По идее, с чисто арифметической точки зрения, Стулов конечно же был прав. Пока противник разбирается с одной нашей машиной, мы могли бы и улизнуть, ибо до зарослей было не более километра. Ведь на том грузовике всего лишь двое, а здесь — пятеро. Но некие высшие силы заставляют нас делать именно то, что мы сейчас и делаем, — ехать назад. И хотя двойственность нашего положения для всех очевидна, но ничего более умного сделать не можем. Накрепко внушенное за время службы правило: сам погибай, а товарища выручай, руководит сейчас всеми нашими действиями.
Вверх, на самолеты, мы уже не смотрим, это бесполезно. Все наше внимание сосредоточено только на подбитой машине. Вдруг мы видим, как из кабины «радийки» выпрыгивают две человеческие фигурки и опрометью бросаются нам навстречу. Рулим им навстречу. Неожиданно над нашими головами мощно грохочет непонятный гром. Изумленно вскидываем головы. Из-за той самой рощи, к которой мы так торопились, бодро вытягиваются две белесые струн дыма.
— Ракеты, ракеты пошли, — подпрыгивает от радости спрыгнувший на подножку машины Камо.
Попав под столь внезапный и поэтому крайне коварный удар, атакующие самолеты разом забывают о недобитой машине и свечками взмывают в небо. За ними, словно щупальца гигантского спрута, устремляются и ракетные выхлопы. Вспышка, еще одна. Второй взрыв был явно удачнее первого. Один из самолетов окутывается черным дымом и начинает разваливаться на куски. Тут же скрежещут автомобильные тормоза. Прыжок. Короткие объятия. Дружеские толчки по спинам, словно после решающего гола в футбольном матче.
— Что случилось? — вырывается из наших разом пересохших глоток. — Почему встали?
— Задние колеса, — машет рукой Воронин, — видать их в лапшу порезало!
Все вместе забегаем за изрядно покосившийся на бок грузовик.
— Боже, — хватается за голову Преснухин, — вот это да!
Удивляться есть чему. Вся задняя часть машины густо издырявлена разнокалиберными осколками. Отдираем заклонившую дверь кузова и тревожно заглядываем вовнутрь радийной машины. Разрушения просто ужасны. От двух задних стоек остались только обломки. Да и оборудование, что стояло ближе к кабине, тоже изрядно пострадало.
— Вы только потому и уцелели, замечаю я, — что стойки приняли на себя основной удар.
— Разойдись, парни, — выскакивает откуда-то Стулов, уже успевший отвинтить запасное колесо. — Да, и домкрат тащите сюда. Скорее!
Замечено и не раз, чем больше паники, тем меньше дела. Все еще пребывая в шоке, пихаясь и мешая друг другу, только с третьей попытки устанавливаем под заднюю ось домкрат. Вывешиваем машину, в четыре руки снимаем размочаленные осколками колеса. Ставим новые. Срывая ногти, опять же в четыре руки прикручиваем гайки. Домкрат долой, обломки под откос. Разбираться с пострадавшим оборудованием некогда, с ним после разберемся (если уцелеем). Господи, выноси поскорее! Занимаем свои места. Поджилки у всех трясутся, как у запаленных гончими зайцев. Наконец оба мотора оживают, и наше сумасшедшее путешествие продолжается. Вскоре дорога заводит в желанный лес, и наши учащенно стучащие сердца понемногу успокаиваются. Снижаем скорость и двигаемся дальше, как можно более экономя бензин. В заранее намеченное заветное местечко мы даже и не сворачиваем, не до этого. Скорее, скорее от проклятого места! Бог с ним с обедом, лишь бы самим уцелеть. Примерно через час выясняется, что бензина нам не хватит не до чего, поскольку обе канистры, висевшие на «кунге», лопнули, смятые ударной волной, и бензин попросту испарился. Выбрав удобное для стоянки место, останавливаемся. Расстилаем кусок брезента и обессилено заваливаемся на него все вместе. Некоторое время лежим молча, приходя в себя.
— Товарищ старший лейтенант! — вскоре не выдерживает Федор. — Вы почему ехали вперед, когда я командовал назад? (Постановка вопроса, конечно, неправомерна, с каких это пор младший сержант командует офицером?)
Над полянкой мгновенно повисает напряженная тишина.
— А я сам, Федя, не знаю, — поднимает голову Стулов. — То есть головой я вроде и понимал, что надо поворачивать, да и тебя прекрасно слышал, только вот руки мои и ноги делали нечто совершенно противоположное.
— Ладно, забудем, — подает голос Воронин. — Что вы хотите от человека, который еще не разу под хорошей бомбежкой не был? Я и сам, — он ухмыльнулся, — тоже дурака свалял. Вижу же, что машина на бок осела, а все равно, кричу на Ваньку, чтобы гнал сильнее. Он смотрит на меня, как на полного идиота, а я все разоряюсь, все кричу…
— И у меня тоже с головой замутилось, — тут же вскакивает Щербаков. — Я пулемет, значит, прилаживаю к нашей задней оглобле, и тут гляжу, Санек с ремнем на меня бросается. Я чуть не описался со страху, думал он меня удушить хочет. Потом гляжу, он просто решил ствол прижать к бревну, и так повис на нем, будто пиявка, на ремне-то, чтобы руки, значит, не обжечь. Стреляю по самолетам, а сам думаю, вот нервы у человека, вот успел сообразить. А я бы точно, впопыхах за горячий ствол голыми руками ухватился бы.
Все дружно хохочут. Слезы ручьями текут по нашим щекам, а мы все катаемся по брезенту и неудержимо смеемся. Над чем? Абсолютно ничего смешного! Но это я понимаю лишь сейчас, а тогда нам почему-то казалось, что удачней шутки и быть не может.
К вечеру движение по дороге усилилось. К границе пошли небольшие колонны автомашин и разрозненные пешие отряды военных и гражданских, одетых в темную, совершенно одинаковую одежду. В обратную же сторону потянулись порожние транспорты и бензозаправщики. У одного из них Воронин смог разжиться бензином. Остановив одинокую машину, он долго о чем-то «беседовал» с сопровождающим ее солдатиком, поминутно заглядывая в русско-вьетнамский разговорник. Торговля, видимо, была жаркой, поскольку они раза три или четыре расходились в самых растрепанных чувствах, но затем сходились вновь, и снова спорили чуть не до драки.
Закончилось это «толковище» тем, что мы лишились полного комплекта новых котелков, чайника и, что самое обидное, — пулемета. Зато баки наших машин были залиты бензином по самое горлышко.
— Что за народ! — негодовал Воронин, с размаху усаживаясь на сиденье машины. — А еще утверждают, что строят социализм! С такими торгашескими настроениями ничего путного им точно построить не удастся!
— Еще как удастся, — ворчит в ответ на его тираду Щербаков, крайне обиженный тем, что у него отобрали его любимую игрушку. — Вот он, — мотнул он головой в сторону удаляющегося во тьму бензовоза, — завтра пойдет на рынок и наменяет на наше имущество себе риса на полгода! Обеспечит свою семью харчами… за наш счет, и будет у него полный социализм.
В ответ на его слова Михаил Андреевич только болезненно морщится.
— Ты, Толик, помолчал бы насчет еды. У меня и так желудок от голода слипся, а тут еще ты со своими дурацкими репликами.
Мы опять безостановочно едем почти всю ночь. Стоило только удивляться, как нам удалось преодолеть почти триста километров и при этом не свалиться в кювет или очередную воронку. На голодный желудок и с напрочь издерганными нервами, мы доехали, наверное, только потому, что у нас просто не было иного выхода. Несколько раз нас останавливали дорожные патрули и что-то втолковывали нам про светомаскировку. Мы с готовностью кивали, обещали непременно сделать так, как положено, и вновь двигались вперед, опасаясь только одного — внезапного отключения кого-то из наших водителей. Но все обошлось, и утро застало нас в предместьях какого-то городка.
— Это Ха Геанг? — обратился Воронин к какому-то горожанину, в одиночку тащившему на плече увесистое бревно.
— Ха Джанг, — с готовностью подтвердил тот, с видимым облегчением опуская свою ношу на землю.
— Где центр вашего населенного пункта, — смешно прочирикал Воронин, стараясь говорить по-вьетнамски.
— Полтора километра вперед, потом налево. Как увидите католический собор, это и есть центр города, — ответил тот на довольно сносном английском.
— Приятно иметь дело с образованными людьми, — философски замечает наш капитан, одновременно с этим бесцеремонно толкая в бок мгновенно уснувшего на руле Ивана. — Что встал, браток, поехали дальше.
Площадь с памятником, двухэтажное здание городского совета, пустые еще ряды овощных палаток — все указывало на то, что мы добрались до конечной цели нашего путешествия. На негнущихся от усталости ногах все наше измученное воинство выбралось из машин на землю. Да-а-а, мы были не просто хороши, мы были чудо как хороши! Покрытые плотной коркой грязи лица, изношенная до дыр форма, кондовая щетина на щеках и подбородках. Картину дополняло разнокалиберное вооружение, живописно висящее на наших плечах, шеях и торчащее из-за голенищ потерявших свой первоначальный цвет сапог. Не знаю, слышали ли вьетнамцы про батьку Махно или нет, но, увидев нас, они могли сразу и навсегда составить свое мнение насчет того, как эти самые махновцы выглядели. Выгрузившись, мы все словно по команде уставились на капитана, который, опустив голову, возился с расстегнувшейся планшеткой.
— Что, опять налет? — испуганно вскинул он голову.
— Делать-то что теперь будем? — поинтересовался за всех Федор.
— А-а, — отмахнулся он, — пока будем ждать. Сейчас сюда должен приехать наш незабвенный Григорий Ильич. Он нас и накормит, и напоит, и оденет. Ждать, — строго повторил он и первым направился в сторону многоствольного, громадного и безумно раскидистого дерева.
Прошло около часа. За временем я не следил, поскольку поминутно проваливался в спасительное забытье, и так же быстро просыпался, разбуженный каким-нибудь городским звуком, от которых мы все, разумеется, отвыкли, пока прятались в джунглях. Городок, кстати, постепенно оживал. На улицах появились первые жители, первые велосипеды и даже первые машины. Торговцы неспешно раскладывают на прилавках свой зеленый товар. Стайками побежали в школу черноволосые детишки. Снова раздается редкий в этих местах звук автомобильного мотора. Из боковой улочки, уверенно и явно никуда не торопясь, плавно выехал новенький УАЗ-469 в тропическом исполнении. За рулем его гордо восседал загорелый и откормленный прапорщик Башутин, сжимающий в зубах, видимо, только что зажженную сигарету. Его рассеянный взгляд медленно скользит но нам, по стоящим рядом с деревом машинам, после чего все так же медленно уплывает в направлении рынка. С совершенно не изменившимся выражением лица он выключает двигатель, остановив УАЗ буквально в сорока метрах от нас. «Не узнал, — понимаю я, исподтишка наблюдая за его лен