Уложив свой «планшет» прямо у колеи, я пристроил к нему компас и принялся ориентировать по странам света. И когда стрелка компаса совпала с нарисованной на плане, я принялся дорисовывать на карте только что обнаруженную просеку. Вскоре выяснилось, что направление лесной «трассы» в общем и целом совпадает с тем направлением, по которому мы двигались к плантации. Это меня приободрило окончательно. Таким образом, выбираться к деревне следовало прямо в противоположном направлении. Срезав пару палок, я уложил их острым углом между оставленных колесами вмятин, указав направление выхода из леса. Полдела было сделано, и я обессилено улегся на землю, намереваясь немного отдохнуть перед возвращением. Пребывая в приятной расслабленности, я даже вообразил, что можно будет срезать путь и вначале выйти на ананасовую плантацию. «А уж затем, — блаженно улыбаясь, водил я пальцем по плану, — свернуть на северо-восток и пройти примерно… где-то порядка… «Стой, стой, дружочек, — тут же одернул я сам себя, — ты о чем это тут размечтался? Тебя там два человека ждут, как спасителя небесного, а ты тут задумал какие-то новые маршруты прокладывать! Вставай, лежебока, — заставил я себя подняться на подгибающиеся от слабости ноги, — и шагом марш обратно!»
Жажда придавила меня столь сильно, что я несколько раз останавливался и жевал попадавшиеся по пути листья и молодые побеги, стараясь вызвать хоть какое-то слюноотделение и тем облегчить свои страдания. Довольно быстро я нажевался всякого настолько, что неприятные последствия не заставили себя ждать. Присев еще до первого поворота раза четыре, я вдруг ощутил, что еще немного, и я так и останусь в этом зеленом аду со спущенными штанами под очередной пальмой. К счастью, вспомнил о том, что некоторую часть лекарств, не представляющих питательной ценности, я напихал в карманы. Высыпав все это хозяйство на большой лист, я принялся разбирать удивительно похожие друг на друга таблетки, искренне недоумевая, почему на них не ставят хоть какие-нибудь ориентирующие пациентов оттиски. «Хотя бы буквы на поверхность таблеток штамповали, — желчно шипел я, взвешивая в руках пачки фурацилина и фуразалидона. — Букву «ж», например, от болей в животе, а букву «г» от головы! А то, поди разбери, что глотать, если не имеешь медицинского образования!»
Только недовольные вопли потревоженной обезьяньей семьи были ответом на мои стенания. Пришлось выбрать пятерку самых возможных «на вид» желудочных лекарств и съесть штук по пять таблеток каждого наименования. Что точно я съел, припомнить, естественно, невозможно, но последствия этого злополучного «эксперимента» я ощущал на себе еще как минимум два дня. Но в тот момент мне казалось, что я поступил очень верно. Желудок мой незамедлительно сжался в кулачок, и всяческое истечение из него мгновенно прекратилось. Обрадованный столь радикальным излечением от одолевавших меня хворей, я прибавил шагу и примерно через час приблизился к тому месту, где остались мои «товарищи по несчастью». Нечего и говорить, что те встретили меня неожиданно бурными проявлениями чувств, которые, честно говоря, трудно было ожидать от столь изможденных физическими страданиями людей.
— Да пришел я, пришел, — подбадривал я их, словно оправдываясь, — ну, хватит, успокойтесь.
Но они все тянули руки ко мне, стараясь коснуться хотя бы промокших от пота брюк.
По идее, можно было бы немедленно двигаться в путь, но без глотка воды уже я не мог сойти с места. Поскольку ближайшие трубочники были опустошены еще вчера, пришлось идти очень далеко, и я едва не заплутал на обратном пути. И только неоднократно вспотев от мысли, что я все же потерял местонахождение нашей стоянки, неожиданно вышел к едва не потерянному лагерю.
— По глотку, — предупреждал я каждого пациента, поднося горлышко фляжки к их потрескавшимся губам, — только по одному глотку.
Но мои слова мало что значили для изможденных жаждой людей. Каждый постарался за тот недолгий миг, пока спасительное горлышко находилось в пределах досягаемости, высосать как можно больше. И если у Юджина я отнял флягу почти сразу же, то Лау Линь дал сделать еще один судорожный глоток. Десять минут на сборы, и я вновь впрягаюсь в волокушу. Десять минут тащу Лау Линь и сумку, возвращаюсь обратно и тащу уже американца. Пока иду — отдыхаю. Это как в известном армейском анекдоте. Старшина говорит солдатам: «Берите лопаты и быстро копайте траншею вон от того забора и до отбоя». Самый глупый солдатик спрашивает его: «А когда же отдыхать?» «Отдыхать будешь, пока земля летит», — отвечает ему на это старшина.
Одно хорошо — самому передвигаться стало значительно легче. За последние дни вес мой уменьшился так сильно, что форма болтается на плечах, словно на вешалке. И еще я заметил, что какая-то удивительная легкость сопровождает все мои действия. Будто это и не я вовсе, будто и не со мной весь этот кошмар происходит.
Вскоре я проволакиваю моих страдальцев примерно до первого поворота, и эта нереальная поначалу легкость внезапно сменяется полным упадком сил. Кажется, я тяну волокушу изо всех сил, но ноги мои только беспомощно скребут по траве. Волокуша же при этом почти не движется.
— Сейчас Лаусик, подожди минутку, — шепчу я, приваливаясь к очередному дереву. — Вот отдохну немного, и мы пойдем дальше.
— Санья, — отзывается она, — не теряй времени, иди дальше один.
— Как это? — не верю я своим ушам. — А как же ты? Ты что это такое придумала?
— Все правильно, — с полной готовностью к самопожертвованию возразила та. — Представь, что будет, если у тебя не хватит сил дотащить нас даже до дороги! Нельзя тянуть далее. Ты должен сегодня же добраться до того селения, где брали проводника. Помнишь его?
Я киваю:
— Еще бы, он потом прямо у нас перед носом уселся…
— Тогда ты сможешь привести помощь, — нетерпеливым движением руки прекратила она мою болтовню. — Самое главное, не забудь отметить точки поворотов, и все будет в порядке.
— Наверное, мне надо подтащить сюда и Юджина? — предложил я. — Хоть и тяжело, но придется за ним сходить.
Взгляд, которым она окинула меня, был мне не понятен. Казалось, она внутренне не одобряла моего намерения, но и возразить против него тоже не решалась.
— Я сейчас, я быстро, — пообещал я, бережно прижимая ее безжизненную руку к груди. — Только не теряй сознания, присматривай тут за ним в мое отсутствие. Ладно?
Девушка в знак согласия лишь слабо моргнула и улыбнулась кончиками губ. Погладив на прощание ее спутавшиеся волосы, я в который раз отправился по уже хорошо утоптанной мною тропинке. Американца я нашел уже в бессознательном состоянии. По его позе было видно, что он некоторое время пытался ползти самостоятельно, но, не рассчитав силы, перенапрягся и вырубился. Я подхватил за руки и, пятясь словно рак, поволок его безжизненное тело к дороге. В какой-то момент, когда его простреленная нога задела за вылезший из-под земли корень, он очнулся и даже выругался от боли.
— Эй, русский, — прохрипел он, осознав, что с ним происходит, — отпусти меня сейчас же!
Я разжал пальцы и, мгновенно потеряв равновесие, рухнул рядом с ним.
— Слушай, — пошептал он, с трудом поворачиваясь на бок, — все вместе мы не дойдем… Давай выбираться отсюда только вдвоем, — предложил тот, цепко хватаясь за мой рукав. — Что скажешь? Зачем тебе нужна эта вьетконговка? Таких как она, здесь сколько угодно. Кроме того… послушай… наше правительство выплачивает значительное вознаграждение за спасение военнослужащих…
— Так ты же не военнослужащий, — равнодушно отозвался я, приподнимая несколько ожившего радиста. — И к тому же весьма затруднительно получить награду за твое спасение, находясь здесь. Ты так не считаешь?
— Ерунда, — замотал тот головой, — это чисто технические трудности. Мы их преодолеем в два счета…
Я осторожно огибал упавшие деревья, преодолевал мелкие канавки и рытвины, продирался через бамбуковый частокол, а он все уговаривал меня выбираться из джунглей на пару, применяя все уловки, которые непрерывно выдавал его воспаленный мозг. Я, конечно, поддакивал, спорил и опровергал его аргументы, даже особо не вслушиваясь в то, что он мне говорил, поскольку весь этот звуковой фон помогал хоть как-то отвлечься от гудящих ног и болезненно ноющей спины. Вскоре показалось и разлапистое дерево, под которым я оставил Лау Линь.
— Все что ты мне наболтал, — из последних сил встряхнул я своего спутника, — забудь, как минимум, на сутки. Будете сидеть здесь вдвоем, пока я не приведу помощь. И без глупостей мне. Делись с Лау Линь водой и присматривай за ней. Пока все наши жизни не стоят и гроша, и те суммы, которые ты мне сулил, тоже не имеют ни малейшей ценности. Понял? Вернусь, проверю!
— Yes! — коротко ответил Юджин, и его лихорадочное возбуждение вдруг сменилось полным упадком сил.
Я усадил его рядом с бредящей девушкой и вложил ему в руку флягу.
— По глотку в час, — напомнил я бледному от боли американцу, — и не больше! Я ведь могу и задержаться.
— Понимаю, — хмуро отозвался он, — постараюсь соблюсти график.
— Да, ты уж постарайся, — строго бросил я ему на прощание, уже уходя вдаль по протоптанной мной тропе.
Добравшись до устроенного мной поворотного знака, я бросил на него еще пару срезанных веток, на тот случай, если не смогу сам вернуться обратно, и побрел влево по дороге, стараясь при этом не упасть. Для помощи ослабевшим конечностям я даже вырезал палку и при ходьбе опирался на нее. Дело было в том, что в детстве я чем-то заболел и три года провел привязанным к больничной койке в городе Ялта, куда меня перевезли из Москвы. Родители меня навещали достаточно редко, и с трех лет мне пришлось самому как-то определяться в нелегкой больничной жизни. Лечение дало положительный результат, но все же моя правая нога так и осталась менее сильной. В нормальной жизни это никак не сказывалось, но сейчас, в условиях предельного напряжения, именно она стала моим слабым звеном.
Шел я долго, так долго, что постепенно все мои мысли сосредоточились только на процессе передвижения ног. Правую, на шаг вперед, потом левую, потом правую, потом левую, затем опять левую… Правую руку вперед, левое колено туда же, затем подтянуть правое колено и левую руку впер