Последовало несколько минут напряженного ожидания ответа. Наконец Камо сдвинул наушники на лоб и повернулся к нам.
— Отвечают, что горючее кончается, — развел он руками. — Ждут, когда придет смена.
— Вот черт, — зло стукнул Воронин по столику, — да они просто с ума там посходили! Что за невезуха!
Охватив рукой подбородок, капитан принялся нервно бродить между палаток.
— Кажется, — словно в бреду бормотал он, — мы сделали для них все возможное, все преграды устранили, так они еще умудряются упустить его… Что стоите, — раздраженно рявкнул он наконец, очнувшись от своих невеселых дум, — марш на посты. Что за разгильдяйство в боевой обстановке! И скоренько мне доложите, что творится на местных направлениях.
Мы спешно расселись на успевшие высохнуть табуретки и принялись судорожно тралить самые ходовые частоты, пытаясь хотя бы вчерне оценить обстановку, складывающуюся в воздухе. Но деятельность наша, едва успев начаться, почти тут же подвергается новым испытаниям. Сначала чуть слышно, а потом все громче и громче завыла сирена воздушной тревоги. Не знаю как у других, а мое сердце сжалось в нехорошем предчувствии. Но работаем, лихорадочно ищем иголку в стоге сена. Попадается все что угодно, но только не то, что нужно. Иными словами, мы по-прежнему ничего толком не знаем о том, в каком состоянии находится якобы подбитый самолет. Тревожная сирена вновь зашлась в совершенно безумном вое, и единственное, что нам, по идее, оставалось делать, так это опять мчаться к окопу. Но Воронин не давал никому подняться с места, требуя ото всех исполнения своих прямых обязанностей.
— Вы что задергались, как червяки на крючке? — покрикивал он, молодецки похаживая позади машин и молотя себя при этом по сапогу бамбуковым прутиком. — Ищите его… как хлеб ищете!
И, видимо, судьба наконец-то сжалилась над нами и ниспослала обрывок телеграммы, которой обменивались авиабазы Дананга и Тайбея. Кто-то открытым текстом докладывал, что RC-135 с позывным Ceirry-45 терпит бедствие и для его посадки готовят резервную полосу вблизи Вьентьяна. Едва я успел сорвать этот огрызок с телетайпа и сунуть в руку капитана, как верхушку дерева, под которым мы стоим, срезало, словно гигантской бритвой.
Спасаясь от падающих сверху сучьев, бросаемся кто куда. Сбитый с ног и придавленный к земле толстым древесным обломком я могу только судорожно дергаться, с тоской наблюдая за тем, как мгновенно пустеет наш лагерь.
— Эй, вы там, — хриплю я, пытаясь нечеловеческими усилиями все же выбраться самостоятельно, — помогите хоть кто-нибудь!
Но мой глас «вопиющего в пустыне» остается не услышанным в душераздирающем грохоте стартующих ракет. Сжав зубы, рвусь из последних сил и, оставляя обрывки формы на обломках сучьев, все же выползаю из покрывающей меня листвы. Приподнимаюсь на четвереньки и по-черепашьи вытягиваю шею. Сквозь прореху в листве, образовавшуюся прямо над моей головой, вижу стремительно снижающиеся в нашу сторону черточки самолетов. Наши это машины или американские, разбираться некогда, да и солнце мешает своим яростным светом. Пригнувшись, прямо на карачках мчусь к окопу. Второй раз за день выдерживать воздушный налет, это уже чересчур. Это уже слишком, даже для солдат ОСНАЗа. Но до спасительного окопа мне добраться так и не удается. Леденящий звон реактивных моторов заставляет замереть и прикрыть голову руками. (Хотя какая это на самом деле защита, так, фикция одна.) Но земля как будто не принимала моих объятий. Словно гигантской кувалдой она отбрасывает меня в сторону, и я кубарем качусь по склону оврага, не добежав до окопа буквально несколько метров. И вы представляете, какой силы чувства забушевали во мне, когда я уткнулся носом в грязь на его дне. Я готов был сбивать вражеские самолеты камнями и грызть уцелевших пилотов без соли и масла, одними зубами! Не припомню, чтобы когда-либо до этого или позже я был так взбешен. Выкрикивая немыслимые ругательства, я вскочил на ноги и, не разбирая дороги, рванулся наверх.
Вокруг меня творилось нечто невообразимое, но ни один осколок или пуля не задели меня, пока я бежал к оставшейся на полянке пушке. Когда я достиг ее, самолеты противника уже улетели и моему воспаленному взору предстали лишь дымящиеся остатки того, что совсем недавно называлось ракетным дивизионом. Меня встретили лишь воронки, горящие остовы нескольких машин, да свалившаяся на бок изувеченная кабина радиолокатора. Среди всего этого хаоса валялась и наша зенитка с изогнутыми стволами и распоротыми колесами. Я подошел к ней и, все еще не веря своим глазам, бесцельно дернул один из затворов. Щелчок, и на обгоревшую траву вылетел не стреляный снаряд. Невдалеке послышались человеческие голоса, и я поднял голову. Из зарослей выходили и выползали уцелевшие батарейцы, отряхиваясь на ходу. Я безучастно уселся у разбитой пушки и некоторое время наблюдал за тем, как они торопливо рассаживались по уцелевшим машинам и уезжали по той самой просеке, по которой совсем недавно прибыли сюда. Ярость моя уже прошла, и я смотрел за их отъездом с чувством досады, перемешанной с радостью. Досада, естественно, была связана с общим провалом нашей операции, а радость вызывало то, что количество потерь у ракетчиков было минимально. Только трое или четверо носилок они погрузили в бортовую машину и еще пять или шесть человек легкораненых подняли туда же под руки. Последняя машина исчезла за поворотом, и я, зло пиная попадающие по пути обломки, уныло побрел обратно к лагерю. Подойдя к нему, с удивлением заметил, что там царила не то что растерянность, а тихая паника. Все мои сотоварищи хаотично метались между машин и палаток, едва ли не сталкиваясь при этом лбами. Заинтересованный их столь необычным поведением, я поспешил к ним на помощь, думая, что они ищут что-то ценное, потерянное во время бомбежки.
— Да вот же он, Михаил Андреевич! — воскликнул Преснухин, у которого я собирался спросить о том, что, собственно, случилось.
— Косарев! Живой! — с немалой экспрессией выдохнул капитан, — вылезая из кустов и бросаясь ко мне на шею. — Ты где же был, дурашка? Мы тут с ног сбились. Одни говорят, ты в овраг скатился, другие, что в лес побежал… Ну, я рад. А что же так изодран? Что? Говоришь, почти без царапин обошлось? Прекрасно, просто прекрасно!
— Я к ракетчикам бегал, — несколько обескуражено отвечал я на градом сыплющиеся вопросы. — Думал, помочь им из нашей зенитки. Да она уже к тому времени погибла. Стволы аж винтом скрутило. Жалко, хорошая была пушечка.
— Ладно, ладно, черт с ней, — нетерпеливо хлопнул в ладони Воронин, дав нам несколько минут на обмен впечатлениями, — пора за работу. Нам еще с вами пахать — не перепахать. У нас ведь еще один день в запасе, еще не все потеряно.
Сразу вспомнив о том, что, пока мы прятались от штурмовиков, аппаратура работала сама по себе, мы бросились на свои посты. Вороха переработанной телетайпами бумаги доказывали, что события и в эфире разворачивались очень интенсивно. Торопливо рассортировав поступившие телеграммы, мы с Федором обнаружили среди прочих и телеграмму о посадке подбитого Ceirry-45 в Бангкоке.
— Сели все-таки, — с досадой сплюнул под ноги Преснухин. — Что ж, повезло на этот раз ребятам.
— Что, неужели подбитый RC приземлился? — просунулся в дверь «кунга» Стулов
— Сел, гад, — кивнули мы в ответ.
— Обидно, — поджал он губы, — а я-то надеялся…
— А уж нам как обидно, — согласился я, — просто сил нет.
— Не вешайте носы, — подмигнул нам старший лейтенант, — кажется, наш командир еще что-то придумал.
Что придумал капитан, мы узнаем часа через полтора, во время весьма памятного ужина. Да, вы, наверное, удивляетесь, что я все еще называю Воронина капитаном, хотя ему вроде как присвоили следующее звание. Но поскольку погоны он так и не сменил, то и мы продолжаем обращаться к нему в соответствии с тем, сколько звездочек у него на плечах.
Не вспомню, что мы в тот момент ели, было не до того, но прекрасно помню, как он проходил. Вначале все молча и торопливо съели предложенную пищу, и только после того, как все без исключения миски были чисто-начисто вылизаны языками, Воронин наконец-то начал излагать свою задумку.
— На большую поляну кто-нибудь, кроме Александра, ходил? — выпустил он первую струю сигаретного дыма.
Все промолчали, поскольку отвечать было нечего.
— А я сходил, — продолжил он, водрузив локти на стол. — И нашел там кое-что такое, что представит нас в совершенно ином свете.
— И что же? — заинтригованно загалдели мы. — Неужели ракету невзорвавшуюся?
— Э-э нет, — Воронин явно наслаждался придуманной им интригой. — Я нашел там один из радаров. Он, правда, сильно поврежден и по прямому назначению использоваться не может, однако я не поленился и рассмотрел его кабину повнимательнее. Должен вам доложить, что блок высокого напряжения там сохранился просто прекрасно.
— И что нам с него проку? — осторожно спросил Преснухин в наступившей тишине.
— Да как же вы не понимаете, — изумился капитан, явно удивленный нашей недогадливостью. — Мы перетащим его сюда, запитаем от второго генератора и посадим на выход большого передатчика.
За столом наступила тишина, которая тянулась так долго, что он вынужден был прояснить свою задумку дополнительно.
— Так ведь выходная мощность нашего передатчика возрастет до двух киловатт! Неужели же не понятно?
— Мощность, это ясно, — проскрипел совершенно осипший за день Щербаков, — но мы, кажется, и так надежно связь держим. Зачем она нам? Бензина для генераторов и так немного осталось.
— Это же совершенно очевидно, — отбросил капитан окурок. — Вы только представьте, что подумают американцы, если вместо нашей заурядной пищалки из этого Богом забытого места, которое только что было подвергнуто сокрушительному удару, вдруг заработает двухкиловаттный передатчик! Да они же просто взвоют от злости. Ведь передатчики такой мощности придаются воинским частям по численности не меньшим, чем бригада или даже дивизия! Весь день они нас долбили, и вместо того, чтобы замолчать, мы завопим вообще на всю Азию! Бьюсь об заклад, что завтра же в наш район вышлют еще один самолет электронной разведки. И это самое малое.