– Знаете, Роджер, на своем веку я видел достаточное количество людей, которых уничтожили сплетни, причем сплетни, основанные на косвенных уликах или неприкрытой зависти. Но вам и без меня известно, что коридоры Вестминстера могут стать смертельной ловушкой для менее удачливых, чем вы или я, людей. Это станет настоящей трагедией, если ваша карьера будет разрушена из-за враждебности Тедди Уильямса или если у кого-нибудь возникнут сомнения насчет ваших расходов – и сенной лихорадки.
– Что я должен сделать? – жалобным голосом спросил О’Нил.
– Вы оказались в очень непростом положении, особенно учитывая, что сейчас внутри правительства появились противоборствующие течения. Роджер, я хочу, чтобы вы мне доверяли. Вам нужен сильный друг во внутренних кругах партии, учитывая, что сейчас главная задача премьер-министра – спасти себя, и он не станет тратить время на спасение других.
Главный Кнут снова замолчал, наблюдая за тем, как его собеседник принялся ерзать на стуле.
– Именно для этого я вас и пригласил, Роджер, – добавил он.
О’Нил разрыдался, и слезы ручьями потекли по его щекам.
– Вот что мы сделаем: я скажу руководителям агентства, что каждый пенни потрачен вами совершенно законно, – вновь заговорил политик. – И посоветую им оставить все как есть, чтобы не возбуждать зависти у ваших коллег внутри штаба партии, которые не видят необходимости в большом бюджете на рекламу и которые могут использовать ваши высокие расходы для доказательства своей правоты. Агентство должно считать, что это вполне разумная политика. Еще я позабочусь о том, чтобы премьер-министр узнал, как великолепно вы трудитесь на благо нашей партии. И постараюсь убедить его в необходимости продолжать рекламную кампанию на самом высоком уровне, если он хочет без потерь пережить следующие, очень трудные несколько месяцев. Тогда председатель не сможет урезать ваш бюджет.
– Фрэнсис, я буду вам чрезвычайно признателен… – пробормотал О’Нил.
– Взамен вы будете сообщать мне обо всем, что происходит в штабе партии и – особенно – что замышляет председатель. Он очень амбициозный и опасный человек, который ведет собственную игру и при этом всячески демонстрирует лояльность и поддержку премьер-министру. Но я не сомневаюсь, что мы с вами сможем позаботиться о том, чтобы премьер-министру никто не смог причинить вред и чтобы не пострадали ваши интересы. Вы должны стать моими ушами и глазами, Роджер, и немедленно ставить меня в известность о планах председателя, если вам доведется что-то о них услышать. От этого может зависеть ваше будущее.
Уркхарт старательно отчеканил эти слова, чтобы собеседник понял, что он не шутит.
– Вы и я, Роджер – мы должны стать напарниками. Мне нужна ваша помощь. Я знаю, как сильно вы любите политику и партию, и уверен, что вместе мы поможем ей пережить трудные времена, которые у нас впереди.
– Спасибо, – прошептал О’Нил.
Среда, 30 июня
Бар «Стрейнджерс» в Палате общин расположился в маленькой темной комнате, с окнами, выходящими на Темзу. Сюда члены парламента водили своих гостей или приглашали тех, кто не входил в парламент. Обычно здесь было полно народа и невероятно шумно – посетители обменивались слухами и сплетнями, и сегодняшний вечер не был исключением. О’Нил сидел, опираясь одним локтем о стойку бара и изо всех сил стараясь другим не выбить стакан у пригласившего его члена парламента.
– Еще, Стив? – спросил он у своего безупречно одетого спутника.
Стивен Кендрик в своем светло-сером мохеровом костюме от «Армани», с жемчужно-белыми манжетами и ухоженными ногтями держал в руке бокал горького пива, которое так любят в барах Вестминстерского дворца.
– Тебе лучше моего известно, что гостям не разрешено покупать спиртное, – ответил он. – Да и в любом случае, поскольку я тут всего пару недель, мне совсем не хочется отправлять псу под хвост мою карьеру из-за того, что меня кто-нибудь увидит в компании ирландца и любимого волкодава премьер-министра, который спаивает самого молодого и быстро попавшего в парламент заднескамеечника, представителя оппозиции. Кое-кто из моих особо принципиальных коллег может посчитать такое поведение предательством.
Он ухмыльнулся, подмигнул официантке, и перед ним тут же появилась очередная порция пива и двойная водка с тоником.
– Знаешь, Родж, я все еще не могу прийти в себя от того, что со мной случилось, – продолжил Стивен. – Никак не ожидал оказаться здесь и до сих пор пытаюсь понять, сон это или, может, отвратительный кошмар. Когда мы семь лет назад вместе работали в той крошечной компании по связям с общественностью, кто мог подумать, что ты станешь любимчиком премьер-министра, а я – свежеиспеченным и самым талантливым членом парламента от оппозиции?
– Уж, конечно, не та блондинка-телефонистка, с которой мы по очереди спали, – заявил О’Нил, и оба рассмеялись, вспомнив легкомысленные годы, когда они были моло-дыми.
– Симпатяшка Энни, – задумчиво проговорил Кендрик.
– Мне казалось, ее звали Дженни.
– Родж, раньше я не замечал, чтобы тебя волновало, как их зовут.
Легкая перепалка наконец растопила лед между ними: он начал таять по мере того, как выпитого спиртного становилось все больше. Когда О’Нил позвонил новому члену парламента и предложил пропустить пару стаканчиков в память о старых временах, оба обнаружили, что им довольно трудно возобновить легкие, дружеские отношения прошлых лет. Сначала они держались настороженно и избегали разговоров о политике, которая теперь занимала главное место в их жизни, и беседа была довольно искусственной. Теперь же Роджер решил, что пришла пора бросить пробный шар.
– Стив, что до меня, так я не стану возражать, если ты будешь поить меня до самой ночи. Знаешь, мое начальство так сейчас себя ведет, что и святой станет алкоголиком.
Кендрик проглотил наживку.
– Уж это точно… Похоже, ваши ребята запутались в собственной одежде. Ходят такие странные слухи… Сэмюэль злится на Уильямса за то, что тот собрался взойти на эшафот вместе с премьер-министром, Уильямс возмущен тем, что Коллинридж просрал выборы, а тот вообще находится в ярости на всех и вся.
– Возможно, причина в том, что они просто устали и не могут дождаться, когда можно будет отправиться на каникулы, – ответил О’Нил. – И потому стали похожи на семью, которая спорит из-за того, как сложить в машину вещи перед тем, как отправиться в долгое путешествие.
– Надеюсь, ты не обидишься, если я скажу, приятель, что твоему боссу нужно как можно скорее положить конец неприятным разговорам и склокам – иначе, когда начнутся летние каникулы и он отправится в отпуск, его семья будет больше похожа на стаю бездомных котов. Ни один премьер-министр не может допустить, чтобы циркулировали подобные слухи, иначе они постепенно обретут собственную жизнь и станут реальностью. Однако, думаю, именно в такой момент приходишь на выручку ты вместе со своей пропагандистской машиной. Это что-то вроде Седьмого кавалерийского полка[8], появившегося из-за холма.
– Скорее, это последний бой Кастера, – с горечью сказал О’Нил.
– В чем дело, Родж? Дядюшка Тедди сбежал, прихватив с собой твоих игрушечных солдатиков, или что-то вроде того? – с искренним любопытством спросил Кендрик.
Его старый приятель резким движением осушил свой стакан, и Стивен заказал новую порцию выпивки.
– Раз уж ты спросил, Стив – но это строго между нами, как между старыми друзьями! – то да, наш древний и сильно переоцененный председатель сбежал, прихватив всех солдатиков, – вздохнул Роджер. – Проклятье, нам необходимо найти новых друзей, больше чем когда-либо; но вместо того, чтобы пойти в наступление, Уильямс спрятался за баррикадами!
– Неужели я слышу жалобные стоны главы отдела по связям с общественностью, проливающего слезы из-за того, что ему приказали на некоторое время прикрыть свою лавочку?
О’Нил, не сумев справиться с раздражением, грохнул кулаком по барной стойке.
– Думаю, я не должен тебе этого говорить, но ты и сам скоро узнаешь, так что вреда не будет. Помнишь, во время предвыборной кампании мы громко трубили о программе расширения больничной системы, обещая государственные вложения, равноценные тем, что будут выделены на местах? Блестящая идея. И мы разработали великолепную рекламную кампанию, рассчитанную на все лето, пока вы, ублюдки, будете отдыхать на Коста-дель-Куба, или куда там вы любите ездить.
Кендрик промолчал, никак не отреагировав на его слова.
– К тому времени, когда вы вернулись бы в октябре домой, я завоевал бы умы и сердца избирателей по всей стране, – продолжал его собеседник. – Мы предусмотрели все – реклама, десять миллионов листовок, прямые почтовые рассылки: «Возрождение центров медицинского ухода». Это стало бы великолепным ходом перед партийной конференцией. Но… старый ублюдок перекрыл нам кислород. Вот так просто.
– Почему? – сочувственно спросил Кендрик. – Материальные проблемы после выборов?
– В этом как раз и состоит идиотизм ситуации, Стив. Деньги заложены в бюджет, и листовки уже напечатаны, но он не позволил нам выпустить их в свет. Сегодня утром он заявился с Даунинг-стрит и сообщил, что все отменяется. И ему еще хватило наглости спросить, можно ли будет использовать наши листовки в следующем году. Никакого профессионализма!
Роджер сделал большой глоток водки и постарался выглядеть мрачным, надеясь, что правильно выполнил указания Уркхарта – не слишком рьяно продемонстрировал отсутствие лояльности или чрезмерную откровенность, и что в его словах присутствовала лишь профессиональная обида. Он не имел ни малейшего представления о том, почему Фрэнсис велел ему сочинить историю о несуществующей рекламной кампании и распространить ее в баре для гостей, но считал, что вполне может оказать такую мелкую услугу человеку, от которого зависел.
О’Нил уставился на дно своего стакана, но успел заметить, что Кендрик наградил его пристальным взглядом.