– Мистер Уркхарт! – задыхаясь, крикнула Мэтти вслед убегающему члену парламента, в очередной раз пообещав себе, что перестанет ложиться спать поздно и начнет бегать по утрам. – Пожалуйста, мне необходимо знать ваше мнение!
– Я не уверен, что сегодня оно у меня есть, мисс Сторин, – бросил Фрэнсис через плечо, продолжая подниматься по лестнице.
– Послушайте, неужели мы снова возвращаемся к теме: «Главный Кнут категорически не одобряет игры премьер-министра»?
Внезапно Уркхарт остановился и повернулся, оказавшись лицом к лицу с задыхающейся молодой корреспонденткой, и улыбнулся, удивленный ее наглостью.
– Да, Мэтти, полагаю, у вас есть право ждать от меня комментария. Итак, что думаете вы?
– Если до сих пор у премьер-министра были проблемы с управлением своим Кабинетом, то сейчас эта задача станет для него… по-настоящему кошмарной? Невозможной?
– Бывает, что премьер-министры меняют свои решения, но сейчас… ему пришлось сделать это публично, да еще и потому, что он не сумел его отстоять…
Сторин тщетно ждала продолжения, понимая, что Уркхарт не станет произносить приговор своему премьер-министру прямо на лестнице. Впрочем, он не пытался и оправдывать Коллинриджа, и женщина снова пошла в наступление:
– Складывается впечатление, что нашему правительству в последнее время не везет – это ведь вторая серьезная утечка за несколько недель. Откуда она идет?
– Как Главный Кнут, я отвечаю только за дисциплину правительственных заднескамеечников. Вряд ли вы ждете от меня, что я стану играть еще и роль директора школы для остальных моих коллег по Кабинету.
– Но если утечка идет из Кабинета министров – тогда кто и почему?..
– Я отвечу на ваш вопрос так: мне ничего не известно, – продолжил Фрэнсис. – Однако не приходится сомневаться, что премьер-министр поручит мне отыскать виновного.
– Официально или нет?
– Больше никаких комментариев, – пробормотал Уркхарт и снова начал подниматься по ступенькам.
Но Сторин не думала так легко сдаваться.
– Премьер-министр собирается начать расследование, чтобы отыскать источник утечки информации в собственном Кабинете – вы это имеете в виду? – уточнила она.
– О, Мэтти, я и так сказал слишком много. Однако вы гораздо лучше чувствуете ситуацию, чем большинство ваших недалеких коллег. Мне кажется, что к подобным выводам вас привела логика, а не мои слова. Надеюсь, вы не станете нигде их повторять.
– Правила лобби всегда в силе, мистер Уркхарт, – заверила его журналистка. – Но давайте уточним, правильно ли я вас поняла. Вы не отрицаете, но и не подтверждаете того факта, что премьер-министр организует расследование поведения членов Кабинета?
– Если вы не станете называть мое имя, – да.
– Господи, они же переполошатся, как стая гусей! – выдохнула Мэтти, которая уже видела заголовок передовой статьи.
– Складывается впечатление, что десятое июня было давным-давно.
Уркхарт снова начал подниматься по лестнице, которая вела на Галерею для публики, где собирались самые разные люди, чтобы сверху понаблюдать за работой Палаты – как правило, с невероятными неудобствами и огромным изумлением. Главный Кнут перехватил взгляд невысокого, безупречно одетого индийского джентльмена, для которого он достал место на галерее, и помахал ему. Тот начал пробираться мимо вытянутых ног других зрителей, сидевших плотно друг к другу на скамьях, потом смущенно протиснулся мимо двух невероятно толстых женщин и вскоре оказался рядом с Уркхартом. Но прежде чем он успел заговорить, Фрэнсис знаком показал, что ему следует соблюдать молчание, и повел его в сторону небольшого коридора за галереей.
– Мистер Уркхарт, сэр, это были чрезвычайно волнительные и поучительные девяносто минут, – заговорил индиец, когда они добрались до этого коридорчика. – Я вам глубоко признателен за столь замечательное место!
Фрэнсис, знающий, что даже такому худому человеку, как Фирдаус Джабвала, было ужасно неудобно сидеть на узкой скамье, улыбнулся.
– Я прекрасно понимаю, что хорошее воспитание мешает вам жаловаться на неудобные скамейки, и жалею, что не сумел найти вам место получше.
Они вежливо болтали, пока Джабвала получал свой «дипломат» из черной кожи у сидевшего за письменным столом дежурного. Сначала индиец категорически отказывался с ним расстаться, но ему пришлось пойти на уступки, когда дежурный объяснил, что с чемоданчиком его не пропустят на галерею.
– Я так рад, что мы, британцы, все еще можем доверять обычным людям свои вещи, – заявил он со всей серьезностью, похлопывая ладонью по «дипломату».
– Молчите, пожалуйста, – попросил Уркхарт, не доверявший ни обычным людям, ни Фирдаусу.
Впрочем, индиец был одним из избирателей и владел несколькими процветающими предприятиями, да еще и сделал взнос в пятьсот фунтов на проведение избирательной кампании, а в ответ просил лишь о личной встрече в Палате общин.
– Я буду выступать не в качестве избирателя, – объяснил он по телефону секретарше Уркхарта. – Речь идет о национальных интересах.
Фрэнсис провел гостя под сводчатым дубовым потолком Вестминстер-Холла, и Джабвала попросил его немного задержаться.
– Я был бы благодарен за возможность немного помолчать в том месте, где приговорили к смерти короля Карла Первого и прощались с Уинстоном Черчиллем.
Тут он заметил снисходительную улыбку, тронувшую губы Уркхарта, и немного смутился.
– Мистер Уркхарт, пожалуйста, не считайте меня претенциозным, – попросил индиец. – Связь моей семьи с британскими государственными учреждениями насчитывает почти двести пятьдесят лет со времен Благородной Ост-Индской компании и лорда Клайва[18], которому мои предки давали советы и крупные кредиты. До того времени и после члены моей семьи занимают престижные посты в юридических и административных отделах правительства Индии.
Он говорил, опустив глаза, и в голосе его звучала печаль.
– Однако с тех пор, как Индия получила независимость, мистер Уркхарт, наше когда-то великое государство медленно, но верно начало погружаться в пучину Средневековья, – продолжил он с мрачным видом. – Мусульмане воюют с индуистами, рабочие выступают против работодателей, ученики – против учителей. Вы можете со мной не согласиться, но нынешняя династия Ганди оказалась менее одухотворенной и невероятно коррумпированной – мои предки никогда не служили настолько продажному правительству. Я по национальности парс – это этническое меньшинство, которому приходится нелегко при новом радже. Вот почему я перебрался в Великобританию, где мои дед и отец получили образование. Пожалуйста, верьте мне, когда я говорю, что чувствую себя частью этой страны и культуры в большей степени, чем когда речь идет о современной Индии! Каждый день я просыпаюсь с благодарностью за то, что стал британским гражданином и мои дети могут учиться в британских университетах.
Уркхарт наконец нашел возможность вмешаться в этот страстный и искренний монолог.
– И где учатся ваши дети? – поинтересовался он.
– Мой средний сын заканчивает юридический факультет в колледже Иисуса в Кембридже, а старший получает степень магистра в Уортенской школе бизнеса в Филадельфии. И я очень надеюсь, что мой младший сын поступит в Кембридж на медицинский факультет.
Собеседники направлялись в сторону комнат для бесед, находившихся под Большим залом, и их туфли застучали по старым каменным плитам пола, на которых Генрих VIII играл в теннис. Сквозь древние окна на них падали косые лучи солнца. Казалось, что двое идущих по залу мужчин будто перенеслись на несколько веков назад, и индийца переполняло благоговение.
– А чем вы занимаетесь, мистер Джабвала? – спросил Уркхарт.
– Я, сэр, торговец и не получил высшего образования, в отличие от моих сыновей. Мне пришлось отказаться от мечты об университете во время великих волнений борьбы за независимость Индии, и я был вынужден пробивать себе дорогу в жизни не с помощью мозгов, а усердием и упорным трудом. Должен с гордостью признаться, что я добился некоторых успехов.
– А чем именно вы торгуете?
– Мой бизнес имеет несколько направлений, мистер Уркхарт. Собственность. Оптовая торговля. Небольшие местные финансовые компании. Но я не узколобый капиталист. Мне прекрасно известен мой долг перед обществом. Именно об этом я и хотел бы поговорить с вами.
Они вошли в комнату для бесед, и Фрэнсис предложил своему спутнику сесть на один из зеленых стульев. Пальцы Фирдауса с явным удовольствием пробежали по рельефной золоченой решетке, украшавшей прямую спинку этого и всех остальных стульев в комнате.
– Мистер Уркхарт, я родился в другой стране. Из чего следует, что должен работать особенно усердно, чтобы добиться уважения в обществе, – продолжил индиец. – Это важно, но не столько для меня, сколько для моих детей. Я хочу, чтобы перед ними открылись возможности, которые мой отец не смог предоставить мне во времена гражданской войны. Я посещаю местный «Ротари клаб», занимаюсь благотворительностью. И, как вы знаете, я ревностный поклонник премьер-министра.
– Боюсь, сегодня он выглядел не лучшим образом, – вздохнул политик.
– Значит, сейчас он особенно нуждается в поддержке друзей и сторонников.
В комнате повисло короткое молчание. Уркхарт пытался понять, куда клонит его гость и что означают его слова, но их смысл от него ускользал, хотя он и знал, что это не пустой разговор. Джабвала заговорил снова, на этот раз немного медленнее:
– Мистер Уркхарт, я отношусь к вам с огромным восхищением. Я был счастлив оказать скромную помощь партии во время выборов и буду счастлив сделать это снова. Кроме того, я искренний почитатель правительства. И хочу помочь вам всем!
– Могу я поинтересоваться, каким образом вы намерены это сделать?
– Мне известно, что избирательная кампания – это очень дорогое удовольствие, мой дорогой мистер Уркхарт. Могу ли я сделать небольшой взнос? Чтобы пополнить вашу казну?