Утерев со лба выступивший от вранья пот, я словно верный пес преданно заглянул в глаза полковника. При этом я небрежно и независимо забарабанил пальцами по верхней крышке трофейного блока.
— Ага, — удивленно кивнул мой собеседник, — значит, второй блок ты хранишь именно на запчасти?
— Вот именно, — с энтузиазмом поддакнул я. — Вы просто не представляете себе, как трудно в полевых условиях находить запасные части взамен вышедших из строя. Не то что каждый предохранитель, каждый проводочек на счету…
Полковник откинулся несколько назад и, пробуравив меня напоследок колючим взглядом, поменял тему разговора.
— Поступили кое-какие сведения о местонахождении вашей команды, — со значением в голосе сообщил он.
Я кивнул, но не так, чтобы показать, что я уже в курсе, а совсем иначе, давая понять, что внимательно слушаю.
— Капитан Воронин и сопровождающие его лица отыскались в районе пересечения дорог у кооператива Тхань-Донг. Это не так далеко отсюда. Я послал туда телеграмму, предписывающую задержать его на пути следования. Как только придет обратный сигнал, ты сможешь присоединиться к своим. Благо, передвигаются они неспешно и вряд ли сумеют далеко продвинуться. По прямой тут всего километров семьдесят, не больше.
«Два часа, — мгновенно прикинул я. — Всего через два часа можно будет вновь влиться в строй и вновь почувствовать себя нормальным и полезным человеком».
Думая, что команда на выезд может последовать с минуты на минуту, я попросил разрешения быть свободным. Полковник поднял голову к потолку, словно пытаясь разглядеть на нем что-то недоступное моему пониманию, и, видимо, не найдя там ничего интересного, разрешающе кивнул головой. (Эту краткую паузу я использовал вполне по назначению.) Незаметно смахнув отвоеванный блок со стола, я пристроил его на коленях, рассчитывая как можно скорее вернуть его обратно в сумку. Пал Палыч тем временем опустил взгляд на меня и, заметив в моих глазах жгучее желание как можно скорее выйти, милостиво отпустил меня восвояси.
— Домой, домой, скорей идем домой, — радостно пел я, бодро труся к своей землянке.
Потом остановился и рассмеялся сам над собой: «Какой еще дом? О чем я? В лучшем случае, меня ожидали лишь новые скитания, грязь и голод. Так что же я так веселюсь? Ясно, что окажешься в привычной обстановке, друзей своих скоро увидишь, вот ты и радуешься».
Сборы не заняли у меня много времени. Все мое скудное имущество вполне уместилось в сумке Юджина, и я, застегнув ее удобные никелированные замочки, прилег на топчан.
Я рассчитывал полежать лишь четверть часа, но в землянке было относительно прохладно, и вскоре сон сморил меня. Но мне по-прежнему казалось, что я не сплю, а жду, когда меня позовут на выход. И кажется мне, вроде бы открывается дверь землянки и в проем протискивается лейтенант Стулов. Он весь в бинтах, в правой руке у него зажат мой «ТТ» с откинутой назад ствольной коробкой и вид у него испуганный и возбужденный. Я поднимаюсь к нему навстречу с вопросом, где он был столько времени и почему так долго меня отсюда не забирал. Но тот, не обращая на меня внимания, начинает торопливо забираться под стоящую в углу кровать с криками о том, что надо спасаться от того, кто снаружи. «Кто же такой страшный может быть там?» — недоумеваю я и направляюсь к двери, чтобы выяснить причину его тревоги, и действительно слышу снаружи мощные шаги. Шаги столь громкие и сокрушительные, что до меня тут же доходит, что так громко топать может лишь великан! Он неумолимо приближается все ближе и ближе, и я ощущаю, что начинают дрожать стены и трещать стропила. Ледяная волна страха пронизывает все мое существо и я… открываю глаза. Секундное облегчение, и вдруг землянка на самом деле вздрагивает всем своим каркасом. Жалобный скрип бамбуковых стволов над головой и грохот близкого разрыва заставляет мое тело кубарем скатиться с топчана еще до того, как я соображаю, что нас в очередной раз бомбят.
— Ах, мать твою так! — хватаю я заранее собранную сумку и вылетаю через волшебным образом распахнувшуюся дверь.
Ханой. (ТАСС) Варварские бомбардировки продолжаются
С 1-го по 20-е самолеты американских агрессоров совершили около 100 налетов на населенные пункты в провинции Нгеан. В результате бомбардировок убито и ранено около 80-ти мирных жителей. Подверглись бомбардировкам населенные пункты: Намдан, Нхилок и др.
Бамц! — страшный удар взрывной волны сбивает меня с ног, и я кубарем отлетаю в сторону, едва не теряя при этом свою драгоценную ношу. Бамц, Бамц, Бр-рамцц, — не менее чем полутонные бомбы щедро валятся на лес со скрытых непроницаемыми древесными кронами небес, словно перезрелые яблоки во время грозы. В воздухе дико носятся дымящиеся обломки сучьев, и удушливый запах сгоревшего тротила забивает горло. Словно ошалевший от охотничьего гона заяц, опрометью улепетываю в лес.
Все, кто когда-нибудь бывал под бомбами, меня прекрасно поймут. Единственное, что я не забываю сделать в этом аду, так это крепко прижать к груди драгоценную сумку. Но далеко мне убежать не удается. Сокрушительный удар швыряет меня на толстое дерево, и я, ласточкой пролетев сквозь путаницу ветвей, грузно стукаюсь об него плечом. Под звонкий хруст моих бедных косточек, обмякшим манекеном сползаю на узловатые корни. К счастью, сознания я не потерял, и лишь слегка притупился отбитый ударной волной слух. Так что падение очередной бомбы воспринималось мною теперь словно бы через толстую подушку. Едва лишь я осознал, что легко отделался, как тут же задался вопросом по поводу того, что же вызвало столь сокрушительный налет на, казалось бы, идеально замаскированный лагерь.
— Да ты же сам, дружочек, и виноват, — ответило мне второе «я» без малейшего промедления. — Зачем ты сообщил Пал Палычу частоты, на которых обычно работал Камо?
Ведь местные радисты после этого наверняка полдня пытались связаться на них с Ворониным, полагая, что те все еще используют их для связи с центром. А ведь американцы в это время были абсолютно не в курсе всех наших приключений и трудностей. Но они же слышат, что зловредный передатчик вновь ожил, и, естественно, поспешили с ним разобраться.
Я неуклюже повернулся на бок, и тут мой взгляд случайно упал на лежащую рядом сумку.
Юджин! Мой основной и единственный носитель секретов! Да жив ли он еще?
Подхватив свою ношу, я, постанывая от тупой боли, медленно разливающейся по груди, поволокся обратно к покинутому лагерю. Следовало спешить.
Я шел по разоренному оврагу и удивлялся. Весь столь любовно устроенный поселочек выглядел как после землетрясения. Бамбуковый навес был разметан в щепки, и как минимум, половина жилых землянок совершенно обрушилась. К моему удивлению, не было видно ни одного убитого или раненого. Видимо, все же был дан какой-то сигнал или предупреждение, но в тот момент, когда он звучал, я беспробудно спал и видел дурацкие сны про сказочного великана. Вот госпитальная палата. Здесь разрушения особенно сильны. Прямоугольный некогда вход осел, и вместо него видна только бесформенная узкая щель. Две совершенно незамысловатые мысли одновременно и яростно раздирают мой мозг. «Если лезть, то, значит, непременно придется рисковать, как минимум, своей жизнью», — кричит мне некто заботливый в одно ухо. И слыша это предупреждение, мое бренное тело подает решительную команду «Не лезть!». «Вперед, рядовой!» — в ту же самую секунду (но только в другое ухо) кричит находящийся в десяти тысячах километрах от меня полковник Карелов.
Мое израненное тело для него ничего не значит. Ибо смысл жизни любого рядового Советской Армии состоит лишь в исполнении приказов вышестоящего начальника, или, на худой конец, в образцовом выполнении воинского долга. А поскольку долг мой повелевал немедленно и быстро вызволить из завала пленного американца, или сделать попытку это сделать, я, более не колеблясь и секунды, бросаюсь к развалинам госпитального входа. Плюхаюсь на колени и засовываю голову внутрь. Темно, хоть глаз коли. Выныриваю обратно и судорожно ищу вокруг себя хоть что-то горючее.
Кусок рваной газеты, тряпочка и щепка мигом превращаются в небольшой факел, с которым я возвращаюсь в полузаваленный проход. В толще земли разрушения менее катастрофичны, и мне удается даже приподняться на четвереньки. Отодвигая выпавшие из креплений стропила, торопливо продвигаюсь во вторую палату слева, поскольку именно в ней содержался американец. Самодельный светильник еле теплится, и я не обращаю внимания на какое-то шевеление на койке справа. Кто бы там ни был, но помощи от меня он не дождется. Мой «клиент» лежит на левой койке, и только он обречен на принудительное спасение. Ага, вот и он. В колеблющемся свете видны лишь расширенные зрачки явно ничего не понимающего Юджина.
— Кто здесь? — спрашивает он меня слабым, изможденным голосом. — Что случилось? Где я?
— Юджин, это я, Саша, — пытаюсь я успокоить его, одновременно стараясь одной рукой освободить его тело, привязанное к койке двумя широкими брезентовыми полосами. — Помолчи минутку, не мешай.
Факелок мой догорел уже до пальцев, и я с воплем отбрасываю его в сторону. Я почему-то думал, что он тут же угаснет, но огонь случайно попадает в лужицу спирта, вытекшего из опрокинутого аптечного пузырька, и кольцевая волна голубоватого пламени беззвучно разливается по полу.
— Не хватало еще сгореть тут заживо, — бормочу я, безумным усилием разрывая последнюю ленту.
Схватив изрядно полегчавшее тело Блейкмора, я стаскиваю его вниз и, стараясь не торопиться (но как не торопиться, когда вокруг бушует пожар), волоку его к выходу. Он болезненно стонет и сопротивляется. Где-то позади гулко лопается еще одна склянка, и малинового отсвета огонь озаряет все вокруг. Но мы уже у спасительного выхода. Гулко кашляя от забивающего легкие эфирного духа, я с облегчением выскальзываю на свежий воздух и одним мощным рывком выдергиваю за собой раненого. Вслед за нами из щели несутся вопли оставшихся в огне раненых и звуки глухих взрывов емкостей с медицинскими препаратами. Но взрывы нам с радистом уже не страшны, а горящие люди все равно обречены. Не стоит даже думать об этом. Бежать, бежать отсюда и как можно скорее.