увешанные трофеями, и криво усмехнулась, как же рано я начала отдавать распоряжения все тут убрать. Отец даже после смерти нагадил, впрочем, даже если я не получу наследства, так тому и быть.
Из мыслей выдернула, вошедшая в комнату Мира:
– Госпожа желает что-нибудь? – едва слышно спросила она, не поднимая взгляда.
– Я еще не госпожа тебе, – ответила я, поднимаясь с дивана. – Так что можешь не привыкать, скорее всего завтра меня здесь уже не будет.
Девчонка подняла голову и я встретилась с ее испуганным взглядом.
– Вы куда-то уезжаете? А как же…
– Я не приму ни дар, ни этот дом в наследство, – озвучила я ей свои мысли. – Уехала бы и сегодня, но…
Тут я сама запнулась, о каких “но” вообще идет речь. День длинный, вокзал круглосуточный, вещи я даже не разбирала – саквояж так и стоял у моих ног.
Все же меня одолевали сомнения, отец редко раскидывался пустыми обещаниями – уеду, и камень с даром матери уничтожат. Пожалуй, только из-за этого я еще находилась в этом доме.
– В доме кроме вас есть слуги? – зачем-то спросила я.
– Да, конечно, – кивнула девушка. – Садовник, конюх, повар.
– Экономка? – задала я следующий вопрос.
Когда я жила в этом доме, мать следила за хозяйством и выполняла эту роль, но после ее смерти, отец наверняка нашел кого-то еще на роль домоправительницы.
Мира же явно не подходила по возрасту.
– Мэра Сильваго умерла неделю назад, – тихо отозвалась девушка и тут же добавила: – От старости. Ей было далеко за восемьдесят. А то подумаете еще что дом проклят.
Я недоуменно вскинула бровь, в такие сказки ни один нормальный человек не поверит, впрочем возможно меня даже эта служанка считала за необразованную деревенщину, которой по удачному родству теперь досталось огромное наследство.
Я ведь не обольщалась. Семейные тайны всегда становились достоянием слуг, только идиот думает, что от людей живущих с тобой в одном доме, перестелающих за тобой постель, убирающих мусор – можно что-то утаить. Это незримые уши, слышащие все.
Следовательно, наверняка Мира так же как и душеприказчик была уверена, что многие годы беглая дочь хозяина скрывалась в деревне у тетки, доила коров и ездила на лошадках.
Было бы смешно, если бы оказалось правдой.
Впрочем, о своих тайнах лучше помалкивать – слишком много хороших людей было втянуто в план, чтобы я могла получить достойное образование и чувствовать себя в безопасности все эти годы.
– Кабинет отца там же, где и был десять лет назад? – задала еще один вопрос я.
Мира странно на меня посмотрела.
– Я работаю тут всего три года, но думаю, кабинет всегда был там.
– Спасибо, – поблагодарила я, подхватила саквояж и двинулась в восточное крыло дома.
Настало время засунуть нос в бумаги отца, раз уж такой шанс подвернулся.
Стены коридоров буквально дышали на меня нахлынувшими воспоминаниями. Когда-то я бегала мимо всех этих картин, не придавая значения изображенным на них людям. Мой рост был ниже, и портреты будто смотрели на меня надменно сверху-вниз, как на глупую девчонку.
Сейчас наши взгляды почти поравнялись.
Деды, прадеды – мужчины и женщины из разных эпох с одним и тем же жестоким сухим взглядом.
Менялась мода, одежда, украшения – но вот взгляд был у всех одинаковый – застывший, словно мертвый – нейтрализаторский. Такой был и у отца.
Всех на этих стенах объединяло одно – проклятый дар.
Я дошла до конца коридора, там у поворота стены появилась новая картина.
Точнее для меня она была новой, а вот отец заказал ее еще при жизни.
Я замерла напротив полотна, полная противоречивых чувств. Неожиданно.
С большей готовностью я бы ожидала встретить тут его единоличный портрет, но вместо этого с картины на меня смотрели трое.
Он, моя мать и маленькая девочка лет десяти в розовом платье – я.
Не помню, чтобы когда-то мы позировали для художника так втроем, но факт оставался фактом – картина висела прямо напротив меня, и люди на ней казались до безумия счастливыми.
– Вот уж нет! – упрямо произнесла вслух, будто обращаясь к отцу на изображении. – Не было такого, и если ты думал, что когда я это увижу, внутри меня повернется мир и я решу, что ошибалась, то ты плохо меня знаешь.
Отвернувшись от портрета, я последовала дальше по коридору, дошла до двери, за которой скрывался кабинет отца, толкнула ее.
Удивляться нечему, но комната оказалась незапертой – будто специально для меня открыли.
Зря, могли бы и запереть, хотя бы для вида.
Только идиотка поверит, что при таком раскладе ей оставили изучать хоть что-то мало мальски интересное. Значит, до меня тут наверняка уже побывал Горски, и теперь я всего лишь следую его тщательно разработанному плану, в конце которого должна буду согласиться на дар.
Представление было явно рассчитано на деревенскую дурочку, оттого мне стало даже вдвойне интереснее – чем же Горски решил растрогать мою “романтичную натуру”, обожающую любовные романы и лошадок.
Вот если бы кабинет оказался наглухо закрыт, и мне бы пришлось его взламывать, тогда ей богу – шансов было бы больше.
Я решительно шагнула внутрь. Обеденное солнце красиво заливало все пространство вокруг, освещая широкий стол из красного дерева, обшитые панелями стены, шкафы с книгами и очередное бесчисленное количество голов оленей, волков и других чучел животных.
Отец наверняка тратил целое состояние на таксидермиста, делавшего все эти до жути правдоподобные фигуры. Чего только стоила сова, будто живая смотрящая на меня с верховья одного из шкафов. Жуть полная.
Поежившись, я прошла к столу, поставила свой саквояж на столешницу и осмотрелась еще раз.
Чисто, убрано – ни пылинки, значит, как минимум служанка тут тоже побывала. Еще один минус в правдоподобность спектакля.
Я уселась прямо в отцовское кресло, потянула верхние ящики на себя, которые без труда открылись. Внутри оказался ворох бумаг, многочисленные ведомости, выписки из банков.
– Оу, да я богата! – как можно громче восхитилась я, чтобы если кто-то и подслушивал, обязательно услышал.
Суммы и в самом деле впечатляли, я бы даже сказала – кружили голову.
“Допустим” я купилась. Дальше-то что?
Я вытащила следующий ящик, внутри обнаружилась шкатулка из слоновой кости. Дорогая вещица, в таких наверняка хранят что-то ценное: золото, бриллианты. Приподняв крышку, ожидала очередную демонстрацию богатств, но Горски явно был более талантливым составителем планов по поражению девичьих сердечек – внутри аккуратной стопочкой лежали письма. Мои ответы отцу, наша скудная переписка за все эти годы, где я требовала отдать дар матери, а он вернуться домой, под его крыло, иначе грозился выкрасть прямо с теткиной фермы.
От сентиментальности момента я даже смахнула с глаз несуществующую слезинку.
Единственное, почему отец не сунулся сам на ферму и не отправил каких-нибудь наемников похитить “меня” от тетки, был страх того, что в последние свои дни – моя мать предвидела и такой поворот событий. И не записала предупреждение в одной из многочисленных инструкций, оставленных после смерти (жаль что они закончились пару месяцев назад). А значит, я могла исчезнуть буквально из-под отцовского носа, и в этот раз затеряться уже навечно.
Рисковать так он не мог, предпочитая, действовать уговорами: где-то угрозами, где-то обещая все на свете, кроме того единственного, что я просила.
– Хорошая попытка, – усмехнулась под нос я, складывая письма обратно в шкатулку. – Но нет.
Я решительно дернула третий ящик на себя, и вот тут наконец-то действительно удивилась.
В полностью пустом пространстве лежал пистолет. Тонкая рукоять, с дорогой инкрустацией камнями, идеально просившаяся в девичью в руку. Такое изящное оружие будет незаметно даже в маленьком женском ридикюле.
Необдуманным порывом я потянулась к пистолету, но тут же одернула пальцы, едва не коснувшись холодного металла.
“Стоп!” – прозвучала внутренняя тревога. – “А если из него кого-то убили, потом докажи, что ты не причастна, если даже простенький следователь сличит отпечатки касаний на пистолете.”
Я закрыла ящик.
Дамский пистолет и мой отец – были вряд ли совместимыми вещами.
Я еще раз обвела взглядом всех чучел в кабинете. Мой родитель не уважал мелкий калибр, и тем более не стал держать такой в ящике стола.
Встав с кресла, я решительно двинулась к шкафу с книгами, правда теперь осторожности во мне было гораздо больше.
В этот же момент в кабинет постучались.
– Войдите, – ответила я.
В дверном проеме стояла Мира с подносом.
– Мирель Ева, вы ничего не ели. Повар переживает о том, что вы голодны.