– Неужели Тедди? – проговорил он с сомнением. – «И ты, Брут?» Неужели действительно он, Фрэнсис? Он никогда не был моим большим сторонником – мы из разных поколений, – но я сделал его членом нашей команды. Такого просто не может быть…
Уркхарт был невероятно доволен эффектом, который его слова произвели на измученного главу партии, страшно бледного и сидевшего теперь без сил на своем стуле, погрузившись в размышления и подозрения.
– Возможно, в последнее время я слишком сильно на него полагался. Я думал, что Тедди никогда не выступит против меня – по крайней мере, не в Палате лордов. Старая гвардия. Преданная и верная… Неужели я ошибся, Фрэнсис?
– Я не знаю. Вы попросили меня подумать и высказать предположения. Сейчас я ничего другого сделать не могу.
– Узнайте правду, Фрэнсис. Сделайте все, что необходимо. Я хочу получить голову того, кто нас предал, кем бы он ни был.
Так Коллинридж открыл сезон охоты, а Уркхарт вернулся на пустоши своего детства: он держал в руке ружье и ждал, когда появятся олени.
Пятница, 16 июля – четверг, 22 июля
Жизнь в Палате общин трудна и неблагодарна. Долгие часы, огромные объемы работы, слишком много вечеринок и почти полное отсутствие свободного времени – все это гарантирует невероятную привлекательность долгому летнему перерыву, подобному оазису в пустыне. И по мере приближения к нему жажда и раздражительность растут, особенно когда в начале лета проходят выборы.
В последние недели перед каникулами Уркхарт бродил по коридорам и барам Палаты общин, пытаясь поддержать мораль и погасить сомнения многих правительственных заднескамеечников во все более неуверенной и вызывавшей сомнения деятельности Коллинриджа. Мораль гораздо легче уничтожить, чем восстановить, и некоторые ветераны считали, что Уркхарт старается слишком сильно и что его отчаянные попытки лишь привлекают внимание к тому, что премьер-министр отчаянно нуждается в поддержке, в то время как он должен твердой рукой управлять страной и всем, что в ней происходит. Но если Главный Кнут и был в чем-то виновен, то в избыточной верности. В любом случае каникулы начинались через неделю, и вина Южной Франции должны были скоро смыть большинство забот парламентариев.
Август являлся чем-то вроде предохранительного клапана, и поэтому правительство старалось сделать самые трудные заявления в последние тяжелые дни перед каникулами посредством «Письменных ответов», публикуемых в «Хансарде» – толстом отчете о работе парламента. Заявления о планах правительства отправлялись в открытый доступ, но в это время большинство членов Палаты общин уже приводило в порядок свои письменные столы, и они не собирались тратить время на чтение «Хансарда». К тому же у них практически не оставалось времени и возможностей для серьезных действий. То была правда, только правда и ничего, кроме правды – до тех пор, пока вы обращали внимание на мелкий шрифт.
Вот почему возникла весьма неприятная ситуация, когда за десять дней до официальной даты опубликования была обнаружена фотокопия отчета министра обороны – она лежала под стулом в баре «Энни», где собирались посплетничать члены Палаты общин и журналисты. В отчете говорилось о намерении существенно уменьшить расходы на содержание Территориальной армии[14] на том основании, что она перестала играть заметную роль в правительственных планах обороны в ядерную эру, что явилось для всех большой неожиданностью. Но самым неприятным было то, что копию доклада нашел парламентский корреспондент «Индепендент». Все его любили и уважали, и он знал, как проверить достоверность информации. Вот почему, когда через четыре дня его статья появилась на первой полосе газеты – за неделю до начала летних парламентских каникул, – никто не сомневался в том, что это правда.
Разговоры о сокращении расходов для правительства – дело привычное. Если оно продолжает тратить деньги в привычном режиме, в то время как появляются новые и неминуемо более дорогие технологии, с помощью которых можно решать те же проблемы, его обвиняют в том, что оно урезает расходы. Если перебрасывают фонды из одной области деятельности в другую, происходит то же самое. В тех же случаях, когда власть действительно намеревается сократить какие-то расходы – если это, конечно, не их зарплата, – их ждет мгновенная кара.
Возмездие пришло с той стороны, откуда его никто не ожидал. Платили в Территориальной армии немного, но она была весьма многочисленной, и в ее рядах служили очень влиятельные люди. Речь шла о престиже. По всей стране на приемах в избирательных округах старшие члены организации после своих фамилий гордо ставили буквы ТД[15], означавшие, что они служат стране и готовы защищать ее до последней капли своих чернил.
Вот почему, когда Палата общин собралась на последнюю сессию с лидером Палаты общин[16], обстановка накалилась до предела не только из-за летней жары, но еще и из-за обвинений в предательстве и эмоциональных призывов к изменению курса, которые выкрикивали главным образом те, кто поддерживал правительство. Оппозиции даже не пришлось напрягаться – они сидели точно довольные римские львы, позволяя христианам сделать за себя всю работу.
Досточтимый сэр Джаспер Грейнджер, офицер ордена Британской империи, мировой судья и очень даже себе ТД, вскочил на ноги. Он был в плотном костюме с жилетом и тщательно выглаженным шелковым галстуком – категорически не желая отступить от установленных им самим стандартов, несмотря на плохую работу кондиционеров. Грейнджер являлся председателем комитета по вопросам обороны от заднескамеечников, и его слова имели немалый вес.
– Могу ли я вернуться к теме, поднятой моими уважаемыми коллегами, о совершенно необязательных и вредных сокращениях расходов на нашу Территориальную армию? – спросил он жестко. – Полагаю, лидер Палаты общин уже получил представление о глубоком возмущении его собственных сторонников в отношении данного вопроса? Понимает ли он и премьер-министр, какой урон это нанесет правительству в ближайшие месяцы? И разрешит ли он прямо сейчас выделить время на обсуждение и отказ от данного решения? Понимает ли он, что в противном случае правительство окажется совершенно беззащитным перед лицом обвинений в недобросовестности, если столь неправильное решение все-таки будет принято?
Лидер Палаты общин, Саймон Ллойд, выпрямился и собрался подойти к «курьерскому ящику»[17], подумав на ходу, что его следовало бы обложить мешками с песком. Последние двадцать минут, когда он пытался защитить позицию правительства, выдались невыносимо жаркими, и его раздражение грозило вырваться наружу из-за того, что ответ, заранее подготовленный им вместе с премьер-министром и министром обороны, все меньше и меньше защищал от гранат, которые бросали в него свои же соратники. Ллойд порадовался, что оба этих министра сидели рядом с ним на передней скамье. Почему он должен страдать в одиночестве? Лидер Палаты общин переминался с ноги на ногу, как и его не слишком продуманные аргументы.
– Мой уважаемый коллега упустил одну деталь, – начал Саймон. – Документ, опубликованный в газете, представляет собой незаконно присвоенную правительственную собственность. И это гораздо важнее, чем то, что в нем написано. Если сейчас должны быть открыты дебаты, то только о возмутительном нарушении норм поведения. Я рассчитываю, что мой коллега с открытым сердцем присоединится ко мне в порицании кражи важного правительственного документа. Он должен понимать, что, предлагая начать обсуждение его содержания, он тем самым поддерживает преступление и воров, его совершивших.
Сэр Джаспер поднялся, чтобы получить разрешение продолжить дискуссию о взволновавшей всех новости. Под шорох листков с повесткой дня, которыми размахивали собравшиеся, спикер предоставил ему слово, и старый солдат выпрямился во весь рост, щеголяя совершенно прямой спиной, и ощетинился усами, а его лицо раскраснелось от праведного гнева.
– Должен заметить, что именно мой уважаемый коллега упускает одну важную вещь! – прогремел его голос. – Неужели он не понимает, что я предпочитаю жить рядом с обычным британским вором, а не с рядовым русским солдатом, к чему неизбежно приведет подобная политика?
Его слова были встречены одобрительным ревом, и спикеру потребовалась целая минута, чтобы успокоить парламентариев. В это время лидер Палаты общин повернулся и бросил отчаянный взгляд в сторону премьер-министра и министра обороны, которые сидели на передней скамье, склонившись друг к другу. Коллинридж что-то прошептал на ухо своему коллеге, а затем коротко кивнул лидеру Палаты общин.
– Мистер спикер, – начал тот, но ему пришлось замолчать и откашляться, потому что у него пересохло в горле. – Мистер спикер, мы с моими уважаемыми коллегами внимательно изучили настроение Палаты. Я получил разрешение премьер-министра и министра обороны заявить, что в свете выступлений, сделанных сторонами во время сегодняшних прений, правительство вернется к рассмотрению этого важного вопроса, чтобы найти альтернативное решение.
Он выбросил белый флаг, но и сам не знал, что ему следует чувствовать – вздохнуть с облегчением или погрузиться в подавленное состояние.
Крики ликования и облегчения вырвались за стены Зала совета, где парламентские корреспонденты наслаждались столь эмоциональной сценой и строчили в своих блокнотах. Посреди этого шума и смятения чуть в стороне сидел в полном одиночестве всеми забытый Генри Коллинридж, который смотрел прямо перед собой.
Несколько минут спустя задыхающаяся Мэтти Сторин протолкалась сквозь толпу политиков и журналистов, собравшихся в вестибюле перед входом в Палату общин. Члены оппозиции сияли, заявляя о своей победе, а сторонники правительства без особого энтузиазма говорили о том, что здравый смысл одержал верх. Однако никто не сомневался, что премьер-министр оказался в очень трудном положении. Мэтти разглядела в толпе высокую фигуру Уркхарта, который пробирался по краю толпы, на ходу ускользая от вопросов возбужденных заднескамеечников. Вскоре ему удалось скрыться за дверью, ведущей на лестницу, и девушка устремилась за ним. К тому моменту, когда она уже почти догнала его, журналистка увидела, что Главный Кнут перешагивает сразу через две мраморные ступеньки, ведущие к верхним галереям.