– Не объяснит ли господин премьер-министр Палате, почему он отменил обещанную избирателям программу расширения больничной системы?
Никакой критики, никаких лишних слов или фраз, которые дали бы главе правительства время собраться с мыслями и уйти от ответа. Кендрик швырнул свою гранату, зная, что, если он принял неверное решение, довольный премьер-министр ее поймает, и она упадет ему прямо на колени.
Когда новый заднескамеечник снова сел на место, по залу прокатился удивленный шепот. Заседание принимало новый, интересный поворот, и триста с небольшим зрителей, все как один, повернулись к Коллинриджу. Тот медленно встал, зная, что в красной папке нет ничего, что помогло бы ему найти правильный ответ. Правда, все видели, что Генри поднялся со своего места, чтобы ответить на вопрос, с широкой улыбкой на лице, но те, кто сидел очень близко, заметили, как побелели костяшки его пальцев, сжимавших края подставки для документов.
– Надеюсь, уважаемый член парламента постарается не стать жертвой легкомысленного летнего сезона, по крайней мере, до наступления августа. Поскольку он является новым членом парламента, мне представилась великолепная возможность напомнить ему, что за прошедшие четыре года работы нашего правительства финансирование здравоохранения выросло с шести до восьми процентов. – Коллинридж понимал, что ведет себя чересчур снисходительно, но все правильные слова куда-то подевались. – Здравоохранение выиграло больше всех остальных государственных служб от нашей успешной борьбы с инфляцией, что сравнимо…
– Ответьте на чертов вопрос! – нахально выкрикнул кто-то со скамьи оппозиции, и несколько членов парламента повторили то, о чем спрашивал Стивен.
– Я отвечу, когда и как посчитаю нужным! – рявкнул премьер-министр. – Ваш вопрос представляет собой жалкую попытку оппозиции принять участие в происходящем, хотя вам прекрасно известно, что избиратели совсем недавно проголосовали руками и ногами за это правительство. Они нас поддерживают, и я повторю, что мы намерены защищать и их, и больничную систему.
Со скамей оппозиции зазвучали грубые выкрики недовольства, большая часть из которых не могла попасть в «Хансард»[13], однако премьер-министр слышал каждое слово и каждый звук. Его собственные заднескамеечники начали смущенно ерзать на своих местах – они не понимали, почему Коллинридж просто не заявит, что политика правительства не изменилась.
– Членам Палаты известно… что не в правилах правительства заранее обсуждать детали новых планов распределения финансов… Мы сообщим общественности о наших намерениях в свое время, – заявил Генри.
– Но вы все уже обсудили и отказались от программы расширения больничной системы, разве не так? – Почетный и обычно не склонный демонстрировать уважение член парламента от Западного Ньюкасла выкрикнул новый вопрос со своего места, находившегося чуть ниже прохода, так громко, что даже стенографист не мог его не услышать.
На лицах членов оппозиции, сидевших на передних скамейках, появились улыбки, а потом они и вовсе начали хихикать, заметив наконец натянутую улыбку премьер-министра и сообразив, что тот оказался в сложном положении. Их лидер, находившийся примерно в шести футах от того места, где стоял Коллинридж, повернулся к своему ближайшему коллеге и громким шепотом проговорил:
– Слушай, похоже, он попался и пытается сбежать!
Члены оппозиции принялись улюлюкать и хлопать себя по бедрам – они радовались происходящему, точно мерзкие старухи около гильотины.
Напряжение и мучительные переживания тысяч других подобных заседаний наполнили Генри Коллинриджа. Он не был готов к такому повороту событий, не мог заставить себя сказать правду, но и солгать тоже не мог, и ему никак не удавалось подобрать подходящие слова, которые помогли бы ему пройти по тонкой границе между честностью и явной ложью. Глава правительства видел самодовольные ухмылки на лицах перед собой, слышал насмешливые комментарии, вспоминал, сколько лживых инсинуаций в его адрес прозвучало за прошедшие годы, вспоминал горькие слезы своей жены… Он смотрел на море листков с повесткой дня, которыми размахивали вокруг него, и неожиданно его терпение лопнуло. Коллинридж поднял руки вверх.
– Я не обязан выслушивать подобные комментарии от стаи псов! – прорычал он и сел.
Но еще прежде, чем в зале зазвучали голоса оппозиции, наполненные ликованием и одновременно злобой, Кендрик вскочил на ноги.
– Прошу занести мои слова в протокол, господин спикер! Замечания премьер-министра возмутительны и позорны. Я задал прямой вопрос, спросив, по какой причине правительство намерено отказаться от своих предвыборных обещаний, данных пациентам и персоналу больниц, но его ответ представляет собой лишь набор оскорблений и уловок. Я прекрасно понимаю, что премьер-министр не готов признать, что он самым бессовестным образом и по-крупному обманул своих избирателей, однако неужели вы не можете ничего сделать, чтобы обеспечить членов нашей Палаты правом получить честный ответ на прямой вопрос?
Скамьи оппозиции затопила волна одобрения, когда спикер попытался перекрыть шум, чтобы его услышали:
– Уважаемый член парламента – несмотря на то, что он с нами недавно, – похоже, отлично знаком с парламентскими процедурами, а потому должен знать, что я не отвечаю за тон и содержание ответов премьер-министра, точно так же, как и за вопросы, которые ему задают. Следующий!
Пока спикер пытался навести порядок, отчаянно покрасневший Коллинридж встал и сердито вышел из зала, по дороге махнув рукой Главному Кнуту, чтобы тот последовал за ним. В спину ему неслись весьма непарламентские крики «трус!». На скамьях членов правительства царило озадаченное молчание.
– Откуда, черт подери, он узнал?! Кто рассказал ублюдку? – принялся возмущаться Генри, как только захлопнулась дверь его кабинета, находившегося около задней части зала заседаний.
Привычная вежливость и сдержанность премьер-министра Ее величества исчезла, и на ее месте появился дикий уорвикширский хорек.
– Фрэнсис, это плохо, – сказал он уже не так яростно. – Очень плохо. Канцлер вчера представил комитету Кабинета свой доклад, члены Кабинета обсуждали его сегодня, а уже днем оппозиции стали известны детали. О нем знали меньше двух дюжин министров и еще несколько служащих. А теперь знает еще и каждый член оппозиции. Кто слил информацию, Фрэнсис? Кто? Лично я не имею ни малейшего понятия. Вы – Главный Кнут. И я хочу, чтобы вы выяснили, кто это, черт подери!
Уркхарт с облегчением выдохнул. До этой вспышки премьер-министра он опасался, что вина будет возложена на него, и последние несколько минут ему было весьма не по себе.
– Я искренне поражен тем, что кто-то из наших коллег по Кабинету сознательно выдал подобную информацию, – начал он, умело отбросив вероятность того, что утечка произошла по вине кого-то из служащих, сужая круг подозреваемых так, что в него вошли все члены Кабинета.
– Теперь они держат нас за яйца, и мало нам не покажется. Тот, кто это сделал, унизил меня. Я хочу знать его имя, Фрэнсис. Я хочу… нет, требую, чтобы вы нашли мерзавца! А потом мы скормим его воронам.
– Боюсь, что после окончания выборов среди наших коллег появилось огромное количество недовольных. Многие мечтают прибрать к рукам пост, занятый кем-то другим.
– Я знаю, что все хотят занять мое место, но кто мог… кто настолько глуп – или расчетлив и хитроумен, – чтобы сознательно выдать подобную информацию нашим противникам? – возмущался Коллинридж.
– Я не могу сказать точно, господин премьер-министр.
– Ради бога, скажите, что вы думаете!
– Это будет нечестно.
– Нечестно? Говорите, Фрэнсис.
– Но…
– Никаких «но», Фрэнсис. Если это случилось один раз, то может случиться снова. Более того, так и будет! Вы можете намекнуть, выдвинуть прямое обвинение – делайте все, что посчитаете нужным. Нам нельзя терять время, и я хочу получить имя! Или имена, если их несколько! – Коллинридж в ярости пнул ногой стул.
– Если вы настаиваете, я поделюсь с вами своими мыслями. И надеюсь, мне не придется об этом пожалеть. Вы должны понимать, что я не знаю ничего наверняка… Но давайте воспользуемся дедукцией. Учитывая короткий промежуток времени, прошедший до утечки, информация, скорее всего, ушла после вчерашнего заседания комитета Кабинета, а не сегодня после встречи, в которой участвовали все члены Кабинета. Согласны?
Генри молча кивнул.
– Кроме вас и меня, кто еще входит в состав Комитета? – продолжил Фрэнсис.
– Канцлер казначейства, министр финансов, министры здравоохранения, образования, охраны окружающей среды, торговли и промышленности, – перечислил премьер-министр тех, кто участвовал в заседании.
Уркхарт хранил молчание, предлагая Коллинриджу самому сделать логический вывод.
– Ну, два представителя министерства финансов вряд ли стали бы выдавать тот факт, что они провалили столь важное дело. Министр здравоохранения резко выступил против отказа от программы, так что у Питера Маккензи имелись причины раскрыть секретную информацию. Гарольд Эрл, министр образования, славится тем, что не может держать язык за зубами. А Майкл Сэмюэль, на мой взгляд, слишком любит общаться со средствами массовой информации.
Подозрения и сомнения, гнездившиеся в темных уголках сознания премьер-министра, всплыли на поверхность, и Уркхарт наслаждался этим зрелищем, наблюдая за тем, как зерна понимания начали произрастать рядом с неуверенностью.
– Есть и другие кандидаты, Генри, но я считаю их маловероятными, – снова заговорил Главный Кнут. – Как вам известно, Майкл очень близок с Тедди Уильямсом. Они постоянно все обсуждают между собой. Утечка могла произойти из штаба партии. Конечно, не от Тедди, но кто-то из служащих вполне мог это сделать. Они умеют держать язык за зубами не лучше пьяных жителей Глазго в вечер пятницы.
Коллинридж на несколько мгновений задумался.