Тот смутился, но дал честный ответ:
– Паршиво… Ну, мы посмотрим, что можно сделать. Я с вами еще свяжусь.
Затем Коллинридж поговорил с министром иностранных дел.
– Каков ущерб, Патрик? – спросил он, и Уолтон прямо сказал ему, что, учитывая отвратительную репутацию правительства, оно теперь не получит возможность провести реформы бюджетной системы, принятые Общим рынком, которые Соединенное Королевство уже давно хочет ввести у себя и которые являлись приоритетной темой во время выборов.
– Месяц назад мы уже почти добились своего, после стольких лет напряженной работы. Теперь же на стол переговоров вывалилось огромное количество политического дерьма… Извините, Генри, за грубость и откровенность.
Затем настала очередь председателя партии. Голос Коллинриджа звучал официально, и Уильямс все понял и ответил так же:
– Господин премьер-министр, в течение последнего часа мне позвонили семь из одиннадцати наших региональных председателей. С сожалением должен признать: все без исключения считают, что для партии сложилась катастрофическая ситуация. Они полагают, что точка невозврата пройдена.
– Нет, Тедди, – устало возразил Генри, – они полагают, что это я прошел точку невозврата. Это существенная разница.
После этого Коллинридж сделал еще один телефонный звонок. Он попросил своего личного секретаря договориться об аудиенции во дворце на завтрашний день, во время ланча. Секретарь перезвонил через четыре минуты и сказал, что Ее величество сможет принять его в час дня.
Неожиданно Генри почувствовал облегчение, как будто с его плеч свалилось огромное бремя. Он в последний раз посмотрел на суровое лицо Уолпола.
– О да, ты бы сражался с ублюдками до самого конца. И, наверное, одержал бы победу. Но эта должность уже уничтожила моего брата, а теперь убивает и меня. Я не позволю ей сделать несчастной Сару. Извини, но я должен ей все рассказать.
Сорок девятый преемник Уолпола на посту премьер-министра направился к двери в зал заседаний Кабинета, почти в последний раз положил руку на ручку и снова обернулся.
– Кстати, я уже чувствую себя лучше.
Часть третья. Сделка
Понедельник, 25 октября
На следующий день, за несколько минут до десяти часов, члены Кабинета министров собрались в зале для заседаний. Каждого из них пригласили на Даунинг-стрит лично, и большинство удивилось, обнаружив, что присутствуют и остальные члены Кабинета. В воздухе повисло напряжение, сдобренное любопытством, и пока все ждали появления премьер-министра, за столом шел приглушенный разговор.
Когда Биг-Бен пробил десять, дверь распахнулась и в зал вошел Коллинридж.
– Доброе утро, джентльмены, – сказал он непривычно тихо. – Я рад видеть вас здесь сегодня. Но не задержу надолго.
Он уселся на свое место, достал из кожаной папки, которую принес с собой, лист бумаги, аккуратно положил его перед собой и обвел взглядом коллег. В комнате установилась гробовая тишина.
– Сожалею, что не сообщил вам, что сегодня здесь соберется весь Кабинет, – продолжил Генри. – Как вы в самое ближайшее время поймете, я поступил так для того, чтобы обеспечить присутствие всех членов Кабинета, не создавая почвы для ненужного внимания и слухов.
Он сделал глубокий вдох, наполненный облегчением и болью одновременно.
– Сейчас я прочитаю короткое заявление, которое намерен обнародовать сегодня – немного позже. В час дня я отправлюсь во дворец, чтобы официально довести его до сведения Ее величества. Я должен просить всех вас, связанных обязательствами, которые накладывают ваши должности, сохранить содержание данного заявления в тайне, пока о нем не будет сообщено официально. Мне необходимо быть уверенным в том, что Ее величество услышит все от меня, а не из средств массовой информации. Кроме того, я прошу об этом каждого из вас, как о личном одолжении.
Глава правительства медленно обвел взглядом собравшихся за столом членов Кабинета, посмотрев каждому по отдельности в глаза, и они по очереди кивали в ответ на его просьбу. Затем он взял листок бумаги и принялся медленно читать текст, тщательно выговаривая слова и прогнав все следы сожаления, которое он, возможно, испытывал:
– В последнее время в средствах массовой информации появился ряд голословных обвинений в мой адрес и в адрес моей семьи. Эти необоснованные заявления продолжают множиться. Я уже не раз говорил и намерен повторить сейчас, что не совершал поступков, которых мог бы стыдиться. Я жестко придерживался правил и принципов, которым должен следовать премьер-министр. Прозвучавшие в мой адрес обвинения чрезвычайно серьезны для человека, занимающего государственный пост – речь идет о том, что я использовал свое положение для обогащения собственной семьи. Я не в силах объяснить экстраординарные обстоятельства, о которых говорят средства массовой информации и которые стали причиной обвинений, выдвинутых в мой адрес. Поэтому я попросил секретаря Кабинета министров провести независимое официальное расследование данных фактов. Природа данных обвинений не дает мне возможности доказать, что я не совершал противозаконных поступков, но я уверен, что официальное расследование приведет к тому, что правда будет открыта, а я – оправдан.
Генри с трудом сглотнул. Во рту у него пересохло, и ему все труднее было произносить слова.
– Однако расследование может занять существенное время, – с трудом продолжил он читать. – В данный момент сомнения и инсинуации причиняют серьезный вред работе правительства и моей партии. Между тем все силы и внимание правительства должны быть направлены на выполнение программы, благодаря которой мы одержали победу на недавних выборах, но в нынешних условиях это становится невозможным. Под сомнение поставлена честность премьер-министра, и мой главный долг состоит в том, чтобы развеять все подозрения. Вот почему, чтобы восстановить и сохранить свое честное имя, сегодня я попросил Ее величество королеву об отставке с того самого момента, как будет избран мой преемник.
Кто-то из присутствующих громко выдохнул, но в остальном за столом царила полнейшая тишина. Казалось, сердца присутствующих перестали биться.
– Всю свою взрослую жизнь я посвятил стремлению к политическим идеалам, и теперь все во мне протестует. Я не хочу покидать свой пост при таких обстоятельствах. Я не бегу от обвинений – скорее, мною движет надежда, что они будут сняты максимально быстро. Кроме того, я намерен вернуть мир моей семье. Надеюсь, история покажет, что я принял правильное решение.
Закончив, Коллинридж вернул листок бумаги в папку.
– Благодарю вас, джентльмены, – отрывисто сказал он и стремительно вышел из комнаты.
Ошеломленный Уркхарт сидел в самом конце стола зала заседаний. Все о чем-то переговаривались и удивленно восклицали, но он не мог присоединиться к ним и лишь застывшим взглядом смотрел на опустевшее кресло премьер-министра, наслаждаясь своим могуществом.
Он это сделал. Один. Уничтожил самого влиятельного человека в стране. Он обладает властью, о которой не могут и мечтать людишки, сидящие за этим столом. Фрэнсис знал, что он единственный достоин занять опустевшее кресло премьер-министра. Остальные – всего лишь пигмеи, муравьи по сравнению с ним.
Уркхарт перенесся на сорок лет назад, когда он еще совсем юным новобранцем готовился сделать свой первый прыжок с парашютом с высоты 2500 футов над полями Линкольншира. Никакие инструкции не могли подготовить его к ощущению страха и одновременно восторга, который он испытал, сидя возле открытого люка двухмоторного «Айлендера», когда его ноги болтались в воздушном потоке от винта, а сам он смотрел на землю, находившуюся в миллионах миль внизу.
Его парашют был прикреплен к жесткому тросу, который, как сказал инструктор, обеспечит безопасное приземление. Но простая логика здесь не работала. Прыжок с парашютом – это акт веры в судьбу, готовность принять опасность, если это единственная возможность реализовать себя, то, к чему стремится каждый настоящий мужчина. Несмотря на жесткий трос, иногда даже самые смелые замирают около открытого люка, лишившись веры, и их самоуважение уносит воздушный поток. Однако Уркхарт чувствовал себя всемогущим, подобным Богу, когда смотрел на свое королевство с высоты, отбросив в сторону логику и страхи окружавших его простых смертных.
Так и теперь – глядя на пустой стул, он знал, что время сомнений прошло, что он должен верить в себя и свою судьбу. Фрэнсис спрыгнул с самолета, воздушный поток подхватил его, и он мчался к точке на границе откровения, где ему суждено было узнать, что приготовила ему Судьба. Он внутренне улыбнулся, но старательно сделал вид, что потрясен так же, как и все остальные.
По-прежнему дрожа от возбуждения, Уркхарт прошел несколько ярдов до офиса Главного Кнута на Даунинг-стрит, 12, заперся у себя в кабинете и к десяти двадцати сделал два личных звонка.
Десять минут спустя Роджер О’Нил созвал представителей пресс-службы в штабе партии.
– Боюсь, вам, ребята, придется сегодня отменить все встречи, назначенные на время ланча, – сообщил он им. – У меня есть информация, что вскоре после часа дня Даунинг-стрит сделает очень важное заявление. Информация конфиденциальная, и я пока ничего не могу вам рассказать, но вы должны быть готовы. Это настоящая бомба.
К одиннадцати часам пять репортеров получили извинения представителей пресс-службы, связанные с отменой ланча. С них взяли слово ничего не разглашать, но сообщили, что имеется предположение, будто на Даунинг-стрит происходит нечто важное.
Чарльз Гудмен из «Пресс ассошиэйшн», воспользовавшись обширной сетью контактов, которыми он успел обзавестись за долгие годы политической карьеры, быстро выяснил, что утром на Даунинг-стрит собрались все члены Кабинета министров, хотя пресс-служба отказывалась от каких бы то ни было комментариев. Слишком большое количество официальных встреч, назначенных на десять часов, было поспешно перенесено на другое время, чтобы данный факт остался незамеченным.