Сэр Хамфри Ньюлендс наслаждался этим коротким моментом славы. Его карьера близилась к закату, времена расцвета давно миновали, и даже маленькое недоразумение в Вест-Индии, которое произошло во время его отпуска, помогло ему вновь оказаться в центре всеобщего внимания, чего он был лишен многие годы. Кто знает, если он все сделает правильно, возможно, его тайная мечта о месте в Палате лордов исполнится? Он уселся на возвышении в окружении своих помощников и призвал собрание к порядку.
– В бюллетене для голосования было беспрецедентное количество кандидатов, – начал Хамфри. – Поэтому я прочитаю результаты в алфавитном порядке.
Эта новость оказалась крайне неприятной для Дэвида Адамса, тщеславного бывшего лидера Палаты общин, изгнанного к заднескамеечникам после первых перестановок, проведенных Коллинриджем. Несмотря на то что за прошедшие два года он активно критиковал все главные экономические решения правительства, которые так же рьяно поддерживал, когда являлся членом Кабинета министров, он рассчитывал получить шанс вернуться туда. Дэвид стоически, старательно скрывая разочарование, выслушал Ньюлендса, объявившего, что Адамс получил только двенадцать голосов. Он лишь спрашивал себя, куда подевались все те, кто твердо обещал ему поддержку, в то время как Хамфри продолжал читать список.
Ни один из следующих четырех кандидатов, в том числе и Маккензи, не получил более двадцати голосов. Пол Годдар, католик и инакомыслящий, выступавший за полное запрещение абортов, получил всего три голоса и гордо тряхнул головой: он не сомневался, что насладится другими наградами, не на этом свете.
Сэру Хамфри осталось прочитать лишь три результата – Сэмюэля, Уркхарта и Уолтона, на которых пришелся 281 голос. Напряжение в зале достигло предела. Для победы в первом туре требовалось набрать 169 голосов. В одном из углов двое почтенных членов парламента заключили крупное пари.
– Досточтимый Майкл Сэмюэль, – продолжал Ньюлендс. – Девяносто девять голосов.
Наступила полнейшая тишина, так что стал слышен троекратный гудок плывущего по Темзе буксира. По залу пробежал смех, и Сэмюэль, которому не хватило очень много голосов до победы, пробормотал:
– Жаль, что капитаны буксиров не имеют права голоса.
– Досточтимый Фрэнсис Уркхарт – девяносто один голос, – продолжал сэр Хамфри.
Заключившие пари члены парламента не могли скрыть огорчения, когда сделали мысленные подсчеты.
– Патрик Уолтон – девяносто один голос, – завершилось объявление результатов.
В зале громко зашумели. Напряжение начало отступать: тут и там звучали поздравления и слова утешения, а один из членов парламента выглянул за дверь и сообщил новости возбужденным представителям прессы.
– Таким образом, – провозгласил Хамфри, – ни один из кандидатов не набрал необходимого количества голосов, и следующий тур выборов состоится через неделю. Хочу напомнить тем, кто намерен участвовать во втором туре, что они должны выставить свои кандидатуры не позже следующего четверга. На этом наша встреча объявляется закрытой.
В кабинете Уркхарта, до отказа набитом его коллегами и алкоголем, праздник был в самом разгаре. Ему досталось одно из лучших помещений, предназначенных для членов парламента, – просторное, с приятным видом из окна на другой берег реки и древнюю готическую резиденцию архиепископа Кентерберийского в Ламбетском дворце, которое находилось в самом здании, а не в одной из многочисленных пристроек, располагавшихся по периметру Вестминстерского дворца. Теперь в кабинете собрались несколько дюжин членов парламента, и все они желали Главному Кнуту успеха. Тот с иронией подумал, что некоторых из них он не видел во время кампании, но его это не беспокоило. Голоса есть голоса, и не важно, откуда они берутся.
– Просто великолепно, Фрэнсис. Замечательный результат. Как ты думаешь, у тебя есть шанс продолжить и одержать победу? – осведомился один из его старших коллег по парламенту.
– Надеюсь, – со спокойной уверенностью ответил Уркхарт. – У меня такие же шансы, как и у других.
– Думаю, ты прав, – сказал все тот же коллега. – Юный Сэмюэль сейчас лидирует, но его кампания уже потеряла ход. Остались два самых опытных кандидата – ты и Патрик. И Фрэнсис, я хочу, чтобы ты знал: я готов поддержать тебя целиком и полностью.
«О чем, естественно, ты хочешь, чтобы я помнил, когда начну распределять министерские портфели», – подумал Главный Кнут, со смехом рассыпаясь в благодарностях и наполняя бокал своего гостя.
В кабинете появлялись все новые люди, поскольку прошел слух, что Уркхарт устроил вечеринку. Его секретарша налила щедрую порцию виски Стивену Данвею, самому амбициозному из новых членов парламента, который за этот вечер уже успел ненадолго, но весьма заметно поприсутствовать на праздниках Сэмюэля и Уолтона, исходя из принципа, что ничего нельзя знать заранее. Потом секретарь извинилась, чтобы ответить на телефон, который звонил весь вечер – многие хотели поздравить Фрэнсиса, да и пресса не осталась в стороне.
– Это вас, – прошептала секретарша Уркхарту на ухо. – Роджер О’Нил.
– Скажи, что я занят и перезвоню позже, – велел тот.
– Но он уже звонил. И у него очень встревоженный голос. Он попросил передать вам, что «все исключительно серьезно», и сказал, чтобы я в точности повторила его слова.
Нетерпеливо выругавшись, Главный Кнут пробился к окну, где письменный стол обеспечивал ему хоть какую-то защиту от гостей.
– Роджер? – сердито сказал он в трубку. – Неужели это так срочно? У меня здесь полно народа.
– Она нас преследует, Фрэнсис, – послышался испуганный голос его сообщника. – Проклятая сука знает, я уверен! Она поняла, что это я, и очень скоро эта мерзкая корова доберется до вас. Я ничего ей не рассказал, но она каким-то непостижимым образом все разнюхала…
– Роджер, возьми себя в руки! – рявкнул Уркхарт.
Однако О’Нил уже терял контроль над собой, и его речь становилась невразумительной – он куда-то мчался, точно поезд, оставшийся без машиниста. Политик понял, что помощник не выполнил его приказ и практически не контролирует ситуацию.
Он немного помолчал, а потом заговорил спокойно и уверенно:
– Роджер, расскажи мне медленно и четко, что случилось.
Однако из трубки снова полился невнятный поток фраз, и Уркхарту ничего не оставалось, как слушать все эти волнами набегающие друг на друга слова. О’Нил захлебывался, всхлипывал и постоянно чихал.
– Она пришла ко мне, эта корова из газеты, – бормотал он то громче, то тише. – Я не знаю, почему, Фрэнсис, я ничего ей не говорил. Мне удалось ее обмануть – кажется, она ушла довольная. Но ей каким-то образом удалось все разузнать. Ей известно про адрес в Паддингтоне и компьютер… Даже про утечку данных опроса, которые я положил ей под дверь… Должно быть, ублюдок Кендрик выболтал ей про больничную программу и кампанию, которую вы приказали мне сочинить… Господи, Фрэнсис! А вдруг она мне не поверила и решит что-нибудь напечатать?!
– Помолчи секунду! – прошипел Уркхарт, опасаясь, что его может услышать кто-то из гостей. – Кто, Роджер? Кто приходил к тебе от журналистского лобби?
– Сторин. Мэтти Сторин. И она сказала…
– У нее есть серьезные улики? – перебил его Главный Кнут. – Или она лишь строит догадки?
О’Нил помедлил несколько секунд.
– Думаю, у нее ничего нет, – сказал он затем не очень уверенно. – Только догадки. За исключением…
– За исключением чего?
– Ей сказали, что я каким-то образом связан с открытием почтового адреса в Паддингтоне.
– Проклятье, как она могла это узнать?! – Ярость Уркхарта, точно расплавленная лава, потекла в телефонную трубку.
– Моя секретарша ей сказала, но все в порядке, не нужно беспокоиться, она думает, что я сделал это для Коллинриджа.
– Твоя секретарша все знала?
– Я… взял ее с собой. Решил, что она привлечет меньше внимания, вы же знаете, что она стопроцентно надежна…
– Роджер, я бы с радостью…
– Послушайте, я делал за вас грязную работу, я рисковал всем! Вам не о чем беспокоиться, в то время как я завяз по уши. Фрэнсис, мне нужна помощь, я боюсь! Я делал для вас такие вещи, с которыми мне не следовало связываться, но я не задавал вопросов и просто выполнял указания. Вы должны вытащить меня, я больше не в силах терпеть – и я не выдержу. Вы должны меня защитить, Фрэнсис. Вы слышите? О господи, пожалуйста, помогите мне! – И О’Нил отчаянно разрыдался.
– Роджер, успокойся, – тихо сказал Уркхарт в трубку. – У нее нет никаких улик, тебе нечего бояться. И мы вместе, ты меня слышишь? Мы пройдем этот путь рука об руку, до самой Даунинг-стрит. Я тебя не подведу. Послушай, я хочу, чтобы ты сделал две вещи, Роджер. Ты должен помнить о рыцарстве. До него осталось всего несколько дней.
В ответ до политика донеслись налетавшие друг на друга слова благодарности.
– А пока, Роджер, ради всех святых, держись подальше от мисс Сторин, – продолжил Фрэнсис, игнорируя их.
– Но…
– Держись от нее подальше!
– Как скажете, Фрэнсис.
– Я сам с нею разберусь, – прошептал Уркхарт и повесил трубку.
Он молча посидел несколько мгновений, пытаясь успокоиться. За спиной у него шумели могущественные люди, которые могли помочь ему попасть на Даунинг-стрит – и тогда исполнилась бы его многолетняя мечта. Из окна открывался вид, не менявшийся столетиями и вдохновлявший множество великих лидеров, в ряды которых он теперь наверняка попадет. Но Фрэнсис только что закончил разговор с единственным человеком, способным уничтожить его великое будущее.
Попытки разобраться в том, что означают и какие последствия могут иметь сегодняшние выборы лидера, довели Мэтти до изнеможения. Ей требовалось оценивать мнения в тот момент, когда они формировались, пока возбуждение от гонки еще не отпустило участников. Сторин понимала, что нельзя ждать до утра, когда они станут излагать лишь официальную линию – к тому времени даже могущественных старших членов партии захватит важность момента, и они начнут выдавать двусмысленные, но весьма эмоциональные заявления.